Зинаида Серебрякова - Алла Александровна Русакова
Купание. Наброски к неосуществленной картине. Около 1917
Однако, прежде чем переходить к рассказу об очень трудном периоде жизни Серебряковой и ее творчестве 1918–1924 годов, необходимо вернуться на несколько лет назад, в наполненный событиями 1914 год, время расцвета творчества живописца и огромного к нему интереса. В конце этого года была написана картина — или, чтобы быть совершенно точной, групповой портрет трех ее детей — Жени, Шуры и Таты, получивший название «За завтраком». Это ставшее классическим в тематической области детского портрета произведение — именно картина и по особенностям своего живописного решения, и по удивительно искреннему и непосредственному образному воплощению детства, можно сказать, Детства с большой буквы. Нужно вспомнить полные внимания, более того — любви изображения крестьянских детей конца 1900-х годов — «Крестьянскую девочку», «Спящую Галю», «Пастушка Степу», чтобы понять удивительную сопричастность художника к миру только входящих в жизнь юных созданий. И конечно, более ранние, чем «За завтраком», темперы, живые и полные обаяния, — «Так заснул Бинька» (Женя Серебряков) 1908 года, «Шура Серебряков» — 1910-го. Но эти две последние работы были, скорее, быстро схваченными этюдами, хотя и достаточно законченными, в то время как картина «За завтраком» (кстати, написанная маслом) тщательно продумана и в композиционном, и в цветовом решении, и, что самое важное, в образном содержании, жизненно правдивом, глубоко поэтичном, наполненном сильным материнским чувством.
За столом сидят трое детей — задумчивый, мечтательный, так похожий на своего отца блондин Женя, Шура, с живым, внимательным взглядом обернувшийся на зрителя (и на мать-художницу), трехлетняя решительная, с огромными карими глазами Тата. Видны руки бабушки или няни, наливающей детям суп. Композиция по-импрессионистически обрезана и будто случайна. Но случайность эта — кажущаяся, подчеркивающая временность действия, моментальность поворотов и взглядов детей. И в точно найденном, как всегда у Серебряковой, колорите картины по контрасту с темным фоном стены и синими оттенками одежды особенным светом сияют лица детей, блещет белая скатерть, внимательно прописана посуда. Нет ничего случайного, все ясно, четко, устойчиво, упорядоченно, как эта пока что счастливая, наполненная любовью и заботой жизнь. По особой прелести и поэтичности изображенного невольно вспоминаются девочки картин Ренуара, хотя он и ставил перед собой другие живописные задачи.
За завтраком. 1914
…Дарование Серебряковой удивительно экспрессивно… Она ничего «не хочет сказать», она не задается ни передачей настроения, ни красочными проблемами: это gesunder Naturalismus во всей своей беспритязательной простоте. И в то же время это бесконечно большее, нежели совершенное фотографирование внешнего мира. И деревенские парни, и студенты, и комнаты, и поля — все у Серебряковой выходит ярким, живущим своей жизнью, и милым…
А. Н. Бенуа
Эта картина открыла, по существу, целое направление во всем последующем творчестве Серебряковой, направление, которое можно назвать детским портретом. И, пожалуй, как в отечественном, так и в западноевропейском искусстве XX века мало найдется живописцев, которые с такой искренностью, без прикрас, без тени сентиментальности, не говоря уже о слащавости, воплощали бы образы детей. Невольно вспоминаются «дети» великих классиков, в первую очередь — Веласкеса и Рубенса, которых боготворила Серебрякова, хотя она, по свойственной ей необычайной скромности и постоянной недооценке себя, была бы возмущена даже намеком на такое сопоставление.
Питер Пауль Рубенс. Дебора Кип, жена сэра Бальтазара Жербье, и ее дети. 1629–1630. Фрагмент
Диего Веласкес. Инфанта Мария Маргарита, дочь Филиппа IV, короля Испании
Но, как уже было сказано, детская тема — вернее, портреты детей — в течение 1915–1917 годов отошла на второй план, стала чем-то сугубо личным по сравнению с задачами, стоявшими перед Серебряковой, — работой над «крестьянскими» картинами и подготовкой к росписи Казанского вокзала (хотя в эти годы и были написаны отличные портреты Жени, Шуры, Таты). Известность же Серебряковой становилась с каждым новым ее произведением все шире, оценки ее творчества все выше. И, наконец, в начале 1917 года она, как уже упоминалось, была выдвинута в кандидаты на звание академика Академии художеств вместе с А. П. Остроумовой-Лебедевой, О. Л. Делла-Вос-Кардовской и А. П. Шнейдер (впервые в члены Академии — после долгих дебатов и споров — были выдвинуты женщины). Однако назначенные на октябрь выборы в Академию не состоялись из-за начавшихся революционных событий.
Шура спит. 1909
Больной Женя. 1910-е
В детской. Нескучное. 1913
Глава четвертая
Харьков и Петроград
1917–1924
З. Е. Серебрякова. Начало 1920-х
Весна и раннее лето рокового 1917 года проходят в Нескучном относительно спокойно. Серебрякова, как уже говорилось в предыдущей главе, с огромным напряжением пишет «Беление холста». При этом она делает, как всегда с увлечением и полной отдачей сил, рисунки и этюды к новым задуманным картинам: главной, которая должна продолжить крестьянский цикл, — «Стрижке овец», и другим — уже упоминавшимся «Купанию» и композициям на мифологические темы. И надо сказать, что это время — первые шесть-семь месяцев 1917 года — было необычайно плодотворным и творчески насыщенным в жизни Серебряковой.
События Февральской революции воспринимаются обитателями Нескучного весьма оптимистически. Так, например, Екатерина Николаевна пишет сыну: «…по счастию, тетя Зина (З. А. Серебрякова. — А. Р.) всей душой к революции и сходится с мнением Зики (Зинаиды Евгеньевны. — А. Р.)»[51].
Так же, если судить по весьма убедительным воспоминаниям Василисы Никитичны Дудченко, бывшей в течение ряда лет кухаркой в семье Лансере — Серебряковых, встретили они и Октябрьскую революцию, и декрет о земле[52].
Но как бы прелюдией к беспощадной серии несчастий, преследовавших семью в наступившие месяцы, было тяжелое событие, случившееся в июне 1917 года и на долгое время выбившее Серебрякову из колеи, — утонула «московка» Поля Молчанова,
