Дума о Кремле - Евгений Иванович Осетров
Московские мечты о крепости и силе сбылись в дни Дмитрия Донского, когда на глазах у горожан вознесся «град камен», какого не знала лесная московская земля.
В 1365 году приключился опустошительный пожар, когда «погорел Посад весь, и Кремль, и Заречье». И народной памяти запечатлелось сухмяное — изрядно просохшее — лето жуткими своими приметами, которым тогдашний человек придавал особое, символическое значение. «Было тогда знамение на небеси, солнце являлось аки кровь, и по нем места черны, и мгла стояла с пол-лета, и зной и жары были великие, леса и болота и земля горяше, реки пересохли, и был страх и ужас на всех людях и скорбь великая» — так из глубины веков доносится до нас истовый голос летописца, пережившего вместе с Москвой геенну огненную. Но недаром Иван Калита приучил Москву к терпению, умению ждать и отстраиваться.
В 1366 году к Кремлю от Мячковских каменоломен потянулись телеги с белым камнем, а на следующий год начали строить, созвав мастеров со всех русских земель, каменную крепость. Никогда еще Русь не знала такого строительства. Днем и ночью от села Мячково к Неглинной тянулись сотни, десятки сотен, тысячи подвод с камнем. Как было не вспомнить давнее поэтическое уподобление: «Кричат телеги полуночью, скажи, лебеди распуганные…» Камни везли на расстояние более чем в пятьдесят верст. На кремлевском холме трудилось, как ныне подсчитали, свыше двух тысяч каменщиков — по тогдашним меркам это представлялось, наверное, сказочным. Крепость росла с неописуемой быстротой. Слава пращурам-каменщикам! Не зря они гнули спину от темна до темна. Кремль расширили настолько, что дубовые стены оказались внутри каменного града. При внуке Ивана Калиты, Дмитрии Донском, возник первый в северо-восточных землях каменный детинец — о такой мощи при деде даже и мечтать не смели.
Над Москвой-рекой, подобно белому лебедю, засияли белоснежные стены и башни Кремля, входы в которых сторожили четверо железных притворов. Когда к Москве явился с воинством литовский князь Ольгерд, ему дали — и трижды — от ворот поворот. А ведь Ольгерд был опытнейшим воином — он разбил рыцарей Тевтонского ордена, обратил неподалеку от Буга в бегство татар.
Воспользовавшись удобным предлогом (митрополит Алексей исцелил татарскую ханшу Тайдулу), выселили из Кремля подворье ордынских послов — их соседство было унизительно для крепнувшей день ото дня великокняжеской власти. Москва уверенно шла навстречу дню, когда взошло солнце в верховье Дона. Победа возле реки Непрядвы была величайшим событием. Историк В. Ключевский считал, что Русское государство родилось на Куликовом поле. Каменное строительство сделалось в стольном граде постоянным; Москва каменная стала общепризнанным собирателем всех русских земель. Чуткий летописец это отметил: «Князь Великий Дмитрий Иванович заложил град Москву камену и начаша делати беспристани; и всех князей русских привожаше под свою волю, а которые не повиновахусе воле его, и на тех нача посягати».
В дни Дмитрия Донского Москву составляли многолюдный Кремль, Посад, Загорье и Заречье. Городу — победителю Мамая и его Орды — еще предстояло многое пережить. Навсегда за городом закрепилось название — Москва Белокаменная. Белый камень был не просто красив. Дело далеко не только в приятности для глаз. Москва знала и всегда помнила о белокаменных соборах Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, о строениях Владимира, что на берегах Клязьмы. Владимир перенял славу Киева, а Москва возвысилась после того, как белый камень заснял на ее холмах, повествуя о том, что она — достойная наследница и законная преемница тех городов, что исстари верховодили на Руси. Кроме того, тогда все зналт, что цвет имеет еще и символическое значение. Белый означал незапятнанную чистоту. Народ воспевал в песнях белую лебедушку. Невеста шла под венец в белом платье («Белое — венчальное, черное — печальное»). О трудном деле, выполненном на славу, говорилось: «Рубаха черна, да совесть бела». Позднее Москва полюбит другие цвета, особенно красный, сияющий на снегу, но прозвание «Белокаменная» сохранится навсегда. Она испытала нашествие Тохтамыша, прибегнувшего к коварному обману, чтобы ворваться в крепость. Но, пережив разгром, в глазах всех окружающих земель Москва оставалась центром притяжения здоровых народных сил, ибо был, как отмечалось современниками, «град многолюден, град чуден, кипел богатством и славой».
Незабываемы страницы кремлевской хроники, связанные с набегом «железного хромца» Тамерлана, Тимура, известного на Руси и в окрестных восточных землях под именем Тимурленг — Тимур-Хромец, покорителя Вселенной, совершавшего грабительские походы в Индию, Персию, Закавказье…
Слух о приближении Тамерлана пришел в Белокаменную поздно — «железный хромец» был на Дону: «И бысть страх по всей земле Русской!» На Москве, еще не забывшей набег Тохтамыша, княжил сын Дмитрия Донского Василий I. Он собрал рати и двинулся к Оке, чтобы встретить Орду. Готовился к обороне и Кремль, куда стекался народ во множестве со всех мест. По просьбе Василия Дмитриевича митрополит Киприан послал гонцов во Владимир за общенациональной святыней — Владимирской богоматерью. Эта икона почиталась заступницей всей Русской земли. Московитяне встретили Владимирскую далеко за Посадом, на Кучковом поле… Спустя несколько дней в Кремль прискакали с берегов Оки запыленные гонцы с невероятной вестью. Бесчисленное воинство Тамерлана, простояв недвижимо на Оке две недели, покинуло русские пределы и спешно уходило на восток. Историки спорят о том, что заставило «железного хромца», обычно сокрушавшего все на своем пути, повернуть вспять, делая упор на внутренние неурядицы в Орде. Москва же, согласно средневековой традиции, приписала бегство Тамерлана вмешательству Владимирской богоматери и не пожелала отдать заступницу в город на Клязьме. Заполучив икону, привезенную некогда в Киев из Царьграда, Москва отныне и навсегда стала общерусским политическим центром, а Кремль — символом государственной и духовной власти. Этот эпизод московской жизни нашел многочисленные отклики: в летописном повествовании, стенописных и иконных изображениях, в зодчестве — в Москве были сооружены храмы-памятники.
Каменное строительство велось медленно. Город едва оправлялся от набегов и пожаров. Летописцы заботливо отмечали каждое новое каменное здание. Наше представление о Кремле белокаменном, стены которого протянулись на расстояние свыше двух верст, будет неполным, если мы не упомянем о заполненном водой рве, отделявшем стены от площади. Воображение рисует впечатляющую картину. В самом центре многолюдного Посада возвышается, отражаясь в водах Москвы-реки, рва и Неглинной, огромный белокаменный замок-крепость, замок-остров, соединенный с городом мостами. А над высокими и толстыми
