Поэтический мир прерафаэлитов - Теннисон Альфред

Как уже упоминалось, в этом издании мы решили сделать акцент на сопоставлении визуальных и словесных образов и потому отказались от идеи нескольких переводов одного текста (сохранив принцип двуязычия). Мы попросили всех переводчиков координировать свои усилия, так что вариантов в нашем сборнике нет, но это не значит, что опубликованные нами переводы — единственно возможные. Мы искренне надеемся, что наш сборник пробудит интерес к поэзии прерафаэлитов, и новые переводы появятся в интернете и печатных изданиях. А чтобы подать пример, приведу стихотворение А. Теннисона «Канун святой Агнессы» в переводе В. Окуня — в книге оно представлено переводом О. Полей. Оба перевода заслуживают внимания; какой из них ближе к оригиналу — судить читателю.

На крышах келий снег блестит,    Мерцает лунный свет. Дышу, и к небу пар летит;    Душа стремится вслед. От башни тень, устав ползти,    Легла на тонкий лед. И медлит время на пути,    Что к Господу ведет. Чисты надежды и ясны,    Как небо впереди, Как первоцвет — дитя весны —    Что прячу на груди. Так ряса белая грязна    Пред снеговым ковром; Тускла свеча, когда луна    Сияет серебром; Пред Агнцем так душа моя,    И дух мой пред Тобой; Живу, надежды не тая    Покинуть дом земной. Раздвинь небесную гряду,    Даруй нам, Боже, свет, Невесте протяни звезду,    Белей которой нет. Я поднимусь в ее лучах    К сияющим вратам; Пойду по звездам в небесах,    По радужным огням. Они все ярче! И с ворот    Падет тугой засов: Меня Жених Небесный ждет    Свободной от грехов. Отдохновение в веках,    И в горних, и в земных, И свет в блистающих волнах —    С невестою Жених!

В работе над семинаром и книгой принимало участие много людей. Хотелось бы особо поблагодарить Генерального директора ВГБИЛ имени Рудомино Екатерину Гениеву, директора отдела визуальных искусств Британского Совета в Лондоне Андреа Роуз, куратора выставки «Прерафаэлиты» в ГМИИ имени Пушкина Анну Познанскую, поэта и переводчика, главного редактора журнала Modern Poetry in Translation Сашу Дагдейл, заместителя директора ВГБИЛ имени Рудомино Ольгу Синицыну и, разумеется, руководителей семинара и составителей сборника — Марину Бородицкую и Григория Кружкова. Благодарим также Музей-усадьбу «Мелихово» (на территории усадьбы проходил семинар) и его директора К. В. Бобкова.

Отдельная благодарность — Британскому Совету в России и Благотворительному Фонду Алишера Усманова «Искусство, наука и спорт» — без их щедрой поддержки этот проект не мог бы состояться.

Г. М. Кружков

ВИДЕНИЕ КРАСОТЫ: ПРЕРАФАЭЛИТСКАЯ ШКОЛА В АНГЛИЙСКОЙ ПОЭЗИИ

I

К обобщениям в литературе, в частности, к группировке художественных явлений по направлениям и школам следует подходить с величайшей осторожностью. Принципы, провозглашенные в групповых манифестах, отнюдь не всегда соответствуют практике. Поэт — на то он и поэт — выламывается из любых рамок. И если мы принимаем термин «прерафаэлитская школа», то лишь имея в виду, что это не какой-то закрытый кружок, а скорее поэтический стиль, возникший в викторианский период и сознательно культивировавшийся Данте Габриэлем Россетти — одним из основателей союза молодых художников, названного Братством прерафаэлитов.

Поэтов-прерафаэлитов в собственном смысле слова двое — Д. Г. Россетти и Уильям Моррис. Но прерафаэлитский стиль с его таинственным колоритом, меланхоличностью и конкретно-чувственной образностью мы встречаем уже в стихах старших современников Россетти, которыми он восхищался: скажем, в поэме Альфреда Теннисона «Волшебница Шалотт» и в драматических монологах Роберта Браунинга на темы итальянского средневековья и Возрождения — таких, как «Моя последняя герцогиня».

Многие критики первой чертой прерафаэлитской школы называют dreaminess — мечтательность, задумчивость, погруженность в грезы. Такой грезой видится знаменитое стихотворение «Блаженная дева» (The Blessed Damozel) Россетти, вдохновленное «Вороном» Эдгара По; призраками и снами заселена его книга сонетов «Дом Жизни».

О чем эти грезы? В первую очередь, это грезы о Красоте. Отсюда следует вторая черта прерафаэлитского стиля — эстетизм. Прекрасное как идеал и цель стремлений. Даже любовь предстает у Россетти лишь как производное от красоты.

Но где же художник должен искать красоту? Может быть, в прошлом, в каком-то давно ушедшем золотом веке? Отсюда третья черта — пассеизм, тяга к мифам, преданиям и отдаленным эпохам. В частности, к средневековью, в особенности — английскому и итальянскому.

Из созерцания красоты вытекает еще одно свойство. В красоте есть некая влекущая сила, возбуждающая в нас стихийное волнение и желание. Вот почему четвертая черта прерафаэлитской поэзии — утонченный эротизм (или его противоположность — страх перед влечением пола, как у Кристины Россетти в «Рынке гоблинов»).

Прерафаэлитская школа, безусловно, тесно связана с романтизмом. Если спросить, какие английские поэты, кроме Теннисона и Браунинга, оказали влияние на Россетти, на складывание его поэтического стиля, то в первую очередь нужно назвать Уильяма Блейка, Джона Китса и Эдгара По.

Россетти принадлежит важная роль в воскрешении наследия Уильяма Блейка. Еще в конце 1840-х годов, работая в Британской библиотеке, он наткнулся на гравюры Блейка и был увлечен сначала его художественным, а потом и поэтическим наследием. Ему посчастливилось приобрести альбом с неопубликованными стихотворениями и рисунками этого к тому времени полузабытого художника и поэта, т. н. «манускрипт Россетти». Визионерские и символические стихи Блейка оказали безусловное влияние на творчество Россетти.

Среди произведений Китса, которые оказались в центре внимания художников-прерафаэлитов, были его «средневековые» поэмы «Изабелла, или Горшок с базиликом» и «Канун святой Агнессы». Художников восхищало, как поэт умел, самозабвенно отдаваясь снам воображения, сохранять при этом художническую зоркость и подробность изображения («в отличие от Шелли, у которого нет глаз», заметил однажды Моррис).

Формулу Китса «Красота есть истина, а истина есть красота» можно считать аксиомой прерафаэлитов, — хотя их поэзия явно делала упор на первой части: «Красота есть истина». Искусство сонета, доведенное Китсом до небывалого с ренессансных времен совершенства, произвело на Россетти такое впечатление, что сонет стал его любимым поэтическим жанром. Книга Россетти «Дом Жизни» — может быть, последнее великое достижение английской литературы в области сонетной формы.

II

Россетти мечтал осуществить синтез литературы и живописи. Вообще говоря, в соединении в одном лице поэта и художника нет ничего удивительного; однако обычно доминирует или то, или другое. Так многие художники Возрождения писали стихи, порой замечательные, как Микеланджело; но редко когда эти чаши весов уравновешивались. Разве что в Древнем Китае были такие художники-поэты — Ван Вэй, например, да Уильям Блейк — пример близкий и вдохновляющий. Россетти с одинаковым тщанием обрабатывал обе свои грядки: он писал и стихи к картинам (например, два сонета, написанных на раме своей первой живописной работы «Отрочество Девы Марии»[1]), и картины к стихам.