Виссарион Белинский - Тарантас. Путевые впечатления
«Приехав на станцию, он бросился к смотрителю с жалобой и просьбой о помощи. Смотритель отвечал ему в утешение: «Будьте совершенно спокойны. Вещи ваши пропали. Это уж не в первый раз. Вы тут в двенадцати верстах проезжали через деревню, которая тем известна: все шалуны живут».
– Какие шалуны? – спросил Иван Васильевич.
– Известно-с. На большой дороге шалят ночью. Коли заснете, как раз задний чемодан отрежут.
– Да это разбой!
– Нет, не разбой, а шалости.
– Хороши шалости, – уныло говорил Василий Иванович, отправляясь снова в путь. – А что скажет Авдотья Петровна?» (стр. 47).
Иван Васильевич торопится во Владимир, которым он, как древним городом, прекрасно может начать свои путевые впечатления. «Я вам уже говорил, Василий Иванович, что я… и не я один, а нас много, мы хотим выпутаться из гнусного просвещения Запада, и выдумать своебытное просвещение Востока» (ib.). И эту дичь Иван Васильевич несет простодушно, без всякой задней мысли… Какой чудак!..
«– Да вот мы доедем до Владимира.
– И отобедаем, – заметил Василий Иванович.
– Столица древней Руси.
– Порядочный трактир.
– Золотые ворота.
– Только дорого дерут.
– Ну, пошел же, кучер.
– Эх, барин, видишь, как стараюсь».
Наконец путешественники наши во Владимире, в губернской гостинице, которая изображена и верно и оригинально.
«– Что есть у вас? – спросил Иван Васильевич у полового.
– Все есть, – отвечал надменно половой.
– Постели есть?
– Никак нет-с.
– А что есть обедать?
– Все есть.
– Как все?
– Щи-с, суп-с. Биштекс можно сделать. Да вот на столе записка, – прибавил половой, гордо подавая серый лоскуток бумаги.
Иван Васильевич принялся читать:
ОБЕТ:
1. Суп. – Липотаж.
2. Говядина. – Телятина с цидроном.
3. Рыба. – Раки.
4. Соус. – Патиша.
5. Жаркое. – Курица с рысью.
6. Хлебное. – Желе сапельсинов».
На вопрос о винах половой тоже с уверенностию отвечал: «Как не быть-с? Все вина есть: шампанское, полушампанское, дри-мадера, лафиты есть. Первейшие вина». Нечего и говорить, что он сбирал на стол долго, переменял и встряхивал грязные салфетки и что ничего ни есть, ни пить не было возможности. Это, однакож, не помешало Василию Ивановичу есть за троих – русский барин! Лежа на сене и поворачиваясь с боку на бок, Иван Васильевич начал с горя бранить русские гостиницы на немецкий лад и мечтать о заведении гостиницы на русскую стать. Много хороших фраз отпустил он на этот предмет, но дела, по своему обыкновению, не сказал. Гоняясь за теоретическими, отдаленными причинами, он не увидел ближайших, практических. Он никак не может взять в толк, что дело сделано, и воротить его невозможно; что все на Руси, волею или неволею, тянется за европеизмом и коверкает его на монгольскую стать. Иван Васильевич, видно, не бывал в губернских трактирах, где по-русски угощается русский люд: тогда бы он понял, почему все дрянную гостиницу предпочитают хорошему трактиру. А что наши губернские гостиницы скверны, в этом виноваты не отсутствие национального элемента, не подражание внешнему европеизму, а просто-напросто отсутствие конкуренции между заведениями такого рода. В ином губернском городе одна гостиница, и та плоха до невозможности, потому что пуста и редко принимает гостей; а Торжок – уездный город, и в нем две гостиницы, одна сносная, а другая даже порядочная, оттого что, по значительному числу проезжающих, обе могут существовать, не подрывая одна другой. Видите ли, «ларчик просто открывался»; но Иваны Васильевичи не любят простых причин, которые не дают предмета для риторики вычурно-умных фраз.
Отправившись осматривать исторический город, Иван Васильевич, по своему неведению, немного нашел удовольствия в созерцании древностей. Не понимаем, как не догадался он, что люди, живущие среди этой древности, до того равнодушны к ней, что даже не считают за нужное пожалеть, что не имеют о них никакого понятия. А ведь это факт, о котором можно пораздуматься. Тут естественно представляется вопрос: кто виноват в этом равнодушии – люди или древности? Ведь любовь к родному, к древностям, к истории должна быть непосредственная, живая, самородная, а не книжная, не искусственная, и если на что само собою не откликается целое общество, это едва ли стоит изучения и едва ли не немо само по себе… Но если Иван Васильевич ничего не узнал о древностях Владимира, зато хорошо узнал его настоящее положение как губернского города. Вот красноречивый отрывок из его разговора с приятелем:
«– Скажи-ка, что же ты теперь поделываешь?
– Я был четыре года за границей.
– Счастливый человек! А чай, скучно было возвращаться?
– Совсем нет, я с нетерпением ожидал возвращения.
– Право?
– Мне совестно было шататься по белому свету, не знав собственного отечества.
– Как? неужели ты своего отечества не знаешь?
– Не знаю, а хочу знать, хочу учиться.
– Ах, братец, возьми меня в учители, я это только и знаю.
– Без шуток; я хочу поездить да посмотреть…
– На что же?
– Да на все: на людей и на предметы… во-первых, я хочу видеть все губернские города.
– Зачем?
– Как зачем? Чтобы видеть их жизнь, их различие.
– Да между ними нет различия.
– Как?
– У нас все губернские города похожи друг на друга. Посмотри на один – все будешь знать.
– Быть не может!
– Могу тебя уверить. Везде одна большая улица, один главный магазин, где собираются помещики и покупают шелковые материи для жен и шампанское для себя; потом присутственные места, дворянское собрание, аптека, река, площадь, гостиный двор, два или три фонаря, будки и губернаторский дом.
– Однакож общества не похожи друг на друга.
– Напротив, общества еще более похожи, чем здания.
– Как это?
– А вот как. В каждом губернском городе есть губернатор. Не все губернаторы одинаковы: перед иным бегают квартальные, суетятся секретари, кланяются купцы и мещане, а дворяне дуются с некоторым страхом. Куда он ни явится, является и шампанское – вино, любимое в губерниях, и все пьют с поклонами за многолетие отца губернии… Губернаторы вообще люди образованные и иногда несколько надменные. Они любят давать обеды и благосклонно играют в вист с откупщиками и богатыми помещиками.
– Это дело обыкновенное, – заметил Иван Васильевич.
– Постой. Кроме губернатора, почти в каждом губернском городе есть и губернаторша. Губернаторша – лицо довольно странное. Она обыкновенно образована столичной жизнью и избалована губернским низкопоклонничеством. В первое время она приветлива и учтива; потом ей надоедают беспрерывные сплетни, она привыкает к угождениям и начинает их требовать. Тогда она окружает себя голодными дворянками, ссорится с вице-губернаторшей, хвастает Петербургом, презрительно относится о своем губернском круге и, наконец, навлекает на себя общее негодование до самого дня ее отъезда, в каковой день все забывается, все прощается, и ее провожают со слезами.
– Да два лица не составляют города, – прервал Иван Васильевич.
– Постой, постой! В каждом губернском городе есть еще много лиц: вице-губернатор с супругой, разные председатели с супругами и несчетное число служащих по разным ведомствам. Жены ссорятся между собой на словах, а мужья на бумаге. Председатели, большею частию люди старые и занятые, с большими крестами на шее, высовываются из присутствия только в табельные дни для поздравления начальства. Прокурор почти всегда человек холостой и завидный жених. Жандармский штаб-офицер – добрый малый. Дворянский предводитель – охотник до собак. Кроме служащих, в каждом городе живут и помещики, обыкновенно скупые или промотавшиеся. Они постигли великую тайну, что как карты созданы для человека, так и человек создан для карт. А потому с утра до вечера, а иногда и с вечера до утра козыряют они себе в пички да в бубандрясы, без малейшей усталости. Разумеется, что и служащие от них не отстают. Ты играешь в вист?
– Нет.
– В преферанс?
– Нет.
– Ну, так тебе и беспокоиться не нужно, ты в губернии пропадешь. Да, может быть, ты жениться хочешь?
– Сохрани бог!
– Так и не заглядывай к нам. Тебя насильно женят. У нас барышень вдоволь. Все они, по природному внушению, поют варламовские романсы и целой шеренгой расхаживают по столовым, где толкуют о московском дворянском собрании. Почти в каждом губернском городе есть вдова с двумя дочерьми, принужденная прозябать в провинции после мнимой блистательной жизни в Петербурге. Прочие дамы обыкновенно над ней смеются, но не менее того стараются попасть в ее партию, потому что в губерниях одни барышни не играют в карты, да и те, правду сказать, играют в дурачки на орехи. Несколько офицеров в отпуску, несколько тунеядцев без состояния и цели, губернский остряк, сочиняющий на всех стишки да прозвания, один старый доктор, двое молодых, архитектор, землемер и иностранный купец заключают городское общество.
