Сказки - Татьяна Ивановна Александрова
А в-четвёртых, домовёнок любил свой подоконник потому, что рядом, на полке и на скамьях, вот уже много лет и зим ждали чего-то и покрывались пылью угольный утюг, керосиновая лампа и медные весы. Все они радовались приходу домовёнка. Ведь, кроме него, их навещали только мыши, пауки и мухи. Вуколочка всегда рассказывал им, что происходит на белом свете. Ведь, кроме темноватого коридора, они, бедные, давным-давно ничего не видели. А если рассказывать было нечего, Вуколочка тихонько пел им песни. Ведь он больше всего на свете любил петь песни, или плясать, или загадывать загадки, или играть во что-нибудь.
Но сейчас он сидел и смотрел, как идёт дождь. Рассказывать было не о чем. Стал он петь песни, оказалось, помнит только грустные, все остальные песни позабыл. «Крыша плачет, деревья плачут, небо плачет, эдак, и самому заплакать недолго», — подумал домовёнок и решил идти в гости.
К дальним соседям в этакую погоду не добраться, пошёл к ближним. Ближними соседями домовёнка были Севрюк и Пахмура. К кому пойти? Севрюк любит громко ругаться, Пахмура больше молчит, а ежели ругается, то ворчит себе под нос. Вуколочка совсем не любил ругаться: не нравится тебе что-нибудь или кто-нибудь, возьми и уйди, и всё тут.
Вуколочка выбрал Пахмуру — и правильно сделал: Севрюк был в гостях у соседа. Оба сидели на лавке и ругали дождь.
В руках у каждого — по чёрному чугунку. Вуколочка вежливо поздоровался. Севрюк с Пахмурой не ответили. Но Вуколочка не стал огорчаться. Кто-кто, а он знал, что у его ближних соседей не в обычае здороваться, прощаться, благодарить, смеяться, улыбаться.
Вуколочка подошёл к ним и заглянул в чёрные чугунки. Чугунок у Пахмуры был полон каши, а у Севрюка до краёв налит молоком. У каждого была в руке ложка.
Было самое время обеда: куры что-то клевали под навесом, корова жевала свою жвачку, собака глодала кость, кот пил молоко.
— Что ж вы не обедаете? — удивился Вуколочка.
— Сухо! — сказал Пахмура и ткнул ложкой в свой чугунок.
— Мокро! — сказал Севрюк и поболтал ложкой в молоке.
Тут Вуколочка догадался: на обед Пахмуре сегодня досталась каша, а у Севрюка оказался чугунок с молоком.
Вуколочка даже смеяться не стал, пожалел соседей. Отыскал ещё чугун, побольше, высыпал туда Пахмурину кашу, залил молоком из Севрюкова чугунка и разделил поровну — Севрюку и Пахмуре.
— И как я не догадался? — проворчал Пахмура. — Остолоп эдакий! И для чего у меня голова?
— И что я за пень! — фыркнул Севрюк. — Простых вещей не соображу!
Тут оба посмотрели на Вуколочку, потом на пустой чугун, одновременно стукнули себя ложками и начали ложка за ложкой перекладывать в чугун мягкую душистую кашу из своих чугунков. Когда каши во всех трёх чугунах стало поровну, Севрюк принёс чугун Вуколочке, а Пахмура сказал:
— Ешь!
Соседи у Вуколочки, в общем-то, справедливый народ. Но слишком часто сердились на весь свет, когда можно было сердиться только на самих себя.
КУЗЬКА
Часть первая
КУЗЬКА В НОВОМ ДОМЕ
Под веником кто-то был
евочка взяла веник да так и села на пол, до того испугалась. Под веником кто-то был! Небольшой, лохматый, в красной рубахе, блестит глазами и молчит. Девочка тоже молчит и думает: «Может, это ёжик? А почему он одет и обут, как мальчик? Может, ёжик игрушечный? Завели его ключом и ушли. Но ведь заводные игрушки не умеют кашлять и так громко чихать».— Будьте здоровы! — вежливо сказала девочка.
— Ага, — басом ответили из-под веника. — Ладно. А-апчхи!
Девочка так испугалась, что все мысли сразу выскочили у неё из головы, ни одной не осталось.
Звали девочку Наташей. Только что вместе с папой и мамой они переехали на новую квартиру. Взрослые укатили на грузовике за оставшимися вещами, а Наташа занялась уборкой. Веник отыскался не сразу. Он был за шкафами, стульями, чемоданами, в самом дальнем углу самой дальней комнаты.
И вот сидит Наташа на полу. В комнате тихо-тихо. Только веник шуршит, когда под ним возятся, кашляют и чихают.
— Знаешь что? — вдруг сказали из-под веника. — Я тебя боюсь.
— И я вас, — шёпотом ответила Наташа.
— Я боюсь гораздо больше. Знаешь что? Ты отойди куда-нибудь подальше, а я пока убегу и спрячусь.
Наташа давно бы сама убежала и спряталась, да у неё от страха руки и ноги перестали шевелиться.
— Знаешь что? — немного погодя спросили из-под веника. — А может, ты меня не тронешь?
— Нет, — сказала Наташа.
— Не поколотишь? Не жваркнешь?
— А что такое «жваркнешь»? — спросила девочка.
— Ну. наподдашь, отлупишь, отдубасишь, выдерешь — всё равно больно, — сообщили из-под веника.
Наташа сказала, что никогда не… Ну, в общем, никогда не стукнет и не поколотит.
— И за уши не оттаскаешь? А то я не люблю, когда меня за уши дёргают или за волосы.
Девочка объяснила, что тоже этого не любит и что волосы и уши растут совсем не для того, чтобы за них дёргать.
— Так-то оно так… — помолчав, вздохнуло лохматое существо. — Да, видно, не все про это знают… — И спросило: — Дряпать тоже не будешь?
— А что такое «дряпать»?
Незнакомец засмеялся, запрыгал, веник заходил ходуном. Наташа кое-как разобрала сквозь шуршание и смех, что «дряпать» и «царапать» — примерно одно и то же, и твёрдо пообещала не царапаться, ведь она — человек, а не кошка.
Прутья у веника раздвинулись, на девочку посмотрели блестящие чёрные глаза, и она услышала:
— Может, и свориться не будешь?
Что такое «свориться», Наташа опять не знала. Вот уж лохматик обрадовался: заплясал,
