Константин Фрумкин - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 5
Когда не знаешь, что делать, лучше ничего не делать.
Зная это, генерал прокручивал в голове упущенные моменты.
На самом деле таких моментов было много. Например, Московский университет. Специалисты с Лубянки всегда ценили университетское образование. Дочь подолгу оставалась вне его контроля, а друзья в этом смысле ненадежны. Генерал Чернов был для Седова больше, чем друг, но самые большие искусители — именно близкие люди. Отдел Чернова славился проникновенным подходом к людям. Правда, не могли же Карину купить. Мир открыт, ума хватает, понадобится — найдет приличного гедониста или аскета или даже такого фрика, как Буковский, такие костьми лягут за возможность покрасоваться рядом с нею. Добро, зло? Равенство, братство? Какие идеи могли так увлечь Карину, что сейчас она готова убрать человека только за то, что тот знает (возможно), что было написано на листе, выдранном из «Рабочего журнала», что обсуждали в Церне физики Хеллер, Клейстон и Парцер и что мог вывезти в Южную Корею доктор Ким? «Вообще-то у моего друга такое уже есть, но другого цвета».
Карина снова глядела в прицел. Сосновый ствол, обезображенный большими овальными дуплами и обломками сучьев, торчал внизу из воды, как выбросившийся на камни ихтиозавр. По голому камню маленький муравей тащил огромного дохлого паука. Хочешь мяса — сделай зверя. Хотя какое на пауке мясо? А по галечному плоскому берегу неторопливо шел доктор Валькович.
Палец Карины лег на спусковой крючок.
— У него нет этой вещи, — негромко сказал генерал.
Карина даже не повернулась.
— О чем вообще идет речь?
Генерал промолчал. Не читать же лекцию, в самом деле. В ускорителе протон сталкивается с протоном, рождается новая частица — эквидистон. Кажется, физики называют ее так. Силы среднего взаимодействия. Те силы, что могут столкнуть Луну с орбиты, но не достигнут Солнца. Hello, World! Энергии, энергии, энергии! Как забросить провод на энергетическую сеть Вселенной и снять энергии столько, сколько требуется размножающемуся человечеству?
Генерал чувствовал, как напряглась длинная нога дочери. Придурки вроде Буковского легко идут на такую поклевку.
— Откуда у тебя браслет?
— У Аньки взяла. Он мне нравится.
— Откуда браслет у Аньки?
— Анар подарил.
— А у Анара он откуда? Карина не ответила.
Она легонько повела стволом винтовки.
Она не знала истории желтого браслета, для нее сейчас важнее было знать, что отец ей не помешает. Цель — доктора Валькович. Прислушавшись к далекой кукушке, Карина произнесла одними губами:
— Эта падла кричит третьи сутки, она совсем свихнулась. Папа, почему так? Почему, куда ни ткнись, одни реднеки и фрики. Или такие вот спяченные кукушки. Наверное, когда откроют границы (она действительно знала больше, чем генерал думал), все эти Буковские всем стадом бросятся за бугор. Почему они считают, что трава за бугром сочнее?
Аня… Анар… Желтый браслет-змейка…
Генерал смотрел на поднимающееся облако.
С Мохаимом в Тель-Авиве они однажды заговорили о Боге. Не из чувства вины и не из чувства причастности к темным тайнам. Они заговорили о Нем только потому, что всем профессионалам время от времени снятся сны, величественные, как это поднимающееся над водохранилищем белое пирамидальное облако. С облаками всегда так — они плывут, меняются, расплывчатые существа сгущаются в туманности, из туманностей формируются еще более причудливые силуэты. Возможно, доктор Валькович правда знает что-то такое, что может спасти или погубить мир, но от него уже ничего не зависит. Как уже ничего не зависит от Джона Парцера и Обри Клейстона. Как уже ничего не зависит от доктора Кима, находящегося под домашним арестом, и от доктора Курта Хеллера, вызвавшего в свою палату сотрудников Интерпола. Ладно, сказал себе генерал. Будем считать, что меня опять отправили проследить за тем, чтобы среди трупов случайно не оказался кто-то живой.
«А если бы я не задержал свои бронетранспортеры? — хотел он спросить Мохаима в том маленьком баре на бульваре царя Шауля. — Если бы я не дал вашим людям уничтожить тех торговцев? Что тогда?»
Мохаим, наверное, ответил бы: «Тогда динозавры снова бы вымерли».
А браслет-змейку он привез из Камбоджи. Помнил каждую деталь, каждую чешуйку на желтой змейке, но жена браслет не полюбила: слишком запоминается. А вот Карина таких вещей не боится. Сейчас никто не боится того, что слишком запоминается. Возможно, Анар тоже был в том поселке и поднял оброненный или выброшенный браслет. Возможно, именно Анар выводил моссадовцев на поселок.
— Папа, он у меня на прицеле.
Карина шепнула это одними губами. Но генерал не собирался ей помогать. Ты взяла на себя ответственность, сказал он про себя, учись идти до конца. Нет добра, и нет зла. Но коромысло миров постоянно колеблется. Выверяй градусы самостоятельно.
— А потом ты напишешь книгу.
— Книгу? Какую книгу? Папа, о чем ты?
— О том, что честнее: убить физика или написать о физике, который пытался спасти мир.
— А он пытался? — одними губами спросила Карина.
— Не знаю, — генерал смотрел на белую пирамиду облака.
Он правда не знал. Он видел сейчас только Карину, щурящуюся в прицел. Возможно, через секунду пуля разнесет в осколки весь мир. Возможно, у человечества уже никогда не будет таких хороших шансов начать новую жизнь. Возможно, Карина последняя, кто видит (в оптику прицела) лицо невольного злодея или гения, какая разница, ведь он уже искривил путь небесного коромысла.
— Ты подними глаза. Ты просто подними глаза, — он сказал это потому, что тень белого пирамидального облака упала наконец на них и водохранилище внизу бархатно высветилось — плотная необыкновенная вода с чудными искорками в глубине. — И не волнуйся. Все будет правильно. На этом стоит мир.
Юрьев день
— Да не дрожи ты, Леха, — сказал Алекс. — Глотни коньячка.
— Нет, он коньяк не будет, — заглядывали в открытое окошко механики. Спуститься по железной лесенке в машинный зал боялись, да и Леха был в резиновых перчатках. Механики водили большими опытными носами, прислушивались к запахам, но в машинный зал не спускались. — Не будет он пить.
У самой плотины толпились туристы, их голоса перекрывались ровным шумом падающей воды. Три мужика небольшого роста, в спортивных синих трико, негромко и убежденно говорили о чем-то, тыча пальцами в стоявшие у стены водолазные костюмы. Вообще-то водолазные костюмы сами по себе стоять не могут, резина все-таки, но эти стояли, будто их пропитали особым составом. Ни руку, ни ногу в таких не согнешь, хорошо водолазов успели поднять со дна водохранилища. Чувствовали они себя не очень уверенно, но госпитализироваться не захотели, были уверены, что просто отравились зайчатиной.
«Да не водятся тут зайцы», — оспаривал их слова подъехавший участковый.
Водолазы качали головами: «В кафе водятся».
На самом деле водолазы, конечно, ничем не отравились. Просто во время работ на дне резиновые костюмы на них буквально на глазах стали затвердевать, пришлось срочно поднимать ребят. Теперь они убеждали в чем-то туристов. С одной стороны бетонной стены — рукотворный мамонт как знак прошлого, которое никогда уже не вернется, с другой стороны — водолазы как знак неотвратимого будущего. Я не о том, что водолаз — профессия будущего. Просто рассказывали ребята странные вещи. Будто бы сперва при спуске было темно, муть такая, что фонарь глохнет, а потом сумерки внезапно расступились и… ну как объяснить… Знаете же, как самолет вырывается из тумана — серые лохмотья несет за иллюминатором, но уже видна земля… Среди туристов оказался журналист местной газетенки. Он догадался сказать: «Давайте я лучше сам буду задавать вопросы». Все согласились.
— Что вы там увидели, когда муть рассеялась?
Водолазы мялись, смотрели кругло:
— Это все нам простится, только думать надо.
— Вы точно спустились на самое дно?
— Я да, — сказал один, глаза у него были рыбьи, тусклые.
— Вы ведь совсем не пьете? — на всякий случай спросил журналист.
Водолазы кивнули. Окна машинного зала были настежь распахнуты. Мы смотрели на Леху и одновременно слышали весь разговор снаружи.
— Там, на дне, ил, наверное?
— Ну да. Я почти по шею погрузился.
— Мы так и рассчитывали — добавил другой — Мы знали, что илы на дне мощные.
— Много ила, значит, мутная вода. Что вы могли увидеть?
— Сперва ничего, а потом все просветлело. Все стало оранжевым.
— Оранжевый ил? Это как?
— Да нет, я про освещение.
— А что там может светиться?
— Ну не знаю… Вода… Я ниже всех был… — указал водолаз на своих соратников. — Я уже в ил погружался, а они висели надо мной будто в сиянии. Я даже подумал…
