Александр Ивич - Воспитание поколений
В первом издании книги этой пассивности Сократа не чувствовалось. Приводились его слова на суде: «Но уж если надо присудить мне что-нибудь по заслугам, то я на вашем месте присудил бы содержать меня за счёт города… Так что же другое мне избрать? Темницу? Но для чего жить в темнице, раболепствуя перед стражами и судьями?» И дальше: «Вот и меня, — говорит он, — человека медленного и старого, догнала смерть. А обвинители мои, люди сильные и молодые, пойманы тем, что быстрее: злобою».
Перед нами образ человека не пассивного, а воинствующего. Но ни этих фраз, ни какого-либо их эквивалента во втором издании нет, и образ Сократа резко изменился.
Сложная попытка сохранить для читателя обаяние облика Сократа и одновременно вскрыть идеалистический характер его учения не удалась: в первом варианте не хватает критики идей, а во втором — неясен образ Сократа.
Эта неудача — следствие нечёткости замысла. Авторы говорят во втором варианте: «Но мы судим о мыслителях не по их душевным достоинствам и недостаткам, а по тому, помогали они человечеству идти вперёд или мешали». Выяснено, что Сократ мешал. Значит, привлекать внимание к его душевным достоинствам необязательно и писать о Сократе незачем? Такой вывод ведь неизбежно следует из приведённого суждения. Но он неправилен — нельзя отрицать роль Сократа в истории культуры, а значит, и рассказ о нём в книге уместен. Беда в том, что слова авторов книги о душевных достоинствах неточны. Они и обнаруживают неясность замысла. Дело, конечно, не в душевных достоинствах — понятии неопределенном.
А. И. Герцен в «Письмах об изучении природы», которые высоко ценил В. И. Ленин, говорил, характеризуя Сократа: «Торжественнейшая сторона Сократа — он сам: его величавое, трагическое лицо, его практическая деятельность, его смерть».
Герцен подчеркивает этическое значение облика Сократа. И, очевидно, именно эта сторона его личности привлекала М. Ильина и Е. Сегал.
Но как раз этический облик Сократа не показан во втором варианте главы с достаточной ясностью и художественной убедительностью.
Можно спорить о том, какой путь правильнее для художника, отстаивающего определённое мировоззрение, определённые взгляды: противопоставление крупной личности гения его ошибочным идеям или путь, по которому пошёл Лев Толстой в полемическом изображении Наполеона как одинаково ничтожного деятеля и человека. Третий путь будет объективистским — можно показать крупного человека и дать представление о его учении, не выражая ясно своего отношения к идеям гения.
Именно по такому объективистскому пути незаметно для себя пошли авторы в первом варианте рассказа о Сократе, и это привело к тому, что идейное содержание главы вызвало серьезные возражения. Во втором варианте определено место Сократа в истории мысли, но литературный портрет философа повис в воздухе: оказалась недоказанной его органичность в книге.
Эта частная неудача связана с одним принципиально интересным вопросом: об отношении авторов научно-художественной книги к материалу, об идейном осмыслении и художественном изображении облика деятелей, которым посвящает писатель свой труд.
Тут возможно, пожалуй, сравнение с тем, о чём писал всю жизнь Ильин: с отношением человека к природе. Писатель должен не подчиняться материалу, а познать его и покорить, заставить его служить своему замыслу, — покорить, не насилуя, не искажая, а глубоко осмыслив его сущность, его идейное содержание, всё, что лежит за поверхностью фактов. Это и есть важнейший творческий акт для автора научно-художественного произведения. Это и есть борьба с материалом, покорение его.
У нас два первоисточника для суждений о Сократе — произведения Платона и Ксенофонта. То и другое — апологии личности и учения. М. Ильин и Е. Сегал, приняв апологию личности, отвергли апологию учения и не нашли художественной позиции, которая оправдала бы различие между их отношением к личности и к учению Сократа.
Творческий акт осмысления и покорения материала оказался неполным, незавершенным — отсюда дефекты и первого и второго вариантов глав, которые посвящены Сократу.
А переработка главы о Платоне удалась гораздо лучше. Там авторы нашли нужные художественные средства, чтобы выразить основное — ошибочную и враждебную нам идеалистическую основу его учения. Образ Платона — активного врага демократии и материалистической философии — согласуется с характеристикой его учения. Гениальность Платона, поэтичность его мышления и произведений не скрыты от читателей, но историческое место и учения, и общественной деятельности Платона показано ясно: он во враждебном материализму лагере.
… Мастерство характеристик, определений, сравнений в книге «Как человек стал великаном» ещё острее, чем в прежних. Да и как можно было без этого поднять такую трудную тему, сделать увлекательным и доступным для подростка огромный и чрезвычайно сложный материал? Удачных, рельефных характеристик и сравнений можно было бы привести много. Напомним хотя бы превосходное объяснение взаимодействия физического и умственного труда:
«В течение многих тысячелетий руки учили голову. Всё более умелыми делались руки, и всё умнее становилась голова. Умение расширяло ум. И чем умнее становилась голова, тем чаще принималась она управлять работой.
Рукам не под силу поднять большую каменную плиту, а плита нужна была для постройки храма или пирамиды.
И вот голова велит рукам поднести под плиту рычаг.
Но рычагом можно только приподнять плиту, а как её доставить наверх?
Опять дело не обходится без головы. Она придумывает наклонную плоскость.
Голова помогает рукам. Но руки не дают голове отдыхать, они задают ей всё новые и новые задачи.
Рукам трудно поднимать из реки воду для орошения полей. И голова придумывает колодец с журавлём, где длинный рычаг поднимает из реки вёдра».
Не будем продолжать цитату. Вся глава состоит из цепи таких же точных и простых примеров. Правильно ли говорить здесь о примерах? Это неточно: материал, привлечённый автором, как и в других книгах Ильина, не иллюстрирует тему, а выражает её.
Иные обобщения сформулированы лаконично, звучат парадоксами. Они останавливают внимание читателя, принуждают его задуматься и, окинув взглядом собственный опыт, подтвердить мнение авторов. «Работа не только отнимает время, но и даёт его». Этот хорошо запоминающийся афоризм мы находим в одной из первых глав книги. И читатель, вероятно, не раз вспомнит о нём, пока дойдёт до развернутого на большом материале подтверждения этой мысли в разделе «Голова и руки», который мы только что цитировали.
А когда авторам не удаётся найти для какой-нибудь части материала уменьшительное зеркало, в малом отражающее крупное, значительное, когда материал не связывается в узел афористическим или широким поэтическим обобщением, изложение становится вялым, глава приобретает описательный характер. Тогда исчезает со страниц книги и напряжение борьбы человечества за прогресс, иначе говоря — эмоциональная наполненность. Это ведёт к тому, что внимание читателя рассеивается, скользит по поверхности фактов.
Так случилось, например, в некоторых главах, посвящённых Киевской Руси и средневековью. Как будто нет ничего лишнего, скажем, в главе о начале русского просвещения, а она кажется затянутой. Не хватает в ней лаконичных характеристик, образных определений и сравнений, которые свели бы воедино большой материал и придали ему смысловую законченность. И в этих главах чувствуется незавершённость творческого акта: тут как раз факты не излагают большую тему, а только иллюстрируют её и потому нуждаются ещё в длинных разъяснениях. В этих главах теряется тот метод организации материала, который определяет в значительной мере творческую индивидуальность Ильина.
В таких словно перечислительных эпизодах недостаточная творческая переработка материала вызывает меньшие потери, чем в рассказе о Сократе. Ни приведенные факты, ни осмысление их в главах, посвящённых Киевской Руси или средневековью, не вызывают никаких возражений. Им только не хватает достаточно яркой эмоциональной окраски, темпераментности, свойственной другим разделам. Эпизоды оказываются бледнее, хуже запоминаются.
Неудачи, о которых шла речь, воспринимаются как непроизвольные отступления от ясно выраженного в книге метода раскрытия темы, от художественных принципов авторов и привлекли наше внимание главным образом как сигнал опасности для писателей, работающих над художественными произведениями о науке.
Книга «Как человек стал великаном» — серьезный и принципиально важный вклад в нашу научно-художественную литературу для детей.
Это первая в нашей литературе повесть о том, как труд и разум создавали материальную культуру, как формировалось самосознание человечества, возникала и обострялась борьба между идеалистическим и материалистическим пониманием мира, природы.
