Александр Етоев - Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов
Честертон из тех благодатных авторов, влюбившись в которых однажды, возвращаешься к ним потом всю жизнь. Принадлежал он к типу людей, которым сам же писатель и дал точнейшее из определений, а именно: «В мире есть три типа людей. Первый тип — это люди. Их больше всего и, в сущности, они лучше всех». Какую его книгу ни возьми, все они написаны с блеском, хотя, в принципе, все они написаны об одном. Говоря словами Толстого, суть его книг следующая: «Чем жив человек?» Вот так, не много и не мало: для чего и ради чего живет человек в мире.
Идеализированное Средневековье и самодельная утопия на будущее, на скорую руку слепленный детективный сюжет и громогласные риторические периоды статей — разнообразные способы подступиться к этому главному, сообщить ему наглядность. Подход Честертона аллегорический, басенный, и он оправдан тем, что мораль басни вправду волнует его. Неистощимый, но немного приедающийся поток фигур мысли и фигур речи, блестки слога, как поблескивание детской игрушки, — и после всего этого шума одна или две фразы, которые входят в наше сердце. Все ради них и только ради них.
Так написал о Честертоне один из его читателей, покойный Сергей Аверинцев.
И еще писатель неудержимо весел, о каких бы высоких и важных предметах он ни размышлял на бумаге. Даже Кафка, уж на что беспросветный по части юмора в собственных сочинениях автор, не удержался и написал: «Честертон так весел, что иногда кажется, будто он и впрямь обрел земной рай». И чтобы хотя бы чуточку приобщиться к благодати Эдема, перечитайте «Человека, который был Четвергом», или «Перелетный кабак», или любой сборник рассказов об отце Брауне. Перечитайте, ей-богу, это пойдет вам в радость.
Чехов А.
Писателя Чехова можно ставить в пример любому современному (и не только современному) литератору, считающему свое творчество неким бесценным даром и строящему при жизни нерукотворный памятник самому себе.
Все вышедшее из-под собственного пера писатель Чехов называл «рухлядью», «ерундой», «дребеденью», «жеваной мочалкой», «увесистой белибердой», «канифолью с уксусом» и тому подобными «лестными» именами. «Степь» он называл «пустячком», такие свои знаменитые рассказы, как «Злоумышленники», «Скорая помощь», «Произведение искусства», объявлял «плохими и пошлыми», пьесы именовал «паршивенькими», «пресловуто-глупыми».
Когда какая-то писательница польстила Чехову, назвав его «гордым мастером», писатель без смущения ей ответил: «Горды только индюки».
Лично мне в связи со сказанным выше забавно читать, например, стихотворение Игоря Северянина, посвященное Чехову, зная, что его автор скромностью, в отличие от объекта своего посвящения, явно не отличался («Я гений Игорь Северянин»). Впрочем, не удержусь, процитирую северянинское посвящение, опустив из него середину:
Не знаю, как для англичан и чехов,Но он отнюдь для русских не смешон,Сверкающий, как искристый крюшон,Печальным юмором серьезный Чехов.…Как и тогда, как много лет назад,Благоухает наш вишневый сад,Где чувства стали жертвой мелких чувствец…Как подтверждение жизненности тем —Тем пошлости — доставлен был меж темПрах Чехова в вагоне из-под устриц…
Вот такая «канифоль с уксусом».
Читатель и писатель
Читатель устал читать.
Книг много, читать не хочется.
Идеи читателя не интересуют. Прошло время идейных книг.
Читателю хочется успокоиться. Развалиться на промятом диване, и чтобы вокруг дивана не было никакой суеты.
Пришло время жалеть себя. Не хочется тратить жалость на рефлексирующих литгероев.
Так-то вам, господин писатель. И ничего не попишешь.
Можно не замечать читателя. Можно положить на него с прибором.
Можно работать на будущее: придет время, народится умный читатель — тогда и вспомните обо мне, недоумки, не читающие меня сегодня.
Все можно писателю самой нечитающей страны в мире.
Писатель устал от читателя.
Писатель устал без читателя.
Писатель втройне устал, заеденный сволочным бытом.
Писателя охватила растерянность. Он как богатырь на распутье. А перед ним камень с двумя стрелками-указателями: «Проблемность» и «Занимательность». Направо пойдешь, налево пойдешь…
Писатель постоит, постоит, опершись задницей о гранит — ну вылитый Александр Сергеич! — а после улыбнется нематерно и, перепрыгнув через шапчонку моха, пойдет между рукавами дорог по тропке посередине.
И правильно, господин писатель. Петляй себе по тропинке и забудь о каменном стрелочнике. Ты сам себе господин.
«Что делать?» Н. Чернышевского
Три главные вопроса, занимавшую русскую творческую интеллигенцию во все времена, это «Что делать?», «Кто виноват?» и «Что такое хорошо и что такое плохо?»
На первый вопрос исчерпывающий ответ дал Николай Гаврилович Чернышевский в своем одноименном романе. Строить трудовые фаланстеры по типу Фурье, в которых царят и мир, и согласие, и душевный покой, и здоровый коллективистский дух, и через них-то, через фаланстеры, люди достигнут того великого будущего, которое им предназначено.
В четвертом сне Веры Павловны, главной женской героини романа, пример такого трудового грядущего показан ярко и с детальной прорисовкой подробностей.
«Нужно только быть рассудительными, — говорит Вере Павловне царица грядущего, показывая ей свои восхитительные владения, — уметь хорошо устроиться, узнать, как выгоднее употребить средства».
Эти три составляющие и определяют залог успеха в деле благоустроительства жизни. Люди будущего это понимают прекрасно.
Они стали умны, стали обращать на пользу себе громадное количество сил и средств, которые прежде тратили без пользы или и прямо во вред себе… Трудно было людям только понять, что полезно, они были в твое время (В 60-е годы XIX века. — А.Е.) еще такими дикарями, такими грубыми, жестокими, безрассудными, но я (Царица грядущего. — А.Е.) учила и учила их; а когда они стали понимать, исполнять было уже не трудно.
Все-таки напрасно принижали писательские и человеческие качества Чернышевского Набоков и Розанов. Был он человек славный, мечтательный и всячески пропагандировал алюминий как главный строительный материал будущего. К тому же в своих мечтах он правильно перенес Россию в терраформированные пустыни Аравии, засаженные финиковыми пальмами, виноградом, сахарным тростником и смоквой.
Потому что польза и рассудительность, кроме прочего, включают в себя и такое важное понятие, как общественное питание…
Ш
Шагинян М.
Одной из любимых книг моего детства была веселая приключенческая безделка, «роман-сказка» «Месс Менд, или Янки в Петрограде» Мариэтты Шагинян. Это была детгизовская, конца 50-х годов, переделка старого, 1924 года, пародийно-фантастического романа, автор которого скрывался под псевдонимом Джим Доллар. Собственно говоря, не скрывался даже — просто звучное, нарочито американское имя было игровой составляющей этой веселой книжной мистификации. Роман писался как пародия на западные детективные штампы, на лубочные книжки про Ника Картера, Ната Пинкертона, поддельного Шерлока Холмса и другую переводную макулатуру, которой в первое десятилетие советской власти торговали чуть ли не на каждом углу. Даже термин такой существовал в литературе тех лет — «красный Пинкертон». Дать читателям своего, революционного, «красного» Пинкертона, понимающего классовые задачи и нужды пролетарского населения. И отвадить таким образом неразборчивого отечественного читателя от бульварных детективных поделок.
Были среди образчиков «красного Пинкертона» и действительные шедевры. «Зеленый фургон» Казачинского, например.
Главной отличительной чертой Шагинян была природная глухота. Эта ее глухота упоминается во всех мемуарах. Пройдя вместе с ее носительницей долгий литературный путь (первый сборник символистских стихов писательницы вышел в 1903 году), глухота Мариэтты Шагинян из порока физического превратилась в порок моральный, о чем также упоминают мемуаристы.
Лучшие воспоминания о Шагинян принадлежат Владиславу Ходасевичу:
Мне нравилась Мариэтта. Это, можно сказать, была ходячая восемнадцатилетняя путаница из бесчисленных идей, из всевозможных «измов» и «анств», которые она схватывала на лету и усваивала стремительно, чтобы стремительно же отбросить. Кроме того, она писала стихи, изучала теорию музыки и занималась фехтованием, а также, кажется, математикой. В идеях, теориях, школах, науках и направлениях она разбиралась плохо, но всегда была чем-нибудь обуреваема. Так же плохо разбиралась и в людях, в их отношениях, но имела доброе сердце и, размахивая картонным мечом, то и дело мчалась кого-нибудь защищать или поражать. И как-то всегда выходило так, что в конце концов она поражала добродетель и защищала злодея. Но все это делалось от чистого сердца и с наилучшими намерениями.
