Ключи к «Лолите» - Карл Проффер
Это было давно, очень-очень давно,
В королевстве приморской земли,
Вам известно, быть может, там дева жила —
Назову ее Аннабель Ли…
Я был дитя, и она дитя
В королевстве приморской земли,
Но любили любовью, что больше любви,
Мы — я и Аннабель Ли.
Серафимы крылатые с выси небес
Не завидовать нам не могли.
Половины такого блаженства узнать
Даже ангелы в выси небес не могли…
Ветер, посланный завистливыми ангелами, уносит ее жизнь, но поэт утверждает, что ни ангел, ни демон
Разлучить не могли мою душу с душой
Восхитительной Аннабель Ли…
Где ночной бьет прибой, там я рядом с тобой,
С моей жизнью, с невестой, с душой дорогой{52},
В темном склепе у края земли,
Где волна бьет о кромку земли.
Первая глава, прекрасная лирическая увертюра к «Лолите», вся пронизана отзвуками стихотворения По:
Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя <…> и Лолиты бы не оказалось никакой, если бы я не полюбил в одно далекое лето одну изначальную девочку. В некотором княжестве у моря (почти как у По). Когда же это было, а?
Приблизительно за столько же лет до рождения Лолиты, сколько мне было в то лето…
Уважаемые присяжные женского и мужского пола! Экспонат Номер Первый представляет собой то, чему так завидовали Эдгаровы серафимы — худо осведомленные, простодушные, благороднокрылые серафимы…
На протяжении всего романа Гумберт регулярно называет Лолиту «дорогая», "моя дорогая", «душенька», наводя тем самым на мысль, что эти слова используются не только как условные обозначения нежного отношения. Литературная пуповина, связывающая Аннабель Ли (Lee) Эдгара По, ривьерскую Аннабеллу Ли (Leigh) Гумберта и Лолиту, просматривается вполне отчетливо:
Моя душенька, моя голубка… от нее веяло почти тем же, что от другой, ривьерской, только интенсивнее… [с. 56]
"Когда я был ребенком, и она ребенком была" (всё Эдгаровый перегар), моя Аннабелла не была для меня нимфеткой… [с. 27]
Боюсь, опять заболею нервным расстройством, если останусь жить в этом доме, под постоянным напором невыносимого соблазна, около моей душеньки — моей и Эдгаровой душеньки — "моей жизни, невесты моей". [с. 62]
Перекличка с По слышна также в обращениях Гумберта к присяжным:
Крылатые заседатели! [с. 283]
О, крылатые господа присяжные! Она моя, моя… [с. 155]
Крылатые заседатели — это "крылатые серафимы небес" По; подъем анапеста и акцентированное слово «моя» ("моя душенька", "моя голубка", "моей жизни, невесты моей") во фразе "она моя, моя" — дальнейшие отдаленные переливы того же стиха. Нередко Гумберт-Набоков даже имитирует синтаксис По:
…мы испытывали странное стеснение, когда я пытался заговорить с ней о чем-нибудь отвлеченном (о чем могли бы говорить она и старший друг, она и родитель, она и нормальный возлюбленный, я и Аннабелла, Лолита и… Гарольд Гейз)… [с. 348]
Вот это "я и Аннабелла", которое, казалось бы, вытекает из построения всего предложения, на самом деле почти повторяет строку столетней давности:
Но любили любовью, что больше любви,
Мы — я и Аннабель Ли…
И я подозреваю, что другая связанная с Лолитой инверсия является приглушенным эхом погребальной музыки По:
В бархатной темноте ночи, в мотеле «Мирана» (Мирана!){53}, я целовал желтоватые подошвы ее длиннопалых ножек <…> Мы оба были обречены. [Both doomed were we.][28] [c.279]
Укажем еще одну отсылку к "Аннабель Ли":
Позже, разумеется, она, эта nova, эта Лолита, моя Лолита, должна была полностью затмить свой прототип. Я только стремлюсь подчеркнуть, что откровение на американской веранде было только следствием того "княжества у моря" в моем страдальческом отрочестве. [с. 53]
Одна из причин постоянного и уместного цитирования "Аннабель Ли" кроется в биографии автора стихотворения: По женился на своей кузине Вирджинии Клем, когда той было всего тринадцать лет. Гумберт сразу увидел здесь аналогию: "Полюбил я Лолиту, как Вирджинию — По, и как Данте — свою Беатриче…" (с. 134). Он часто оперирует историческими, антропологическими и историко-литературными данными, чтобы оправдать свою склонность к несовершеннолетним{54}:
Маленькой Вирджинии еще не стукнуло четырнадцать, когда ею овладел Эдгар{55}. Он давал ей уроки алгебры. Воображаю. Провели медовый месяц в Санкт-Петербурге на западном побережье Флориды{56}. "Мосье По-по", как один из учеников Гумберта Гумберта в парижском лицее называл поэта Поэ. [с. 57]
Вскоре Шарлотта попросит Гумберта подтянуть Ло по географии, математике и французскому. И аналогия с По протянется дальше, когда Гумберт в интервью Рамздэльской газете назовет себя «Г-н Эдгар Г. Гумберт (этого «Эдгара» я подкинул из чистого ухарства)»{57}. Затем он еще раз использует имя По, когда распишется в регистрационной книге "Привала Зачарованных Охотников" как "Доктор Эдгар Г. Гумберт". И позднее, в Бердслее, снова прикроется этим же именем.
Кроме того, в словах Эдгара Аллана Гумберта-По, когда он обращается к Лолите, слышны перепевы из «Ворона» и тесно связанной с ним «Линор» ("Lenore"):
А сейчас гоп-гоп-гоп, Ленора, а то промокнешь (буря рыданий распирала мне грудь).
Она оскалила зубы и с обольстительной ухваткой школьницы наклонилась вперед, и умчалась. Птица моя! [с. 255]{58}
Предлагая вниманию читателя последнюю порцию "сырого материала", перед тем как высказать предположения о причинах появления этих аллюзий, я напомню соответствующие строки из "Ворона":
Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный{59},
<…>
…тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор…
Я воскликнул: "О несчастный, это Бог от муки страстной
Шлет непентес — исцеленье от любви твоей к Линор!
Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"[29]
А также из "Линор"{60}:
