С Кормилов - История русской литературы XX века (20–90–е годы). Основные имена.
М.А. Шолохов
Михаил Александрович Шолохов (11/24.V.1905, хутор Кружилин станицы Вешенской области Войска Донского — 21.II.1984, Вешенская Ростовской обл.) - крупнейший в русской литературе XX века прозаик–неинтеллигент, как в некотором смысле и друживший с ним в молодости «рабочий–интеллигент» А. Платонов. Оба они достигли художественных вершин во второй половине 20–х–первой половине 30–х годов. События коллективизации и соответствующая тема в литературе, казалось, резко их разделили, даже противопоставили. Но творчество обоих после этого более или менее заметно пошло на спад, они не выдержали (хотя проявилось это очень по–разному) давления обстоятельств, которое выдержали такие представители старой интеллигенции, как А. Ахматова и М. Булгаков, опиравшиеся на самую мощную культурную традицию. Однако и Платонов, и Шолохов смогли сделать ценнейший вклад в литературу, каждый в своей сфере.
Советская литература мыслилась прежде всего рабоче–крестьянской. Этому критерию творчество Шолохова отвечало в наибольшей степени. Его художественный мир демонстративно «антиинтеллигентен». В четырехтомном «Тихом Доне» среди центральных героев интеллигент (в широком смысле) только один — Евгений Листницкий, причем предполагается, что это герой скорее отрицательный, чем положительный. В двухтомной «Поднятой целине», где речь должна была идти о подъеме народного сознания, которое Шолохов был вынужден отождествить с «целиной», интеллигенция совершенно ни при чем, только мелькает не имеющий почти никакого значения образ учительницы. В незаконченном романе «Они сражались за родину» один из главных героев, Николай Стрельцов, — агроном, интеллигент от земли, и не случайно он абсолютно на своем месте в качестве рядового красноармейца, а образ его брата–генерала был присочинен позже и во многом сыграл роль рупора автора по отношению к проблеме «культа личности». В единственном рассказе Шолохова, имеющем очень большое литературное значение, — «Судьбе человека» — образ врача эпизодичен и человек этот дан в восприятии шофера. В большинстве своих произведений Шолохов старается не уводить действие далеко (или надолго) от берегов родного Дона, от мест, где он прожил почти всю жизнь и которые действительно хорошо знал.
Основная заслуга Шолохова–художника состоит в возведении на высшую степень искусства той творческой задачи, которую впервые поставил И.С. Тургенев в «Записках охотника», — выявления в самом простом человеке яркой индивидуальности, иногда выдающейся личности, превращения этого человека в запоминающийся до малейших черточек, легко представимый, убедительный, действительно живой образ. В «Тихом Доне», отчасти и в других произведениях это достижение успешно сопряжено с другим — наиболее масштабным и глубоким в литературе XX века воплощением грандиозных общественно–исторических событий.
Среди собственно советских писателей Шолохов являет собой, пожалуй, самую выдающуюся и столь же загадочную и противоречивую фигуру. Ни о каком другом советском писателе литературоведам (при жизни Шолохова!) не приходилось столько гадать. Например, долго считалось, что первые наброски «Тихого Дона» (о корниловском мятеже) создавались под заглавием «Донщина». Это неверно. Возможно, так предполагалось назвать ненаписанную повесть о Подтелкове и Кривошлыкове. В самой объемистой шолоховедческой монографии, выдержавшей три издания, сказано: «И если внимательно вчитаться в нынешнюю четвертую часть, можно увидеть, что среди героев «Донщины», вероятно, не было Григория Мелехова. Слишком случайно и на недолгий срок появляется он и теперь в начале второго тома, а в сценах корниловского мятежа его и вовсе нет». Или еще: «В настоящее время нет возможности точно установить момент, когда М.А. Шолохов задумал и начал первую книгу «Поднятой целины» — и т.д., словно писателя уже давно не было в живых. Первая публикация Шолохова, фельетон «Испытание», с 1923 г. перепечатывается с явной опечаткой в подзаголовке: «Случай из жизни одного уезда в Двинской области» (конечно, нужно «в Донской»).
Одинаковый в обращении со всеми от простого казака до Сталина и Брежнева, Шолохов был вместе с тем чрезвычайно «закрытым» человеком. О своей жизни принципиально не рассказывал практически ничего. Ближайший его старший друг Е. Г. Левицкая, которую он в письмах называл «мамуня» и которой посвятил «Судьбу человека», в очерке 1930 г. «На родине «Тихого Дона»« писала: «За семью замками, да еще за одним держит он свое нутро». Скрытность Шолохова порождала невероятные легенды о нем, беспрепятственно кочевавшие по страницам разных изданий. В автобиографии, датированной 1931 годом, но написанной тремя годами раньше, Шолохов сообщал: «Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 года, и банды гонялись за нами. Все шло как положено.
Приходилось бывать в разных переплетах, но за нынешними днями все это забывается». Формулировки туманны («как положено», «в разных переплетах»), и для человека с феноменальной памятью — странная забывчивость.
О юном Шолохове рассказывали и писали (иной раз ссылаясь на его слова), что он был активным комсомольцем, командовал отрядом в 270 человек, попался однажды батьке Махно и тот отпустил его ввиду малолетства, пригрозив в другой раз повесить, что Шолохов жил в одном курене с известным предводителем банды Фоминым (персонаж «Тихого Дона»), спорил с ним и т.д. На самом деле сын приказчика 1–го класса и внук купца 2–й гильдии (высшей для станицы Вешенской) в комсомол вовсе не мог быть принят как выходец из семьи эксплуататоров, оружие тогда давали только комсомольцам, естественно, Шолохов ничем не командовал, свидетелей его встречи с Махно нет, вряд ли тот стал бы терять время на столь незначительную фигуру (как и Фомин) и грозить повешением, имея оружие и патроны; вообще вешенский взвод ЧОН сформировали в середине 1922 г., когда с «бандитами» (политическими повстанцами) на Верхнем Дону уже было покончено. Единственный «переплет», о котором известно, — это то, что однажды, подъезжая к хутору на двуколке, подросток Шолохов услышал крик сестры: «Миша, в хуторе банда!» (из нескольких человек) - и ускакал. Когда в хуторе Каргине решили создать музей в курене, где жил знаменитый земляк в 20–е годы, разобрали его и хозяйственные постройки и соорудили совершенно новый курень, поменьше, непохожий на настоящий, — Шолохов, посетив его и осудив создание музея при его жизни, «ни словом не обмолвился о том, что совершенно нарушен первоначальный вид казачьего подворья».
О себе как продотряднике и сам Шолохов говорил (сыну Левицкой в 25–летнем возрасте) небесспорные вещи: «Ведь я с 15 лет самостоятельный человек, был продработником, судился в 20–м году за превышение власти, когда комиссарил в продотряде («шибко комиссарил»). В моей жизни бывали такие переплеты, что если бы начать рассказывать, много можно было бы наговорить… При моем участии когда–то отца моей жены теперешней приговорили к расстрелу, а мы после этого познакомились и поженились». «Шибкое» комиссарство и превышение власти выразились в том, что Шолохов снижал объем обложения, чтобы не выгребать все подчистую. Во время Отечественной войны в анкете для военкомата он вспомнил точнее: «В 1922 году был осужден, будучи продкомиссаром за превышение власти на год условно» (т.е. символически, а бытовала версия о приговоре Шолохова к расстрелу). Шолохов писал секретарю ЦК ВКП (б) Г.М. Маленкову, что в июле 1942 г. его мать погибла в Вешенской под бомбежкой у него на глазах. По другим сведениям, Михаила Александровича нашли в 15–ти верстах от Вешенской, чтобы сообщить печальную весть, и он вернулся хоронить мать.
Сын Шолохова утверждал: воспоминания для отца оказывались «настолько неодолимыми, настолько сильными по глубине эмоционального воздействия, что вольно или невольно он старался их избегать. Его творчество автобиографично лишь в самой малой мере. И если верно предположение Е.Г. Левицкой: «В шатаниях Григория есть, безусловно, много автобиографического…» — то уж совсем не приходится сомневаться в стремлении Шолохова оттолкнуться от прошлого, как бы начать совершенно новую жизнь; а такое стремление составляет основу коммунистической идеологии. В 1933 г., насмотревшись на безобразия и преступления периода коллективизации, Шолохов, далеко не все показавший в «Поднятой целине», лишь укрепляется в коммунистической вере и просит Сталина в письме прислать в край «доподлинных коммунистов, у которых хватило бы смелости, невзирая на лица, разоблачать всех, по чьей вине смертельно подорвано колхозное хозяйство района. Левицкая, член партии с 1903 г. (Шолохов — с 1932), в 1935 г. восхищается им: «Из травимого врагами и «друзьями» (в кавычках!) Шолохов превратился в писателя с мировым именем… Из «сомневающегося», шатающегося — в твердого коммуниста, знающего, куда идет, ясно видящего и цель, и средства достичь ее», Это — после писем Шолохова о людях, умирающих от голода целыми хуторами. Шолохов действительно надеялся на лучшее.
