Нина Молева - Баланс столетия
В доме во 2-м Красносельском стояла тишина. Взгляды супругов на происходящее давно разошлись. Мария Никитична готова была поверить «здоровому началу» в новых лозунгах. Ходила на не слишком ей понятные митинги и демонстрации. Даже пыталась брать с собой маленькую дочь. Иван Егорович воспротивился до ссоры. И с первым же теплом заторопился отправить семью на дачу в Богородское. Оттуда Марии Никитичне было много труднее добираться до города, а известия доходили с опозданием, теряя первоначальную остроту.
Теперь знакомые забегали куда реже. Обычно по вечерам. Наскоро обменивались тревожными новостями и по возможности незаметно исчезали. Было и так понятно: захват германским флотом островов Эдель и Даго открывал немцам дорогу в Рижский и Финский заливы. Приготовления Временного правительства к сдаче им Петрограда не удалось сохранить в тайне. Тем более что в Эрмитаже стали готовить к отправке в Москву все экспонаты. Третьяковская галерея, Исторический музей, Румянцевский музей, Оружейная палата готовились разместить их в своих помещениях.
События развивались таким образом, что Иван Егорович понял: сохранность его коллекции под угрозой. Выход был один — убрать ее с глаз долой. Но сделать это было непросто. Нужна была помощь профессиональных реставраторов. От идеи пригласить для совета И. Э. Грабаря Иван Егорович отказался, считая деятельного художника ангажированным: слишком уж тот умел потрафить любой власти, слишком уж рьяно хлопотал о собственном материальном благополучии. Выбор пал на молодого реставратора Алексея Александровича Рыбникова, работавшего в Третьяковской галерее.
Рыбников согласился с идеей Ивана Егоровича снять все сколько-нибудь значительные по размерам полотна с подрамников, накатать их на валы, обеспечить безопасность скульптуры и спрятать всю коллекцию… на чердаке собственного дома. Расставаться с ней Иван Егорович не хотел.
Под предлогом ремонта комнаты были освобождены от картин и скульптуры. Под покровом ночи их переносили на чердак, специально оборудованный, и сверху присыпали строительным мусором. В обновленных комнатах были оставлены лишь немногие полотна.
В свое оправдание Иван Егорович сказал жене, что единожды начавши махать оружием, русский народ не остановится перед широкомасштабным кровопролитием: «Мы можем выжить или не выжить — на все Господня воля, но дело рук художников обязаны сохранить. Это ведь лучшее и единственное, что остается от человечества». Мария Никитична досадливо пожала плечами, но не стала затевать ссору.
NB
1917 год. 3 ноября. Джон Рид. «Русский блокнот».
«После пятидневного боя был взят Кремль. Обозленные попы. Обозленные буржуазные художники и др. Несчастные обозленные бедняки, которые крестятся и что-то бормочут, глядя на Кремль. Обозленные толпы спорщиков на Красной площади. Эти последствия боев представляют опасность для большевиков».
1918 год. 30 января. Из письма В. Д. Поленова. Поместье Борок.
«…Одно время мне казалось, что настал нам конец. Как некогда развалились и кончились разные царства и наикрепчайшие государства, так и наше рассыпалось. А теперь мне кажется, что это скорее начало, а что рассыпалось — это нам на пользу, и мерещится мне, что будет лучше, не говоря уж о недавних временах самодержавия, Распутина и Протопопова, общего произвола, бесправия и всяческого порабощения… Возвращаясь к современности, не раз поблагодаришь решительных людей, уничтоживших много вековых глупостей: напр[имер], освобождение брака из-под ига попов, упразднение разных несправедливостей судьбы, уничтожение ехидного ять, который причинял гибель не одной сотне юнцов; даже перенесение числа на западный календарь есть хорошая перемена…»
3 марта. В Брест-Литовске Россия подписала мир с Германией. Одновременно немцы заключили отдельный договор с Центральной радой Украины. Австро-венгерские и германские войска вошли на территорию Украины.
* * *Врачи поставили диагноз: острая сердечная недостаточность. Болезненно пережить во фронтовых частях Февраль, Октябрь, ни с чем внутренне не соглашаясь, болея за русскую армию, бездарность командования, связывавшего руки всем сколько-нибудь дельным офицерам, оказалось невозможно. Матвеев был вынужден согласиться на предоставленный ему короткий отпуск, который решил провести в родных Ливнах с женой и дочерью, уже давно оставивших Москву ради тихого Путивля.
Вот только Ливны уже далеко не те, какими помнились с детства. Призрак голода. Того хуже — человеконенавистничество. Гонения на церковь… Человек верующий (генерал много лет был старостой церкви штаба, вел воскресные духовные чтения для солдат), Иван Гаврилович, лежа в постели, начал писать статью в местную газету «Пахарь».
Так появилась исписанная школьная тетрадка. Вот ее последние строки: «Так за что же в годину тяжких испытаний народа русского лишать его опоры и надежды и усугублять греховность неразумных деяний своих, поднимая руку на иконы и храмы? В потомках наших, в родех и в родех, отзовутся греховные поступки наши великим наказанием — потерей человечности, образа и подобия Божия. Иван Матвеев. Ливны. Апреля… дня 1918 года».
Статья в ливенском «Пахаре» напечатана не была. Спустя несколько дней Иван Гаврилович написал прощальное письмо жене:
«Дорогая Соничка! Не тревожься о моих телесных недугах. Они ничто по сравнению с сомнениями душевными, тем недугом духа моего, который не позволяет мне определить правильное относительно совести и долга дальнейшее земное существование мое. Я христианин и офицер, по Святому Крещению и Присяге, между тем все, в чем приходится волей или неволей участвовать, противоречит тому и другому. Расстаться же с армией и Россией для меня одинаково невозможно. Я бы не мучился так, если бы не вы с Танечкой. Что может ждать вас, дорогие? Но да буди на все его святая Воля…»
Во время очередного сердечного приступа генерал не принял лекарства и не впустил к себе врача…
Через неделю после торжественных похорон «красного генерала» на городском кладбище Ливен, со всеми воинскими почестями, оркестром и салютом, в доме Матвеевых на Новоникольской улице появились представители органов. Из Орла. С ордером на арест.
Вдове и дочери удалось бежать из родного города — пришли на помощь давние пациенты Антонины Илларионовны, всеми почитаемой врачевательницы. Десятки верст проселочных дорог. Тряская телега. Женщины, переодетые в «простое» платье, под рогожами, среди полных мешков.
Софья Стефановна наотрез отказалась уезжать из России: «Но я же дома!» И еще: «У меня есть профессия и силы!» После вынужденного скитания по городам и весям пришло неожиданное решение: поступить вместе с закончившей гимназию дочерью в Новочеркасский университет.
NB
1918 год. Сентябрь. Из записей старшего адъютанта Савина, сопровождавшего наркома по военным делам Л. Д. Троцкого в поездке по воинским частям.
«Ночью 16 сентября было сообщено в штаб армии из поезда Троцкого, что завтра, то есть 17 сентября, он прибывает в Саратов.
В 9 час. 37 мин. утра под звуки народного гимна, исполненного духовым оркестром, поезд Троцкого подошел к перрону вокзала, где были выстроены части Саратовского гарнизона. Появление т. Троцкого было встречено громовым „Ура“…
На автомобилях кортеж проследовал на пристань. В 12.15 пароход прибыл в Покровск. На пристани был выстроен почетный караул шпалерами. С парохода Троцкий держал речь. В ответ — громовое „Ура“.
Затем Троцкий прибыл в Вольск. Тоже встречали народным гимном. Троцкий держал речь. В ответ — громовое „Ура“.
Прибыл в Балаково. Опять держал речь. Вновь шпалеры войск, держал речь из автомобиля.
Прибыли в Хвалынск. Опять встречали шпалеры войск. Держал речь. Построили интернациональный полк. Троцкий держал речь на русском и Линдов на немецком языке.
Затем отправился в Николаевск. Был почетный караул, шпалеры, „Ура“. За день проехали на автомобиле 200 верст.
При поездках т. Троцкого находились фотограф и кинематограф, которые зафиксировали важные эпизоды поездки и отдельных лиц, представляющих из себя интерес для Российской Советской Республики и которые послужат политическим примером для других стран света, как борется пролетариат с игом капитала».
26 октября. Послание патриарха Тихона Совету Народных Комиссаров.
«…Не России нужен был заключенный вами позорный мир с внешним врагом, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир. Никто не чувствует себя в безопасности, все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного суда…
