Семнадцать мгновений весны. Кривое зеркало Третьего рейха - Залесский Константин Александрович
Он спал глубоко и спокойно, но ровно через 20 минут он проснется. Это тоже одна из привычек, выработанная годами.
Не зарывайтесь, Штирлиц! Не зарывайтесь!
Нет, ничего, валяйте, со мной можно, с другими не советую.
Пьяный воздух сыграл с профессором Плейшнером шутку.
Что это значит! Вы что, с ума сошли, Штирлиц!
Что знают двое, то знает свинья.
Я закрою глаза, а Вы шандарахнете по голове, как бедного, наивного Холтоффа.
Это не ерунда, это совсем даже не ерунда, дружище Битнер. Особенно в таком деле!
Ну, хватит! Что Вы, словно мальчик, пускаете туман, или Вас зовут Монте-Кристо?
Я не верю в это, а, в общем, покажите. Мне как-то показывали, но я не верю этому.
Истинный ариец. Характер нордический, выдержанный. Беспощаден к врагам рейха.
А вас, Штирлиц, я попрошу остаться…
Сейчас верить нельзя никому. Даже себе. Мне можно.
Мифы «мгновений»
Один из наиболее распространенных мифов, связанных с «Семнадцатью мгновениями весны», состоит в том, что в фильме лишь незначительное количество фактических ошибок. Раньше по рукам, а ныне по Интернету гуляет список так называемых киноляпов из этого фильма, которые в большинстве случаев были озвучены и в фильме Парфенова. Этот список ограничивается пятнадцатью позициями, причем большинство из них — это даже не ляпы, а лишь незначительные ошибки, за которыми не уследил ассистент режиссера: вроде того, что на немецком вагоне где-то на заднем плане проскочила надпись «МЕСТ ДЛЯ СИДЕНИЯ…». (Эти ошибки мы также упомянем в книге, но лишь конспективно, не останавливаясь на них подробно, — они не играют абсолютно никакой роли, и на самом деле их очень немного по сравнению с другими фильмами. Тем более что никто, например, не требует, чтобы Берлин снимался именно в Берлине, — главное, чтобы было максимально похоже.) Чтобы их заметить, надо быть истинным энтузиастом и поклонником фильма, честь и хвала тем внимательным зрителям, от которых не ускользнула ни одна мелочь, — таких благодарных поклонников можно пожелать любому фильму!
Более того, этот список как бы дополнительно подчеркивает — посмотрите, если в двенадцати сериях всего пятнадцать ошибок, то можно смело сказать, что все в этом фильме выверено до мельчайших деталей. На самом деле это абсолютно не так. И когда меня иногда спрашивают: «Скажите, а что в «Семнадцати мгновениях» не соответствует действительности?», я чаще всего отвечаю: «Проще сказать, что действительности соответствует: то, что был март 1945 года». На самом деле это, конечно, преувеличение, но не очень большое. Того мира — мира Третьего рейха, — который был показан в фильме, никогда не существовало. Талантливо созданный авторами фильма миф лишь заменил собой другой, существовавший до этого. Ранее наших противников в войне показывали законченными негодяями, лишенными человеческих черт, сумасшедшими подонками, единственной целью которых являлись бессмысленное, озлобленное уничтожение мирного населения и разрушение городов. Армию вели в бой безмозглые генералы, террором руководили кровавые маньяки, а во главе государства стояли погрязшие в роскоши демагоги и патологические личности. Надо ли говорить, что такое упрощение рождало лишь неполиткорректные вопросы: никакое государство не может состоять из патологических убийц; бездарные военачальники не могут захватить всю Европу и дойти до Москвы.
Фильм же создал новый миф: мы увидели, что немцы, служившие Гитлеру, тоже люди — плохие, подловатые, неуравновешенные, но люди. Со своими недостатками и даже положительными чертами. Германия была показана как некое идеальное тоталитарное государство, по-европейски правильное и привлекательное, форма была красивой, а главные противники Штирлица — обаятельными. (Ведь нельзя же отказать в обаянии Табакову, Броневому, Визбору, Куравлеву и многим, многим другим.) Но самое интересное было в том, что, создавая свою картину Третьего рейха и Семенов (как автор романа и созданного на его основе сценария), и Лиознова (как режиссер и соавтор сценария) непроизвольно, неосознанно переносили на нацистскую Германию черты совсем другого тоталитарного режима — а именно советского. Созданный ими образ Главного управления имперской безопасности (РСХА) больше напоминает НКВД, чем собственно РСХА. Также нарисованная в фильме широкими мазками картина партийного государства значительно больше подходит советской, а не нацистской модели общества. Зрители на «ура» приняли новую модель нацистского государства, и новый миф Третьего рейха успешно внедрился в создание нашего общества. Но он не просто внедрился, он завладел умами. И доказательством этого является то, что до сегодняшнего дня подавляющее большинство считает этот фильм чем-то вроде откровения, а все показанное на экране — чуть ли не как истину в последней инстанции.
На самом деле советский и нацистский режимы довольно сильно различались. Конечно, между ними было и кое-что общее. Все тоталитарные и авторитарные режимы имеют общие черты: непререкаемая власть первого лица в государстве, усиление спецслужб, массовые репрессии. В то же время советская система имела более организованную, более устойчивую структуру — в том числе и структуру аппарата подавления. Особенность гитлеровского режима в том, что он был фюрерским. Это значит, что в основу власти в Германии закладывался принцип фюрерства как на высшем, так и на нижестоящих уровнях: каждый из нацистских бонз получал от фюрера полномочия в области своей компетенции и полномочия крайне широкие, то есть становился фюрером какого-либо определенного направления. При этом часто полномочия были довольно расплывчаты и в результате сталкивались с полномочиями других «фюреров». Тот, кто действовал наиболее активно, наиболее результативно, и заслуживал благосклонность Гитлера, получал возможность расширить свою компетенцию. Тот, кто проигрывал, наоборот, расплачивался за поражение сужением полномочий. Все это приводило к росту дублирующих друг друга бюрократических аппаратов и вело к «хаосу компетенций». В данном случае положительным являлось то, что в каждой отрасли в результате подобной борьбы к власти приходил наиболее инициативный функционер. Причем ему было нужно не только захватить определенные полномочия, но и ежеминутно удерживать их в жестокой конкурентной борьбе с желающими получить их. Причем именно получить полномочия, а не занять место: как правило, даже после проигрыша тот или иной высокопоставленный функционер свои посты сохранял, просто они постепенно превращались в фикцию, в синекуру. При такой системе контроль над своими паладинами Гитлер мог осуществлять исключительно с помощью своего непререкаемого авторитета, своего исключительного положения. Ему не было надобности пристально следить за соратниками — они это делали сами, сражаясь за полномочия.
Но подобная система основывалась на том, что в своей области каждый из руководителей имел возможность действовать практически бесконтрольно и, пока он был в силе, мог блокировать любое проникновение конкурентов в свою область. Вермахт, спецслужбы и партия фактически не пересекались, и тот же рейхслейтер Борман, несмотря на свои огромные полномочия и близость к фюреру, не имел возможности оказывать влияние на действия другого рейхслейтера — рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. И тем более, не информируя Гиммлера, приказывать шефу РСХА Эрсту Кальтенбруннеру (как это происходит в 12-й серии «Мгновений») вызвать в Берлин Карла Вольфа, который, кстати, не являлся подчиненным Кальтенбруннера (как это можно было бы заключить из его слов, когда в 8-й серии в Берне на вопрос Геверница «Как вы видите будущее своего шефа?» Вольф спрашивает в ответ: «Вы имеете в виду Кальтенбрунера?»).
Для того чтобы вызывать на совещание к фюреру, у Бормана были свои каналы, партийные. Но в фильме он не просто вызывает, а отдает приказ об аресте начальника Личного штаба рейхсфюрера СС! Да, к концу войны, пользуясь своей близостью к фюреру, Борман сумел стать наиболее влиятельной фигурой в рейхе, но и рейхсфюрер СС не утратил контроля над созданной им системой СС. Подтверждением чему может служить тот факт, что, даже когда лично Гитлер в своем завещании отрешил Гиммлера от должности и назначил на его место гаулейтера Нижней Силезии Карла Ханке, эсэсовцы (насколько это было возможно в условиях хаоса) сохранили верность своему рейхсфюреру — фюрера уже не было в живых и образовавшийся вакуум заполнить было некому. Кальтенбруннер же мог вызвать Вольфа, только основываясь либо на приказе рейхсфюрера СС, либо лично Гитлера — что вообще-то было бы странным, обычно Гитлер таких указаний главе секретной службы не отдавал.
