Николай Барсамов - Айвазовский в Крыму
А наутро Максимилиан Александрович писал акварелью созданную его воображением Каллиэру, окружённую крепостными башнями с бойницами, обращёнными в сторону степи. А в углу мастерской, на полке, вам показывали выброшенный морем, изъеденный древоточцем кусок доски, окованной медью, и с серьёзным видом уверяли, что это и есть обломок той самой ладьи, о которой вчера так поэтически рассказывал Волошин.
И пусть Одиссей никогда не проплывал у Кара-Дага и археологическими раскопками установлено, что на коктебельском плато не было итальянского города Каллиэры, для Волошина это не имело значения. Ему был дорог удачный вымысел, остроумная догадка, дававшая толчок мысли, творческому воображению поэта и художника. А это для него было главное.
Максимилиан Александрович умел придать фантастическому вымыслу видимость правдоподобия; это подхватывалось молвой — и создавалась легенда.
Шли годы. Живописные произведения Волошина получили широкую известность и признание. Его акварели пользовались успехом на выставках в Москве, Ленинграде, Феодосии, Одессе.
В конце двадцатых годов здоровье Волошина пошатнулось, и он начал быстро сдавать.
19 декабря 1929 года в тревожном письме по поводу болезни М. А. Волошина К. Ф. Богаевский писал: «Вид его мне очень не понравился, он точно наполовину уже вне жизни, и на лице какая-то детская застывшая улыбка. Отвечает он только на вопросы, да и то туго, медленно. Больно мне было видеть его в таком духовно потухшем состоянии. точно он не слышал и не видел ничего. Сейчас Максу прописали полнейший покой. Повидав Макса в таком печальном состоянии, мне не верится уже больше в его духовнотворческую работу. Он сам сказал, как будто в шутку, что его астральное тело кем-то похищено. Всё это бесконечно грустно».
Максимилиан Александрович сознавал, что дни его сочтены, но держался стоически. Лечивший его феодосийский врач М. С. Славолюбов старался облегчить страдания больного. Он рассказывал нам, как спокойно уходил из жизни Волошин. На обычный вопрос врача: «Ну, как Вы себя чувствуете, Максимилиан Александрович?» — он неизменно отвечал: «Благодарю Вас, Михаил Сергеевич, очень хорошо». А где уж там хорошо. И так до последнего дня.
Умер Максимилиан Александрович Волошин 14 августа 1932 года. Он завещал свой дом Союзу советских писателей для организации в нём творческого дома отдыха.
Трудами и заботами вдовы Волошина Марии Степановны всё в мастерской сохраняется в том же виде, как было при жизни Максимилиана Александровича.
Михаил Пелопидович Латри
В доме Айвазовского царила атмосфера искусства. Это отразилось на воспитании дочерей, а позднее и внуков художника. Внуков у Айвазовского было трое: М. П. Латри, А. Э. Ганзен и К. К. Арцеулов. Все они, хотя и не в одинаковой мере, были людьми одарёнными. Младший из них, К. К. Арцеулов, больше известен как лётчик. Его имя упоминается в книгах об авиации в числе прославленных русских лётчиков начала века. Вместе с тем он занимался графикой — сотрудничал в качестве иллюстратора в московских журналах.
А. Э. Ганзен был военным моряком, служил на Балтийском флоте, одновременно был художником-маринистом. Он состоял членом Петербургского общества акварелистов и достиг в акварельной живописи большого мастерства. Серьёзных успехов он добился, работая в технике масляной живописи.
Больше всех по дарованию и многим чертам характера походил на И. К. Айвазовского М. П. Латри, сын его старшей дочери Елены Ивановны.
Михаил Латри родился в Одессе в 1875 году, отец его — Пелопид Саввич Латри — был врачом городской больницы.
Сведения о жизни М. П. Латри скудны, отрывочны и случайны. При жизни о нём никто не писал. Его биография не богата значительными событиями, а творчество не поддаётся точной хронологической систематизации, потому что он почти никогда не датировал своих произведений и даже не подписывал их.
И всё же тщательное изучение картин Латри и сопоставление его творчества с биографией позволяет наметить основную линию развития его как художника.
Первые впечатления от искусства Латри получил в доме своей матери, где висели картины Айвазовского. И на всю жизнь запомнил он, как работал его дедушка.
На глазах у мальчика Латри рождалось чудо искусства: холст, укреплённый на мольберте, превращался в изумрудное море и голубое небо; вот взошло золотое солнце, и его лучи заблистали на гребнях волн, а тёмное пятнышко, к которому дедушка несколько раз прикоснулся кистью, превратилось в корабль с мачтами и парусами.
Судьба мальчика была решена: живопись стала его мечтой. Он тоже взялся за кисть. Вполне естественно, что его первые опыты в живописи несли на себе следы влияния великого мариниста.
Сохранилась одна из ранних картин Латри. Так же, как и у Айвазовского, солнце на ней опускается к закату, окрасив небо и море в огненно-золотистый цвет. На горизонте в открытом море виден кораблик под парусами. Но уже в ранних опытах Латри, маленьких этюдах, сделанных с натуры, ясно видно стремление юного художника к правдивой передаче своих наблюдений и открытий. Он рано нашёл собственный путь. Значительное количество юношеских этюдов носит следы самостоятельных творческих исканий.
Творчество Латри связано с Феодосией. Здесь, в мастерской Айвазовского, начинали свой путь художники, занявшие видное место в русской маринистической живописи конца XIX — начала XX века. Среди них был и Латри.
Латри обладал абсолютно точным глазом и твёрдой рукой. И, что бывает редко, эти качества сочетались у него с врождённым чувством колорита и поэтичностью образного мышления.
В работах Латри ранней поры мы встречаемся с очень вдумчивым, углублённым изучением природы. В его этюдах не видно стремления написать прямо с натуры законченную картину. Часто молодой художник не успевал даже покрыть краской всю поверхность холста, увлёкшись изображением полюбившегося ему уголка природы.
Работал он преимущественно на берегу моря — писал виды деревянных пристаней со шхунами возле причалов или песчаный берег с лодками и с сетями, развешанными для просушки. Часто Латри писал этюды в окрестностях Ялты, где он в детстве жил в доме своей матери и куда позднее наезжал. Латри любил также работать в горах, откуда открывался вид на безбрежную ширь моря.
Благодаря врождённой одарённости Латри быстро постиг тайны живописного мастерства.
Интересна в этом отношении его маленькая картина «Осень». Живопись этой картины широкая, несмотря на малые её размеры; она очень тонко передаёт ощущение хмурого осеннего дня. Знаменательно, что художник добивается этого не передачей внешних признаков осени и не сюжетным содержанием, а живописными средствами: колоритом, цветом и верными тональными отношениями. В этой картине есть что-то близкое Левитану и позднему Похитонову. Картина подписана инициалами «М. Л.».
Так подписан и другой очень ранний этюд «Корабли в порту», обладающий высокими живописными достоинствами. На нём написано несколько шхун у причала, которые сушат паруса после дождя. Работая над изображением пасмурного дня, было бы естественно взять серый тон из смеси белой и чёрной красок и, усиливая и ослабляя его, вводить цвет в очень маленьких дозах там, где необходимо. Так делали многие художники в прошлом веке, так пишут часто и сейчас. Но Латри воспринимал природу гораздо тоньше и сложнее. Он понимал, что писать воздух, омытый летним дождём, когда сырая мгла ещё держится, пронизанная едва различимым солнечным светом, обычной серой краской нельзя. И находил тонкие цветовые оттенки серого тона — голубоватые, розоватые, зеленоватые, которыми только и можно передать всю сложность и богатство цветовой гармонии природы.
Сохранился ещё ряд этюдов работы Латри ранней поры. На них мы видим косогор в окрестностях Ялты, покрытый выжженной солнцем травой; бирюзовое море и лиловый мыс вдали; кипарисы у каменной стены, залитой солнцем, или на фоне холодного осеннего неба; группу деревьев и мраморную вазу на краю аллеи в Алупкинском парке.
Среди этих этюдов есть один — «Деревья осенью», сделанный, видимо, в степном Крыму. Латри написал пасмурный осенний день. На зелёной лужайке, освещённой скупыми лучами солнца, стоит группа уже утративших листву деревьев. За ними видны бурые туи, отделённые плотной зеленью стриженой живой ограды. В этюде, казалось бы, нет ничего, что могло увлечь воображение молодого художника, но вместе с тем он написан с глубоким вниманием и чутким отношением к тонкой красочной гамме, построенной на сочетании жухло-зелёного, бурого и серого цветов. Особенно хорошо — быстрыми, лёгкими штрихами — написаны голые ветви на фоне неба. Прекрасно передано впечатление проникающего сквозь них мягкого солнечного света. Красочные и тоновые сочетания в этюде найдены и переданы верно и чётко. Это один из тех этюдов, живописное качество которых так высоко оценил А. И. Куинджи во время просмотра работ Латри при его поступлении в Академию художеств.
