Мифология Средиземья с иллюстрациями Антейку - Александра Леонидовна Баркова
Еще один мифологический мотив, в определенном виде обрабатываемый во «Властелине колец», — это сюжет боя героя с чудовищем. Как мы показали в свое время[88], в мифологических текстах существует твердо устойчивый сюжет, который можно назвать «архаический поединок».
Структура архаического поединка включает в себя три этапа: бой на расстоянии, оканчивающийся неполной победой героя; контактный бой, в котором чудовище оказывается поверженным; «истребление змеенышей» — факультативный этап, закрепляющий победу героя.
В качестве примера такого трехчастного поединка можно привести сражение хоббитов с Шелоб: частичное поражение на расстоянии — свет фиала ослепляет ее и заставляет отступить; контактный бой — Сэм всаживает в брюхо паучихе эльфийский клинок (Шелоб находится над Сэмом — отголосок мотива разрубания Змея-поглотителя изнутри); добивание — Сэм снова ослепляет ее, догоняет и ударяет по лапе (скорее от отчаяния, но в мифологическом смысле это является указанием на уязвимость конечностей Змея и всех существ, восходящих к нему).
Подобная структура наблюдается в сражении Эовин и Мерри с Черным Всадником: сначала Эовин обезглавливает крылатое чудовище, похожее на дракона и служившее назгулу средством передвижения, — неполная победа и даже частичное поражение, так как назгул ударом палицы разбивает щит воительницы и ломает ей руку; затем Мерри вонзает свой клинок Всаднику «пониже кольчуги в подколенную жилу» (тот же мотив магической уязвимости ног, ведущей к гибели), и почти одновременно с этим Эовин ударяет мечом в пустоту между плащом и короной, ибо назгул невидим. Здесь можно говорить об отсутствии третьего этапа, однако второй оказывается сдвоенным: Черному Всаднику было предсказано, что ни один смертный муж из воинов не сможет погубить его — ни Эовин (женщина), ни Мерри (не человек, а хоббит) не являются таковыми, но их объединенные силы и мужество уравниваются с силой могучего воина, неся гибель Предводителю Кольценосцев[89].
Наконец, литературной трансформацией фольклорного образа следует признать Кольцо Всевластья. В типологическом смысле образ магического кольца восходит к волшебному предмету — одному из проявлений волшебного помощника (персонифицируемой сверхъестественной способности героя, которую он получает при посвящении). И если произведения, где помощник затмевает собой главного героя, не редкость ни в фольклоре (ближайший пример — русская сказка «Иван-царевич и Серый волк»), ни в литературе («Три мушкетера» Дюма, где вынесенные в заглавие персонажи суть помощники главного героя), то произведений, где бы волшебный предмет был главным действующим лицом, крайне мало[90]. А между тем название книги фактически относится не к Саурону (который на страницах романа не представлен владыкой каких-либо колец, кроме назгульских), а именно к Единому Кольцу — весьма действенному персонажу, обладающему собственной волей, целями и т. д.
Прототип здесь — кольцо из тетралогии Вагнера, которая и названа в честь этого персонажа «Кольцо нибелунга».
Поскольку Кольцо — персонаж, в котором фольклорные законы оказываются обращенными (магический предмет, который нужно не добыть, а уничтожить), то и мотив инициации в связи с ним также отражен зеркально. Если в фольклоре герой должен обрести магическую силу, то здесь все наоборот: он должен устоять против соблазна завладеть Кольцом и не подпасть под его волю. Особенно трудно выдержать искушение Мудрым — они слишком хорошо знают, сколь велико могущество Кольца, как приумножится их собственная сила, объединившись с силой, сокрытой в сокровище. Поэтому отказ Гэндальфа и Галадриэли принять Кольцо означает для них серьезное испытание, нечто сродни духовной инициации, но инициации с обратным знаком: важно именно то, что они не изменяются, а, напротив, остаются собой.
Архетип сказки
Линия Фродо (и шире — хоббитов) связывает роман «Властелин колец» с таким мифологическим жанром, как волшебная сказка. Фродо воплощает тип сказочного героя: сирота, воспитанный дядей[91], ничем особенно не выделяющийся («не думай, заслуг у тебя особых нет, ни силы, ни мудрости») по сравнению с высокими сильными людьми, мудрыми эльфами и могучими магами — просто маленький слабый хоббит. Это типичная для волшебной сказки предварительная недооценка героя.
Как и в сказке, начало всей истории связывается с отлучкой старшего члена семьи (уход Бильбо) и изменением привычного уклада жизни героя. Как и герой сказки, Фродо отправляется в путь, но, в отличие от сказочного персонажа, не для того, чтобы добыть сокровище, а для того, чтобы уничтожить его (пользуясь терминологией В. Я. Проппа, говорившего об «обращении обряда» как о придании ему противоположного значения, можно сказать, что здесь происходит «обращение» сказочного мотива добывания волшебных предметов).
Фродо обладает многими чертами, характерными для сказочного персонажа. Во-первых, сиротство, вариант чудесного происхождения. К тому же родители Фродо погибли необычным для хоббитов образом — утонули в реке, катаясь на лодке, при этом хоббиты вообще воду не любят, плавать не умеют, а к лодкам относятся настороженно (это подчеркнуто «земной» народ — во всех смыслах). Во-вторых, воспитатель у Фродо, с точки зрения «нормальных» обитателей Шира, — весьма странный хоббит: склонен к путешествиям, водит дружбу с магом, эльфами и гномами, питает непонятную страсть к стихам и песням и, ко всему прочему, совсем не стареет. Бильбо для мира хоббитов подчеркнуто анормален, для Фродо он воплощает собой образ иномирного воспитателя, восходящий к образу патрона инициации. (Примечательная деталь: Бильбо рассказывает Фродо правдивую историю обретения Кольца, говоря: «Между нами секретов быть не должно», — то есть передает ему в полной мере некое тайное знание; кроме того, Бильбо как даритель вручает племяннику кольчугу из мифрила и оружие — меч Жало, а значит, наделяет воинской силой и неуязвимостью.) В-третьих, не стоит забывать о маркированности ног хоббитов — их покрывает «густой курчавый волос» (волосатость героя — устойчивый признак иномирности, так как восходит к волосатости владыки иного мира), ходят они босыми, передвигаются бесшумно (в Шире этим никого не удивишь, но в контексте сравнения с жителями других краев Средиземья, большинство из которых о хоббитах узнают только благодаря Фродо со товарищи, это является важной деталью); здесь наличествует трансформация мотива магической уязвимости ног героя в связи с его родством со Змеем. Впрочем, к теме родства героя и его противника мы вернемся позже.
Герою волшебной сказки может быть присуща такая черта, которая ярко представлена в эпосе: враждебность к своим. Фродо демонстрирует ее (очень слабо, как и должно быть в сказке), говоря о хоббитах: «Как бы я ни относился порой к этим глуповатым пустомелям, но я должен спасти их. Хотя, знаешь, я иногда подумывал, что небольшое землетрясение или нашествие драконов пошло бы им на пользу». Та же враждебность проявляется и в отношении Сэма, когда уже в Мордоре, под воздействием чар Кольца, Фродо принимает своего друга за похитителя, алчущего отобрать сокровище.
