Василий Шукшин - Журнал «День и Ночь» №3 2009 г.

Пожалуй, Павел был из последних, Вика из первых, а Ирина из вторых. Поженились Павел и Вика на третьем курсе, а к пятому уже сыночек родился — Игорёк, который имел как бы сразу трёх мам: Вику, вечно сидящую над учебниками или отсутствующую, Викину маму, ради внука и дочери оставившую работу, и Ирину, охотно заменявшую первых двух. Она всегда была рядом, под рукой, свой человек в доме. Иногда исчезала на время очередного бурного романа, а потом виновато выныривала, я тут, я с вами, куда я без вас. И на свадьбе — подружка, и у Игорька — крёстная.

Пролетели институт и первые семь лет работы. Всё было прежним: любовь, дружба, семья, растущий Игорёк, половинчатое одиночество Ирины, иногда убегающей на сторону за очередным мужичком. И компания была своя ещё с институтских лет, проверенная годами привязанности. Только теперь собирались семьями.

Новый год решили отметить необычно — у Ирины в однокомнатной квартире.

— Пусть тесновато, — убедила она всех, — зато ребятишки не мешают.

Необычность была в том, что у Ирины под окном росла посаженная когда-то, при новоселье, ель. Теперь она дотянулась до третьего этажа, верхушка ели возвышалась прямо над балконом.

— Мы её украсим, повесим гирлянду, — ликовала Ирина, — балкон настежь, оденемся потеплее. Кайф!

Павел перед уходом из дома, когда уже сложили в сумки всё необходимое для стола и веселья, долго прощался с сыном. Прижмёт, поцелует, что-то шепчет на ухо, отпустит и снова притягивает к себе. Заранее подарок подарил, чего раньше никогда не было и чего так не любила Вика.

— Ну, что ты, в самом деле, — возмутилась она, — договорились же, что мама ночью под ёлку спрячет. Парню уже восемь, нацеловываешься с ним полчаса, не на век прощаешься. Опаздываем ведь, взгляни на время.

Им не было ещё и тридцати. Шампанское, ёлка, гитара, песни, танцы. Красота и молодость. Праздник удался.

— Всё-всё-всё… — сказала мудрая и осторожная Вика после двух часов ночи. — Балкон закрываем, вы, ребятки, уже плохо соображаете, распалились, все попростываете. Паша уже в рубашке отплясывает на балконе.

Дошумели до четырёх и начали расходиться. Вика и Паша остались помочь с уборкой. Павел расставлял мебель, Вика домывала посуду, Ирина подметала мусор.

— Уже утро, — устало вздохнула Вика, крикнула в комнату, — пора и нам, пойдём, Паша.

Павел появился в дверном проёме, он так и остался в её памяти впечатанным в этот проём.

— А ты иди одна. Я остаюсь здесь.

— Не поняла, — произнесла Вика по инерции ещё прежним ласковым тоном, — что значит, иди одна?

— Это значит, — коротко, резко, холодно повторил Павел, — что я остаюсь здесь. Навсегда.

Ирина как будто исчезла. Затаилась где-то в комнате. До Вики, конечно, дошёл смысл сказанного, она поняла его ещё раньше, при появлении Павла в дверях, только принять не могла, не хотела.

— Как же это? — растерянно повторяла она. — Как же это?..

— А вот так, — Павел говорил, словно дрова рубил, а не в её душу гвозди вколачивал, — мы с Ириной уже пять лет, тебя жалели, хотели, чтобы Игорь подрос. Все знали, одна ты, дура слепая, а может, не слепая? Может, тебя это устраивает?.

Он сорвался на крик.

— Я пойду, — устало произнесла Вика. Открыла дверь, вышла.

Никто не бросился ей вдогонку, не разуверил, не сказал, что это всего лишь шутка, пусть злая, но просто — новогодняя шутка.

И она перестала существовать. Словно взяли человека — душу вынули, а тело оставили. Только тело, оказывается, без души живёт по совсем иным законам. Вика дошла до дома и легла на кровать.

Утром мама долго её не трогала и Игорька не пускала, пусть отдохнёт после бессонной ночи. Отсутствие Павла её не смутило, она забыла график его дежурств, да его иногда и вне графика вызывали, прямо из застолий. Много поздней они с Викой поняли, что это был обман — уходил к Ирине.

Вика всё не выходила, и в обед Августа Александровна зашла в её комнату:

— Викуся, пора вставать, я уже стол накрыла, папа с Игорьком ждут, мы же ещё не поздравили друг друга.

Мама прикоснулась к дочерину плечу и, ощутив его неживую окостенелость, затормошила:

— Вика, Вика!

Бросилась к окну, раздвинула шторы. Дочь лежала с открытыми глазами. Лицо было лишено всякого выражения, просто мёртвая окаменелая маска. Взгляд направлен на потолок, словно там что-то происходило. Августа Александровна тоже туда взглянула — ничего особенного, просто белый потолок. Потрясла Вику за плечо, помахала рукой перед глазами. Ужас охватил душу, сдерживая себя, чтобы не напугать внука, она позвала негромко:

— Гоша, иди сюда, Вика заболела. Болезнь продлилась больше года. Вика просто отсутствовала в жизни. Неврологи, психиатры, терапевты, клиники.

Отец возил её в Москву. У неё выпали волосы, сошли ногти на руках и ногах. Вика не разговаривала, ни с кем не общалась, никого не видела, ни на что не реагировала, не ела. Её даже кормили через зонд. Она позволяла делать с собой, что угодно, оставаясь безучастной.

— Полная разбалансированность организма, — вздыхали врачи, — психический шок.

После очередного стационара Вика находилась дома, сидела на кровати между подушек, чтобы не падала. Игорёк был в школе, ему уже исполнилось девять, и он учился в третьем классе.

Раздался звонок в дверь. Августа Александровна с чашкой в руках бросилась открывать внуку. Впустила, чмокнула в щёку, стала закрывать дверь и выронила чашку. Та упала как-то слишком громко, звучно и раскололась на мелкие кусочки.

— Что случилось? — вдруг чётко произнесла Вика из своей комнаты, словно она спала, её неожиданно разбудили, и вот она спрашивает, а что это вы там разбили?

Мозг её находился в запредельном торможении, и также внезапно, как ушёл в него, так и вышел. И тогда она начала вспоминать. Целый год ни о чём не думала, а теперь только и делала, что вспоминала, сопоставляла и страдала. Потребовался ещё год, чтобы уйти и от этого.

Начав новую жизнь, Вика узнала, что Игорёк не видится с отцом, хотя Павел помогает материально — приносит деньги Августе Александровне.

— Не бери, — твёрдо сказала Вика, — обойдёмся. Теперь я буду работать.

Когда Игорёк узнал, что папа не будет с ними жить и что мама заболела от этого, он, увидев отца в первый раз после трагической ночи, твёрдо, как взрослый, произнёс:

— Я не хочу тебя видеть, пожалуйста, никогда не приходи к нам.

Павел и Ирина считали, что его подучила Августа Александровна, не мог же ребёнок сам. Вику, отсутствующую в жизни, трудно было в чём-либо обвинить.

Но Августа Александровна боялась за внука не меньше, чем за дочь, как же лишиться сразу и матери, и отца, она этого не хотела.

Игорь сдержал слово, никогда больше он с отцом не общался. И когда Вика через три года снова вышла замуж, он с радостью принял мужа своей мамы и стал без всяких указаний со стороны взрослых называть его — папа.

Ирина родила через несколько месяцев после той новогодней ночи Павлу сына. Но мальчик оказался с тяжёлыми пороками развития. Не говорил, не ходил.

Августа Александровна ничего не сказала дочери, не хотела новую боль причинять, а про себя думала, что ни одна подлость не проходит безнаказанно, а мальчика жалела — он не виноват.

12. Больница

Разум человека помогает пересилить болезнь.

Теперь Наталья Николаевна ходила в отделение с чувством большой потери. Не было мальчика. Коснулась её ненароком его несчастная жизнь и исчезла. Но ведь зачем-то было это касание, может, чтобы она поминала его в молитве?

Евгений Борисович лежал под одеялом, Василий Фёдорович, оживлённо говоря и размахивая руками, встретил её на пороге.

— С кем тут поговорить, кому ещё объяснить — опять не додали мне лекарств?.

— А может, вы запамятовали? — осторожно спросила женщина, боясь обидеть старика.

Но он, уже не слушая её, шагал по коридору навстречу медсестре. Анатолий Петрович лежал с расстроенным лицом. У Натальи Николаевны ёкнуло сердце. Опять что-то не так. Каждый раз новый сюрприз.

— Что случилось?

— Не знаю, — прошептал муж, — что-то мне нехорошо.

— Врачу говорил?

— Давление нормальное, может, от лекарств? — ему и говорить не хотелось, хотелось только одного — домой, там было лучше.

Всё разъяснилось, когда жена стала его умывать, обихаживать.

— Тебе надели новый памперс?

— Нет, это ты вчера надела.

— Так он же сухой, пустой! Ты что, целые сутки не мочился?

Наталья Николаевна бросилась к врачам, а потом уже в маршрутке с ужасом думала о том, что если бы она ходила не каждый день, то уже похоронила бы мужа. Он не дойдёт сам до туалета, и уткой пользоваться не может, поэтому и перешли на памперсы, а иначе и она бы ничего не узнала. Муж заторможен под лекарствами. И никто-никто не спросил.