Илья Смирнов - Время колокольчиков
А у солистки, надо сказать, был обнаружен чей-то чужой паспорт, в который она вписала что-то дурацкое -- вроде "Иванна Андерс, датско-подданная". Счесть это изделие^до-кументом можно было только после основательной порции циклодола. Тем не менее Иванну-Жанну в течение более чем полугода перевозили из одного застенка в другой -- из тюрьмы на экспертизу, с экспертизы обратно в тюрьму, чтобы отыграться на ней за проигранную' партию.
Может показаться, что расправа над БРАВО и подобные акты бессмысленной жестокости объяснимы только маразмом системы и осуществлявшие их люди сами не ведали, что творили. Ничего подобного -- они выполняли четкий и по-своему логичный социальный заказ. "Детские" песенки Иванны были опасны не своим содержанием, а тем, что она нагло нарушала феодальную монополию ведомств, ответственных за "песенки", и должна была понести строгое наказание -- как негр, зашедший в ресторан для белых, или крестьянин, объявивший себя дворянином. Чтоб другим неповадно было.
Пока Хавтана допрашивали на Петровке, мне предстояло посетить конкурирующее учреждение. Туда меня привезли на "Волге" из дома в 8 утра, достаточно точно проследив, когда объекту случилось ночевать дома. Сидевший за столом в кабинете приветствовал меня обычным нелепым вопросом: "Догадываетесь ли вы, зачем вас сюда привезли?", ожидая услышать ответ по Альбрехту ("Будет лучше, если скажете вы, иначе получится, что вам стыдно сказать"). Вместо этого я предположил, что речь пойдет о незавершившемся концерте -- поскольку в одном из приехавших за мной ГэБэшников я опознал "аляску" с концерта БРАВО.
-- Все ваши концерты закончились, -- строго сказал человек за столом. Появились еще двое: один -- седой, явно начальник, спросил, намерен ли я морочить им голову Альбрехтом. Я ответил, что оставляю этот метод для допросов в милиции, поскольку не верю, что такая серьезная организация в самом деле собирается устраивать политические процессы из концертов и дискотек, и кого-то за это сажать в тюрьму. Мне показалось, что они и сами не слишком-то довольны выполняемой работой. В течение четырех часов у нас происходила милая беседа, в ходе которой я ре
127
шительно отводил все конкретные вопросы и не признавал ни единого факта своей причастности к чему-либо, в том числе к изданию журнала "Ухо" -- зато всячески убеждал собеседников в том, что сам давно перевоспитался, в своей лояльности к строю и в безобидности рок-музыки для КПСС. "Между прочим, вы нас обманываете, -- сказал одни из них. -- Мы точно знаем, что "Ухо" печатается на вашей пишущей машинке". Я не мог отказать себе в театральном жесте. Дело в том, что сразу после концерта МУХОМОРОВ в МИСИС моя машинка была невзначай обменяна на аналогичную -- ту, на которой сейчас я печатаю эти строки -- и пребывала очень-очень далеко. "Поедемте сейчас ко мне, -воскликнул я. -- Я сам отдам вам свою машинку, и если на ней печатается "Ухо", подпишу вообще все, что угодно: и про билеты на ВОСКРЕСЕНЬЕ, и про дачу, и даже про иностранцев, с которыми ни разу не общался". После этого мне было, наконец, предъявлено прокурорское предупреждение о том, что деятельность гр. Смирнова входит в противоречие с советским законом. Это означало, что из кабинета я выйду своим ходом на ту самую улицу, по которой меня привезли.
CLASH
Между тем, допросы у Федулова продолжались.
Продолжались и репрессии в других городах.
"Примечательна история с ансамблем ТРУБНЫЙ ЗОВ, поднятая на щит Севой Новгорода!евым, -- писал Ю. Филинов в "Комсомольской правде", -- У себя в Ленинграде этот ансамбль популярностью не пользовался: музыканты плохо играли и шаблонно мыслили. Александр (так у Фи-линова -- И.С.) Баринов, руководитель ансамбля, решил "прославиться" и записал цикл песен на религиозную тематику. И вот эту скверную музыку с убогими текстами Сева Новгородцев с пафосом выдает за величайшее достижение в области музыки. Ну что ж -- кому за вранье платят, тот уж врет без удержу. Этого и ждут от нашей музыки "пророки" западных музыкальных волн -- проповеди "алкоголической темы", неприкрытого хамства, хулиганства, кончая, как мы убедились, откровенной религиозной про
128
пагандой"*. "Кончая!.." За эту "пропаганду" (песни о Христе и ни слова о политике) Валерия Баринова и Сергея Ти-мохина несколько раз арестовывали: сначала пытались определить в психушку, затем обвинили в попытке перехода государственной границы и осудили на 3 года.
В лагере Баринова хотели уничтожить: передали ворам, что он -- стукач. Он сумел не только переубедить соседей по бараку, но и обратить кое-кого в веру. Хуже с "интеллигентами", пинавшими его и его группу в печати.
Упорное заступничество Севы Новгородцева возбудило в защиту Баринова общественное мнение христианских стран и спасло ему жизнь.
Очень тяжкая ситуация складывалась в Уфе вокруг группы ДДТ. Из любимого певца-лауреата Шевчук после альбома "Периферия" превратился в "клеветника на башкирскую деревню" и в "агента Ватикана". Именно такой вывод сделала местная газета "Ленинец", изучив текст песни "Наполним небо добротой", в которой упоминалось все то же крамольное имя Христа. Статьи о Шевчуке ("Менестрель с чужим голосом", "Когда срываются маски") в силу особенностей провинциальной журналистики ничем не отличались от канонов 1937 года. Как ни странно, их писали и редактировали достаточно близкие Юрины знакомые (чтобы не говорить нелюбимого Гребенщиковым слова "друзья")**. Шевчука выгнали с работы и потребовали подписи под "отказом от сочинения и исполнения песен". По-видимому, он ответил на эту юридическую новацию слишком резко, поскольку вскоре вечером на дороге на него напали абсолютно трезвые, с виду приличные... ну, хулиганы, что ли.
Никто не знает, чем кончилась бы эта встреча, не появись рядом случайно прохожие. В отместку Шевчук начинает записывать новый альбом. Для этого он вместе с В. Сигачевым покидает Уфу, где стало слишком уж небезопасно, и перебирается в столицу. Здесь С. Рыженко и джазовый саксофонист Сергей Летов вызвались ему помочь в записи. Новый LP ДДТ--85 "Время" получился на удивление оптимистичным. Правда, вскоре после окончания работы над альбомом, "писатель", на квартире которого все происходило, был арестован, а вся его аппаратура конфискована. Но хиты ДДТ--85 уже распространялись по стране: "Маль
* Филинов Ю. Барбаросса рок-н-ролла. Комсомольская правда, 16.09.84. '* См. Хвостенко С. Реабилитация. Урлайт, No 6/25. Частично перепечатана: Сельская молодежь, 1989, No 11.
чиков-мажоров" и "Дорогу" заучивали наизусть тысячи людей. А путь самого Шевчука лежал в город Ленинград.
Однако, мы забежали вперед -- вернемся в черненков-ский 84-й. В мае настал черед МУХОМОРОВ. По отношению к ним власти проявили изобретательность и склонность к разнообразию художественных приемов. В один и тот же день участников группы, закончивших к тому времени институты и освобожденных от армейской службы, свезли на городскую призывную комиссию (минуя районную) и признали годными. Костя Звездочетов начал голодовку и, поскольку действительно не отличался крепким здоровьем, быстро пришел в такое состояние, что мы всерьез опасались за его жизнь. Олег Ухов из ЗЕБР и другие Костины друзья подготовили операцию по тайному вывозу его за пределы московской области в больницу г. Вязьмы, однако Костя был уже не в состоянии прибыть на место встречи. Он оказался в одной из московских больниц. Когда на следующий день туда пришел его отец с передачей, врачи не смогли даже объяснить ему, что случилось с сыном, повторяя: "Его увезли".
"Смотрите за ним, а то убежит", -- сказал офицер молодым уголовникам, дожидавшимся рейса на Камчатку -- в стройбат восходящего солнца. К худому, бледному, еле стоявшему на ногах Косте был приставлен специальный пра
С. Летав помогает Витьку Клемешеву в исполнении тамбовских народных песен.
130
порщик, провожавший его до трапа самолета. Так, сами того не желая, власти обеспечили Звездочетову ту самую рекламу, которая позволила ему выжить в условиях, далеких от человеческих. "Серьезный человек, раз его так пасут" -- решили товарищи по несчастью. На Камчатке Костя изучал "феню", писал в Москву огромные послания на религиозные темы и расписывал грудастыми русалками офицерскую баню. Не лишне напомнить, что Звездочетов профессиональный художник, выпускник школы-студии МХАТ.
Между тем май принес и долгожданную передачу в суд юридического продукта Травиной. Суд проходил в г. Железнодорожном -- подальше от возможных молодежных протестов -- и был замечателен отсутствием прокурора. .Обвинение рушилось самым скандальным образом: свидетели один за другим оказывались бывшими обвиняемыми, показания их были составлены примерно по такой схеме: "С Романовым и Арутюновым познакомился на концерте, они сказали мне, что группа ВОСКРЕСЕНЬЕ дорогая, просили 800 рублей, но предупредили, что надо соблюдать конспирацию, я организовал им концерт, реализовал билетов на 1300 рублей, 800 отдал Арутюнову для группы, а 500 оставил себе в качестве комиссионных. Когда я передавал деньги, Арутюнов предложил купить у него пачку билетов на следующий концерт, такого-то числа, но у меня не было денег, и я не купил. Распространять билеты мне помогали Вася и Петя из моего дома, но фамилий их я не помню". И резолюция -- "От уголовной ответственности освободить в порядке ст. 52 ввиду незначительности присвоенной суммы".
