Андрей Горохов - Музпросвет
«Но твоя музыка — это все-таки не Pan Sonic?» — спрашиваю я Яна Вернера (Mouse On Mars), уверенного в радикализме своей продукции.
«Ты знаешь, что такое Pan Sonic? — внезапно просыпается Ян. — Pan Sonic — это рок. Знаешь, этот подход резче, громче, круче… Одним словом, we are shocking you, мы вас поражаем. Меня хардкор — хардкор в широком смысле, то есть вообще всякий аудио-терроризм — больше не удивляет и не шокирует. Мне просто неинтересно. Подлым или коварным экстремизм быть не может. Если ты агрессивен, если ты в каком-то отношении хардкор, то ты весь на виду, ты прост. А на самом деле ты просто злоупотребляешь каким-то несложным эффектом. При этом важен не столько конкретный эффект, сколько сам факт злоупотребления — то обстоятельство, что ты хочешь досадить слушателю. Но ведь это примитив. У меня выработалась защитная реакция против акустического экстремизма. Сложным и непонятным ты становишься, когда сохраняешь видимость чего-то незатейливого и доступного».
Трики: «Изображать из себя настоящего бандита очень опасно. Настанет момент, когда ты встретишь того, кого ты изображаешь. И ты поймешь, что настоящий убийца на тебя не похож. По сравнению с настоящим убийцей, ты — таракан. Если ты изображаешь из себя крутого бандита, то ты слаб душой. Я уже давно заметил, что те, в чьих руках находится реальная власть — скажем, владельцы корпораций или банкиры — исключительно мягкие и спокойные люди. Их сила состоит не в том, что они стреляют из мчащегося лимузина и на них вешаются все встречные красотки. Может быть, ты сносишь олухам головы, но ты ничего не контролируешь. Нет, сила заключена в том, что ты принимаешь решения. При этом сам лично ты можешь быть сколь угодно мягким, ранимым, тихим и скромным. Но главное — ты должен быть умным».
Курд Дука (Curd Duca): «Я никогда не понимал, почему пребывать в авангарде всегда означает быть напряженным и несчастным. Почему находиться на переднем краю всегда означает применять грубые и неприятные звуки? Это старая вера, доставшаяся нам от 80-х и от индастриала. Это вовсе не должно быть так. Я отказался от всех парадигм 80-х годов… от грув-террора ритм-машины… от loops… от тяжелой атмосферы, полной ужаса и отчаяния… от искажений… от постоянных повторений… Моя цель — быть экспериментальным, но при этом не действовать на нервы, попытаться делать серьезное искусство с такими вот качествами: успокаивающее, расслабляющее, легкое, прозрачное, нежное, мирное, теплое, мягкое, тихое, спокойное».
Майк Флауэрс (Mike Flowers): «Музыка — это чистое развлечение. Серьезной музыки в природе не существует, а если кто-то дергает за струны и уверяет, что этим на кого-то влияет, кого-то ниспровергает или, наоборот, защищает, то это он просто так развлекается. Музыкой ничего добиться нельзя: корова не будет доиться быстрее под Баха и покупатели не будут быстрее раскупать дезодоранты в супермаркете. Впрочем, был в истории человечества случай, когда удалось-таки успешно применить поп-музыку для большого и полезного дела. Когда панамский генерал Норьега забаррикадировался от осадивших его американских десантников и выкурить его было невозможно, американцы врубили на полную мощь Guns'n'Roses, и бравый генерал быстро сломался».
Neo-easy
В 1995 году скандинавский коллектив The Cardigans («Душегрейки») записал старый хит Black Sabbath «Sabbath Bloody Sabbath», наведя на потускневший кусок тяжелого металла так ему не хватающий средиземноморско-карибский лоск. Осенью 95-го MTV навалился на песенку The Cardigans «Sick & Tired» и более чем полгода не мог отклеиться от нее душой.
Бесстыдно свингующий электроорган, джазовые гитары, нежно почесываемые барабаны, латиноамериканский ритм (мамбо, босса-нова) и необыкновенная легкость и прозрачность звука навевали сладкую ретро-грусть у тех, кто 60-е помнить никак не может. Ведь нынешние поклонники настоящего, оригинального Джеймса Бонда в те годы еще не входили в планы своих родителей.
Ну хорошо, мамы-папы, бабушки-дедушки полетали в вертолетах, поосвобождали заложниц в бикини, постреляли из смертоносных авторучек, погонялись друг за другом на «фордах»-«ситроенах», потанцевали и пообнимались. Нам тоже хочется. Проблема только — где взять. Поскольку взять негде, то, похоже, действительно, единственное решение — построить заново и заявить, что то же самое стояло, ездило и булькало много лет назад.
Бывший панк Миллионер (Combustible Edison) заявил, что ему наплевать на возрождение джаза или босса-новы. Главное — это стиль жизни. Миллионер провозгласил коктейль-революцию. Происходить она должна на лужайках для игры в гольф, всем революционерам надлежит одеться в строгие черные костюмы. И, ради Бога, никаких галстуков — мы не в офисе. Дамы — в серебристых платьях до пят. Невдалеке — вертолет, вокруг которого резвятся болонки. В кармане — билет до Рио-де-Жанейро.
На рынок были выброшены саундтреки к немецким эротическим фильмам 70-х годов — «Vampiros Lesbos» и «Schulmadchen Report», устраивались и стильные костюмированные easy-listening-парти, куда пускали далеко не всех желающих; нередко девушки были чересчур легко одеты. Был выпущен и альбом драм-н-бэйс-ремиксов саундтрека «Vampiros Lesbos».
Саундтреки к эротическим фильмам — на самом-то деле музыка для больших эстрадных оркестров, изощренно аранжированная, но сыгранная скучно, холодно и без блеска. Несмотря на отличные рекламные фотографии, потрясающие названия первоисточников — вроде «Вампирши-лесбиянки» или «Она убивала в экстазе», а также шикарное обозначение всего жанра в целом — sexadelic, сама по себе музыка производит мертвое и гнетущее впечатление. Впрочем, коктейль-джаз отлично сплавился с размякшим драм-н-бэйсом, а ретро-диско — с хаусом.
Выражение лаунж-кор (loungecore) применяют к easy listening техно.
Существует самостоятельный жанр своего рода «андеграундных энтертейнеров»: Джими Тенор, Феликс Кубин, Roco Schamoni, Gonzales, Peaches. Недалеко отползла и группа Stereo Total.
Все они ориентируются на ретро-эстраду, сделанную довольно грубыми электросредствами. Чтобы разогнать музжурналистскую тоску — несколько образчиков литературного творчества.
Франсуаз Кактус (певица и барабанщица Stereo Total), это будущая надпись на ее могильной плите: «Здесь лежит она, точно так же, как лежала и живая, с той, правда, разницей, что когда она была еще живая, она энергично двигала своей попой».
Феликс Кубин (Felix Kubin): «Есть удивительный японский фильм, который называется „Сын…“ э-э-э… как я мог это забыть? В мире существуют всего два главных монстра, один Кинг Конг, а второй…»
«Годзилла!» — подсказывает кто-то из публики.
«Да, Годзилла! Так вот, на острове резвится сын Годзиллы и огромными камнями убивает группу японских исследователей. Ученые гибнут один за другим. При этом сын Годзиллы просто играет в футбол обломками скал. Собирается экспедиция возмездия, но победить сына Годзиллы никакими военными мерами не удается — ни снаряды его не берут, ни бомбы. Тогда японцы решают изменить на острове климат. Они используют пульты дистанционного управления, небо заволакивается облаками и наступает зима. Сын Годзиллы двигается все медленнее и медленнее, слова медленно и тяжело вылетают из его пасти и падают в снег — такие большие надувные баллоны, которые не стремятся вверх, как в комиксах, а тяжело падают вниз. И сам сын Годзиллы не может бежать, он скользит по льду, падают снежинки, они покрывают его — такие красивые снежинки падают на глаз сына Годзиллы. Мы видим этот глаз во весь экран, он покрыт инеем, как ветровое стекло автомобиля, и нет дворников, чтобы его очистить. Из-за слоя инея мы видим взгляд сына Годзиллы… потом он затухает. Вот этому моменту, этому взгляду я посвятил свой следующий номер».
Музыкант нажимает кнопку, звучит неспешно-задумчивый диско-бит. «Это медленная музыка, — добавляет Феликс Кубин, прежде чем отложить микрофон и опустить пальцы на клавиши, — потому что на холоде бывает только печальная музыка».
Джими Тенор (Jimi Tenor) не чужд киноискусству. О чем должны быть его фильмы? Открывай любой дешевый журнал для одиноких женщин или толстых мужчин и легко найдешь массу сногсшибательных историй, которые только и ждут, когда по ним снимут боевик.
В качестве примера такой вот сюжет. Сорокашестилетний мужик работает на фабрике по солению огурцов. Он стоит на конвейере и запихивает огурцы в стеклянные банки. А на дворе тем временем — пятница, шестнадцать часов. Все остальные рабочие уже ушли домой. Он загружает последнюю банку, и его штанину втягивает в машину. Он пытается оттолкнуться от агрегата, опирается рукой о ленту транспортера, кисть руки соскальзывает и тоже попадает в машину. И вторая нога сжевана. Мужика крепко заклинило. Весь уикэнд он должен питаться солеными огурцами. Его никто не бросается разыскивать, его жена оттягивается где-то на Тенерифе.
В следующей сцене он получает кучу денег от страховой компании. Он едет в Швейцарию на лыжный курорт. Он учится управлять искусственной ногой и искусственной рукой и кататься на горных лыжах. Теперь он стал клевым парнем, а был придурком и неудачником. Happy End.
