Умберто Эко - Шесть прогулок в лесах
Порой информация подается нам в форме риторической фигуры, называемой умолчанием. «Рип Ван Винкль» Вашингтона Ирвинга начинается так: «Всякий, кому приходилось подниматься вверх по Гудзону, помнит, конечно, Каатскильские горы…» — однако это не значит, что книга рассчитана только на тех, кто путешествовал вверх по Гудзону и видел Каатскильские горы. Я, пожалуй, и сам — неплохой пример читателя, который никогда не поднимался по Гудзону, но готов сделать вид, что бывал там, что видел эти горы, — и наслаждаться дальнейшим повествованием. Однако мое воздержание от недоверия носит частичный характер. Я знаю, что Рип Ван Винкль никогда не существовал; тем не менее я не только принимаю на веру то, что в верховьях Гудзона находятся Каатскильские горы, но и делаю вид, что знаю это.
В моей статье «Малые миры», вошедшей в состав «Пределов интерпретации», процитировано начало романа Анны Радклиф «Удольфские тайны»:
[179] На дивных берегах Гаронны, в провинции Гасконь стоял, в лето Господне 1584-е, замок мсье Сен-Обера. Из окон его открывался вид на живописные пейзажи Гиени и Гаскони, протянувшиеся вдоль речного берега, изукрашенные роскошными лесами, и виноградниками, и оливковыми рощами.
Комментарий мой состоял в следующем: сомнительно, чтобы английские читатели конца восемнадцатого века четко представляли себе Гаронну, Гасконь и тамошние пейзажи. В лучшем случае они смогли бы, увидев слово «берега», догадаться, что Гаронна — это река, и вообразить, опираясь на общие познания о настоящем мире, типичный южноевропейский пейзаж с виноградниками и оливами. Радклиф же предлагает своим читателям вести себя так, будто они хорошо знакомы с холмами Франции.
После публикации статьи я получил письмо от одного жителя Бордо, который просветил меня: оливковые деревья вовек не росли ни в Гаскони, ни на берегах Гаронны. Этот любезный господин довольно остроумно подкрепил своими выводами мое утверждение и похвалил мое невежество, каковое позволило мне выбрать столь убедительный [180] пример (под конец он пригласил меня в те края погостить, поскольку, по его словам, виноградники там действительно существуют и вина славятся изысканным букетом).
Получается, что Анна Радклиф не только предлагает своим читателям посодействовать ей на основании их познаний о настоящем мире, не только дает им в руки часть этих познаний, не только предлагает сделать вид, что они знают о реальном мире то, чего на самом деле не знают, но еще и умудряется убедить их, что в реальном мире существует то, чего в нем на самом деле нету и в помине.
Поскольку сознательный обман со стороны миссис Радклиф крайне маловероятен, наверное, она просто ошибалась. Но тогда получается еще большая путаница. До какой степени позволительно принимать за истину те аспекты настоящего мира, которые по ошибке принимает за истину автор?
V
УДИВИТЕЛЬНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ УЛИЦЫ СЕРВАДОНИ
[181] В диссертации, которую недавно защитила моя студентка Лукреция Эскудеро — темой ее было освещение войны за Фолклендские (Мальвинские) острова в аргентинской прессе, — рассказывается следующая история.
31 марта 1982 года, за два дня до высадки аргентинцев на Мальвинах и за двадцать пять дней до прибытия на Фолкленды британских тактических сил, в буэнос-айресской газете «Кларин» была опубликована любопытная заметка: в ней говорилось, что, по сведениям из одного лондонского источника, англичане отправили атомную подводную лодку «Суперб» в южную часть Атлантики. Британское министерство иностранных дел немедленно заявило, что не намерено комментировать эту «версию», из чего аргентинская пресса тут же сделала [182] вывод, что раз британские власти рассматривают сообщение как «версию», значит, произошла утечка важных секретных сведений. 1 апреля, перед самой высадкой аргентинцев на Мальвинах, «Кларин» сообщила, что «Суперб» — это судно водоизмещением в сорок пять тысяч тонн, на борту которого находятся девяносто семь профессиональных ныряльщиков.
Воспоследовавшая реакция британской стороны была неоднозначной. Некий военный эксперт заявил, что отправка противолодочных атомных субмарин в этот регион представляется ему мерой в высшей степени разумной. «Дейли телеграф» притворилась, будто располагает обширной информацией на эту тему, и мало-помалу слух превратился в факт. Аргентинские читатели были просто шокированы, а пресса сделала все, чтобы не обмануть их читательские ожидания. Информация якобы поступала прямо от аргентинского военного командования, а «Суперб» превратился в «ту самую подводную лодку, которая, согласно британским источникам, дислоцируется в Южной Атлантике». К 4 апреля подлодку уже видели неподалеку от берегов Аргентины. Британские [183] военные источники на все это продолжали твердить, что не собираются раскрывать местонахождения своих субмарин, и это нелицемерное утверждение только подкрепило общую уверенность в том, что где-то находятся английские подлодки — что, безусловно, было истинной правдой.
В тот же день, 4 апреля, сразу несколько европейских информационных агентств сообщили, что «Суперб» готов к отплытию в Южные моря во главе британских тактических сил. Но в таком случае получалось, что подлодка, которую видели у берегов Аргентины, это не «Суперб»; однако эта нестыковка скорее подогрела, чем ослабила субмариновый синдром.
5 апреля информационное агентство «DAN» заявило, что «Суперб» находится в 250 километрах от Фолклендских-Мальвинских островов. Остальные СМИ подхватили эту новость, живописуя технические характеристики субмарины и ее невероятную мощь. 6 апреля представители аргентинских ВМС засекли подлодку возле архипелага, а на следующей неделе к ней присоединилась ее товарка «Оракул». 8 апреля во французской ежедневной газете [184] «Ле монд» упоминались уже два судна, «Кларин» процитировала заметку из «Монд» под драматическим заголовком: «Подводный флот?» 12 апреля подводный флот всплыл еще раз, а «Кларин» пошла еще дальше, объявив о появлении в южных водах советских подлодок.
Это была история не только о присутствии на театре военных действий подлодки «Суперб» (в каковом никто не сомневался), но и о дьявольской изворотливости британцев, сумевших сохранить истинное положение дел в тайне. 18 апреля бразильский пилот заметил «Суперб» возле Санта-Катарины и сфотографировал его, однако снимок вышел нечеткий из-за облачной погоды. Вот вам еще один пример эффекта дымки (третий в этих лекциях, если помните) — на сей раз ее напустили сами читатели с целью накалить саспенс; визуально мы на полпути между «Флатландией» и «Увеличением» Антониони.
22 апреля, когда британские тактические силы уже действительно были в восьмидесяти километрах от театра военных действий, с настоящими кораблями и настоящими подлодками, «Кларин» сообщила, [185] что подлодка, которая якобы крейсировала до этого в районе Мальвин, возвратилась в Шотландию. 23 апреля шотландская «Дейли рекорд» обнародовала информацию, что на самом деле «Суперб» вообще не покидал своей базы. Аргентинским газетам пришлось сменить жанр и перейти от боевика к шпионскому роману: 23 апреля «Кларин» победоносно сообщила, что обман британских властей наконец-то разоблачен.
Кто придумал эту Желтую Подводную Лодку? Британские секретные службы, с целью подорвать моральный дух аргентинцев? Аргентинское командование, с целью оправдать жесткость своей позиции? Английская пресса? Аргентинская пресса? Кому на руку были эти слухи? Это меня, собственно, не интересует. Меня интересует, как из невнятного слуха выросла при содействии всех сторон эта история. Все внесли свою лепту в создание Желтой Подводной Лодки, потому что она была замечательной литературной героиней захватывающей истории.
Эта история — я имею в виду истинную историю об изобретении вымышленной [186] истории — содержит мораль, и не одну. Во-первых, из нее видно, что мы постоянно стремимся придать жизни форму, используя нарративные схемы (это станет темой моей следующей и последней лекции). Во-вторых, она демонстрирует силу экзистенциальных пресуппозиций. Любое утверждение, содержащее имена собственные или конкретные описания, предполагает, что читатель или слушатель примет на веру существование предмета, к которому относятся излагаемые факты. Если некто говорит мне, что не смог прийти на встречу, потому что у него заболела жена, первая моя реакция — принять на веру существование жены. Только позднее, обнаружив по чистой случайности, что говорящий — холостяк, я смогу сделать вывод, что он врал мне в глаза. До этого же, поскольку жена была постулирована в повествовательном контексте актом ее упоминания, у меня нет никаких оснований думать, что ее не существует. Подобная реакция столь естественна для обычных людей, что, читая текст, начинающийся словами: «Общеизвестно, что нынешний король Франции лыс» (и зная, что Франция [187] республика, а я не философ языка, а нормальный человек), я не стану справляться со Скрижалями Истины; скорее уж я воздержусь от недоверия и восприму этот текст как вымышленное повествование о временах Карла Лысого. Я поступлю так потому, что это — единственный способ придать некую форму существования в каком-либо мире предмету, постулированному в утверждении.
