Бенедикт Сарнов - Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
- Я попросил бы вас, сударь! - оскорбление вскинулся тот.
- В самом деле, Уотсон, выбирайте выражения, - поддержал Беликова Холмс.
- Виноват, я, кажется, и в самом деле переступил границы дозволенного, - смутился Уотсон. - И все же, Холмс, я надеюсь, вы не станете утверждать, что и в этом господине тоже есть какие-то черты, роднящие его с его создателем. Ведь Чехов, насколько я знаю, был человек тонкого и проницательного ума и редкого душевного благородства... А этот... Что между ними может быть общего?
- Ну, во-первых, не надо понимать мою мысль так примитивно. Утверждая, что в Беликове есть что-то и от самого Чехова, я имел в виду прежде всего то, что в этот образ он вложил все свое отвращение к той действительности, которая порождала и порождает таких вот Беликовых. Ну, а кроме того... Господин Беликов! - обернулся он к их гостю. - Отчего вы не женились на Вареньке Коваленко? Ведь вы как будто к этому склонялись. Поставили даже на свой письменный стол ее портрет. Да и она, кажется, готова была ответить вам взаимностью.
- Варвара Саввишна мне нравилась, - отвечал Беликов. - И я знаю, жениться необходимо каждому человеку.
- Ну так женились бы, да и дело с концом.
- Ну да, - задумчиво покачал головой Беликов. - Женишься, а потом, чего доброго, попадешь в какую-нибудь историю. Женитьба - шаг серьезный...
- Я не понимаю, Холмс, зачем это вы вдруг стали его расспрашивать об этой Вареньке! Мы же говорили совсем о другом.
- Да нет, друг мой, как раз об этом. Дело в том, что не что очень похожее случилось и с самим Чеховым. Его полюбила очаровательная девушка Лидия Мизинова. Он тоже питал к ней самые нежные чувства. Называл ее "Прекрасная Лика". Она все ждала, что он сделает ей предложение. А Чехов колебался, тянул. И так ни на что и не решился. Эти странные отношения длились долго, несколько лет. Кончилось тем, что она вышла за другого. Была глубоко несчастлива. Жизнь ее была разбита. Да и сам Чехов потом в одном письме с горечью написал ей: "У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье я прозевал так же, как Вас".
- Выходит, он жалел, что у них ничего не вышло? - спросил Уотсон.
- Выходит, так.
- Так почему же, в таком случае...
- На этот счет у биографов Чехова есть разные объяснения. Один объясняет это тем, что Чехов ушел от этой любви, "испугавшись страсти, которая могла бы войти в его спокойную жизнь и помешать работать". Другой написал об этом так: "Чехов не решался переступить границ, опасаясь неразрывных связей". Третий уверяет, что чувство Чехова к прекрасной Лике было "сильным и властным, но он справился с ним".
- А что об этом думаете вы? - не смог скрыть своего любопытства Уотсон.
- Не знаю, друг мой. Тут, очевидно, какая-то тайна. Да и не хочу я лезть в чужую душу. Думаю только, что не ошибусь, если выскажу предположение, что, изображая в комическом свете историю несостоявшейся женитьбы господина Беликова, Чехов имел в виду и себя. Свою нерешительность. Свой страх перед чувством, которое могло его захватить и внести сумятицу в его спокойную жизнь.
- Если я вас правильно понял, - обратился к Холмсу внимательно вслушивавшийся в этот диалог Беликов, - вы пришли к выводу, что моим прототипом был сам господин Чехов?
- Можно считать и так, - кивнул Холмс.
- Благодарю вас, сударь! Вы пролили бальзам на мои душевные раны. Если даже сам Чехов... Еще раз примите самую искреннюю мою благодарность...
Не переставая кланяться и благодарить, Беликов попятился к двери.
Убедившись, что он уже ушел и не может их слышать, Уотсон сказал:
- Я понимаю, вы просто хотели его утешить, не правда ли?
- Да, конечно, - не стал спорить Холмс. - Но я и не солгал ему. Ведь я уже - помните? - говорил вам, что каждый портрет - это в какой-то мере и автопортрет. В каждом литературном герое всегда присутствует автор. Если не он сам, собственной своей персоной, так его мысли, его чувства, его отношение к своему герою.
- Однако отсюда ведь еще не следует, что прототипом каждого литературного героя может считаться его создатель!
- Не каждого, конечно. Но очень часто именно так и бывает.
- Приведите хоть один пример! - запальчиво выкрикнул Уотсон.
- Сколько угодно! Ну взять хотя бы "Детство", "Отрочество" и "Юность" Льва Толстого. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что прототипом главного героя этих трех повестей Николеньки Иртеньева - был сам Лев Николаевич, - сказал Холмс. - Так же, впрочем, как и прототипом Константина Левина, одного из главных героев "Анны Карениной"... Таких примеров в мировой литературе тьма!
- А как быть с другими примерами? Ведь литературных героев, у которых нет совсем ничего общего со своими создателями, я думаю, еще больше? - не унимался Уотсон.
- И в тех и в других случаях действует один общий закон, - ответил Холмс.
- И вы можете точно его сформулировать?
- Художественная литература это ведь не физика и не математика, улыбнулся Холмс. - И все-таки я попытаюсь.
Задумавшись на секунду, он поднял, как учитель указку, свою знаменитую трубку и произнес:
- Пыль впечатлений слежалась в камень. И из этого камня художник высекает тот образ, который сложился в его душе.
ЖИЗНЕННЫЙ ФАКТ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СЮЖЕТ
"Писатель выдумывает своих героев или они существовали на самом деле?"
Как я уже говорил, этот вопрос неизменно возникает всякий раз, когда заходит речь о том, что такое художественная литература.
Но не менее часто задают в этих случаях и другой вопрос. Вернее, тот же самый, но относящийся уже не к герою произведения, а к его сюжету:
Придумывают, сочиняют писатели сюжеты своих романов, повестей и рассказов или берут их из жизни?
Ответу на этот вопрос и посвящена эта глава моей книги.
Итак - опять тот же проклятый вопрос: ПИСАТЕЛЬ ВЫДУМЫВАЕТ ИЛИ ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ?
ПОЧЕМУ АННА КАРЕНИНА
БРОСИЛАСЬ ПОД ПОЕЗД
ИЗ ДНЕВНИКА С. А. ТОЛСТОЙ
У нашего соседа по Ясной Поляне А. Н. Бибикова была любовница, девушка лет тридцати, Анна Степановна. Впоследствии Бибиков взял к себе в дом гувернантку - красивую немку и сделал ей предложение. Анна Степановна уехала из дому и на станции Ясенки (очень близко от Ясной Поляны) бросилась под товарный поезд. Потом ее анатомировали. Лев Николаевич видел ее с обнаженным черепом, всю раздетую и разрезанную, в Ясенковской казарме. Впечатление было ужасное и запало ему глубоко.
Из этого рассказа жены Льва Николаевича, конечно, не следует, что любовница Бибикова, которую, как и Анну Каренину, тоже звали Анной, была прототипом героини толстовского романа. Но на сюжет "Анны Карениной" история этой несчастной женщины повлияла, как считают многие, самым непосредственным образом.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ П. А. СЕРГЕЕНКО
Лев Николаевич сначала не думал умерщвлять Анну Каренину. Но вблизи Ясной Поляны произошел аналогичный романический эпизод, причем несчастная героиня Анна бросилась под поезд. Это изменило его первоначальный план.
Таких фактов в истории мировой литературы - тьма.
Иногда какой-нибудь случай, попавший в поле зрения писателя, наталкивает его на какой-нибудь важный, решающий поворот разрабатываемого им сюжета. А сплошь и рядом бывает так, что и весь сюжет сочиняемой писателем книги взят, что называется, из жизни: в основу его легла реальная жизненная история, рассказанная писателю кем-то из его друзей или знакомых, а то и просто взятая из газетной хроники.
Вот самые известные факты такого рода.
Друг Пушкина Павел Воинович Нащокин однажды рассказал Александру Сергеевичу про одного небогатого белорусского дворянина, Островского, который был разорен, доведен до нищеты богатым помещиком, своим соседом. По суду у него отобрали якобы незаконно принадлежащее ему имение. Оставшись со своими крестьянами, он сделался разбойником: стал грабить богатых помещиков, подьячих... Нащокин сам видел этого Островского в остроге.
Завязка же этого романа, название которого вы, конечно, уже угадали, была взята Пушкиным из подлинного дела Козловского уездного суда от 2 октября 1832 года "О неправильном владении поручиком Иваном Яковлевым сыном Муратовым имением, принадлежащим гвардии подполковнику Семену Петрову сыну Крюкову, состоящим Тамбовской губернии Козловской округи сельце Новопанском".
Писарская копия этого дела вшита в авторскую рукопись пушкинского романа. Пушкин сохранил в неприкосновенности этот текст судебной кляузы, заменив лишь подлинные имена на вымышленные.
А вот история, в которой уже сам Пушкин выступает в роли рассказчика, подарившего своему собрату-писателю анекдот, который тот превратил в сюжет одного из главных своих художественных созданий.
Александр Сергеевич рассказал ему про своего знакомого Павла Свиньина, который в Бессарабии выдал себя за важного чиновника из Петербурга. В этой своей мистификации тот зашел довольно далеко и даже уже начал было принимать прошения от колодников.
