Анатолий Луначарский - ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство)
Я не могу относиться к этому искусству иначе, как к какой–то лаборатории, как к какой–то кухне, куда пришлось спуститься из затхлого воздуха искусства академического реализма, пришедшего в полную ветхость и потерявшего душу. Но, несмотря на все это, я протянул футуристам руку, главным образом потому, что в общей политике Наркомпроса нам необходимо было опереться на серьезный коллектив творческих художественных сил. Их я нашел почти исключительно здесь, среди так называемых «левых» художников. Это же повторилось ведь и в Венгрии, это имеет место и в Германии.
Сейчас, когда власть пролетариата упрочилась в России, среди художников «центра» усилилось, как я уже указал, движение симпатии к Советской власти. А дать они нам могут больше, чем «левые».
Да, я протянул руку «левым», но пролетариат и крестьянство им руки не протянули. Наоборот, даже тогда, когда футуризм густо закроется революционностью, рабочий хватает революционность, но корчит гримасы от примеси футуризма. Футуристы говорят: пролетариат не дорос. Но бывает разный рост. Футуризм есть кривой рост искусства. Это продолжение буржуазного искусства с известным революционным «искривлением». Пролетариат тоже будет продолжать искусство прошлого, но начнет его с какого–то здорового пласта, — может быть, прямо с искусства Ренессанса, — и поведет его дальше, чем все футуристы, и совсем не в том направлении.
Самой крупной попыткой Москвы обратиться к помощи художников была постановка большого количества временных памятников на улицах и на площадях. Надо прямо сказать, что в общем и целом эта попытка потерпела совершенный крах. Художники разных направлений, главным образом «левые», поставили отвратительные памятники. Многие из них пришлось снять поскорей. Вряд ли хоть один из них можно было признать настоящим художественным произведением.
Надо сказать, однако, что так окончился опыт только в Москве— в Петрограде не так. Там было несколько неудачных, несколько неприемлемых памятников, но были и превосходные. Всякий пожалеет о том, что сейчас, если не ошибаюсь, разрушились памятники Радищеву и Лассалю[76] и всякий пожелает, чтобы они были восстановлены. Вполне заслуживают быть перелитыми в бронзу такие памятники, как бюст Герцена, бюст Шевченко и многие другие, например фигура Карла Маркса (работа т. Матвеева перед Смольным институтом), ничего подобного которой в Москве не имеется. Художественными памятниками, поставленными Советской властью в Москве, являются фигуры на Цветном бульваре — памятник Достоевскому и статуя «Мысль», но сделаны они еще до революции художником Меркуровым, наша заслуга была только в их приобретении и постановке. Отметим еще очень недурной обелиск против здания Московского Совета, принадлежащий художнику Андрееву, который еще раньше создал интересный памятник Гоголю.
О том, что мы предполагаем в этом отношении, я говорить сейчас не буду. Скажу только, что ряд памятников, по–моему, очень интересных, заказан и работается, — среди них монументальный памятник Марксу на Театральной площади. Вообще неудача с серией временных памятников нас не обескуражила, но необходимо эту неудачу откровенно признать.
Декорирование улиц и площадей в Петрограде и в Москве при больших празднествах, когда мы еще не жалели материалов, бывало веселое, — в Петрограде в особенности, так как там принимали участие художники без различия направлений. В Москве многих сердила чрезвычайная «левизна» декорирования. Сейчас же, несмотря на то значение, которое мы придаем празднику по поводу приезда наших дорогих гостей, мы от этого декорирования отказались по причине недостатка текстильных материалов.
Труднее всего в деле организации этой стороны искусства — наладить взаимоотношения самих художников. Например, недавно был устроен большой митинг художников. Моя программная речь была принята одними с нескрываемой симпатией, другими — «левым» меньшинством — сдержанно. Но после того, как я ушел из театра, поднялся Содом и Гоморра — художники переругались вдребезги. И тем не менее выступающий теперь массив центральной Вольной художественной организации заставляет меня думать, что и в этой труднейшей области мы подойдем к органическому строительству.
Интересующихся искусством товарищей по Коминтерну мы приглашаем осмотреть наши музеи и нашу замечательную, чрезвычайно обогатившуюся, но страдающую отсутствием достаточного помещения Третьяковскую галерею и все коллекции меценатов, которые мы культурно улучшили, открыли для всего населения и обогатили новыми приобретениями.
Музейная жизнь Москвы, Петрограда и всей России чрезвычайно развилась за время революции. Мы приняли экстреннейшие меры к ограждению царского, барского и церковного имущества, и благодаря этому музеи наши уменьшились в числе, но улучшились качественно и привлекают большое количество публики, в особенности рабочей, красноармейской и учащейся.
СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО И ИСКУССТВО
Впервые — «Известия ВЦИК», 1922, 29 января, № 22; 5 февраля, № 28 и 19 февраля, № 40.
Статья перепечатана в сборнике «Искусство и революция» (М., 1924), где к главе «Искусство как производство» присоединены еще четыре главы:
II. «Искусство как идеология» (измененное название статьи «Искусство как социальное явление» — «Молодая гвардия», 1923, № 4); III. «Пролеткульт»;
IV. «Художественные задачи Советской власти» («Художественная жизнь», 1919, № 1, декабрь); V. «Вопросы художественной политики» (доклад на IV съезде Всерабиса весной 1923 г.). Мы опускаем здесь вступление и раздел III, а также отдельные места в других разделах, целиком посвященные во просам литературы, театра и музыки.
Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 2, с. 67—84.
Интересным дополнением к этой работе является статья «Основы художественного образования», из которой мы берем отрывок, посвященный сравнительной характеристике положения в музыке и изобразительных искусствах (см. приложение 8).
Искусство как производство
Искусство далеко не сводится к производству, и надо прямо и определенно сказать, что лозунг «Искусство есть производство вещей», выдвинутый главным образом «левыми» художниками, свидетельствует о некотором убожестве современного искусства. В самом деле, в такую эпоху, как наша, искусство должно было бы выражать собой взволнованную душу артиста, который есть кровь от крови своего народа и его передовых слоев. Оно должно было бы стать способом организации эмоциональной жизни народных масс в их нынешнем ураганном движении.
Но «правые» художники в огромном большинстве случаев далеки от революции по своему политическому настроению, «левые» же, более к ней в этом отношении близкие, оказались в плену у той внутренне декадентской хотя внешне шумной и буйной тенденции к чистому формализму, которая так опустошительно повлияла на искусство последних десятилетий на Западе. До последнего времени они имели неуклонную тенденцию к полной пустоте содержания и к так называемой «беспредметности». Безыдейники и беспредметники, конечно, никакого идеологического искусства, никакой величественной скульптурной или живописной иллюстрации к великим событиям истории, которых они поставлены свидетелями, дать не могли.
Из этого становится[77] понятным, почему, стремясь не оторваться от пролетариата и идти по возможности с ним нога в ногу, «левые» художники особенно подчеркивают производственные задачи искусства. В производстве — текстильном, деревообделочном, керамическом, отчасти и графическом — беспредметное формальное искусство может давать изящные радостные вещи. А это ведь тоже важно: одна из важных задач нашей культуры— создавать вокруг человека изящную и радостную материальную среду.
Если мы посмотрим самым широким образом на производственные задачи искусства, то перед нами вырисуются бесконечные горизонты: строительство новых городов, проведение каналов, разбивка парков и садов, устройство народных дворцов во всем их внутренне многозначительном великолепии, убранство клубов, обстановка жилищ, реформа и поднятие на высшую ступень изящества и радости человеческой утвари, человеческой одежды и т. п. В конечном счете это перестройка всей окружающей нас естественной среды. Она производится прежде всего хозяйством, то есть земледелием и фабрично–заводской промышленностью, но они дают как бы полуфабрикаты в этом отношении. Ведь все, даже пища, должно кроме преследования непосредственной цели — удовлетворять непосредственные человеческие потребности — достигнуть еще и другой цели: давать человеку радость и наслаждение.
Конечно, сейчас мы умопомрачительно бедны, и говорить о серьезных работах в этом направлении, о действительном пересоздании быта русских рабочих и крестьян нам еще не приходится и долго еще не придется; но нз этого еще не следует, чтобы мы могли пройти равнодушно мимо производственных задач искусства. Наоборот, нам приходится заняться ими сейчас же и вплотную. Во–первых, нет причины, чтобы мы, производя, скажем, ткани, окрашивали их безвкусно; художественная и безвкусная окраски стоят одинаково, а результат получается гигантски различный. То же относится к выпуску посуды и т. — д. Последнее время при царизме это дело обстояло до отвращения плохо. Пользовались идиотскими штампами самого последнего разбора из тех, какие немцы только ни производили, мастера–художники были в большинстве ниже всякой критики. А мы могли бы уже сейчас развернуть в наших школах подготовку своеобразного инженера–художника и, быть может, в сравнительно недалеком будущем поднять производство на значительную художественную высоту.
