Александр Минкин - Нежная душа
Вот и Лопахин… – не может счастливый человек в высшей стадии восторга сказать «ну, да все равно». Это он наконец увидел, что она угнетена. И понял: не купил. Да он и прежде не верил мечте, боялся, что это иллюзия, самообольщение; и вот убедился. Ну а раз так – вырублю и сожгу.
ЛОПАХИН. Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь… Музыка, играй!
Пошлость? Я вам покажу пошлость!
Он и дом забьет, и сад вырубит. Но если прекраснее этого имения нет на свете – зачем ломать дом? зачем рубить сад? зачем уничтожать прекрасное и – своё?
***Когда догадался про Лопахина (про нежную душу), подтверждение нашлось немедленно – у самого главного, у непререкаемого авторитета.
Если бы Чехов писал хищника, жлоба, то не предназначал бы роль Станиславскому – утонченному барину, мягкому, вальяжному красавцу.
ПЕТЯ. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста. У тебя тонкая, нежная душа!
Это о Лопахине не Петя говорит. Это Чехов. Ибо писал роль, мысленно видя Станиславского; писал на Станиславского; изо всех сил уговаривал его сыграть и очень огорчался, что Станиславский взял роль Гаева.
Возможно, Станиславский (в миру – купец Алексеев, мануфактурщик) просто постеснялся, побоялся выходить перед публикой в роли купца – слишком автобиографично было бы, слишком откровенно.
ЧЕXОВ – ОЛЬГЕ КНИППЕР 14 октября 1903. Ялта Итак, пьеса послана… Лопахин – Станиславский.
ЧЕXОВ – ОЛЬГЕ КНИППЕР
28 октября 1903. Ялта
Купца должен играть только Конст. Серг. (Станиславский. —А.М.). Ведь это не купец в пошлом смысле этого слова, надо сие понимать.
ЧЕХОВ – ОЛЬГЕ КНИППЕР 30 октября 1903. Ялта
Роль Лопахина центральная. Если она не удастся, то, значит, и пьеса вся провалится. Лопахина надо играть не крикуну; не надо, чтобы это непременно был купец. Это мягкий человек.
***Все толкают его взять Варю. И Варя согласна. И Петя дразнит Варю «мадам Лопахина». И всё решено. Их сводят, оставляют наедине… Но снова и снова он не делает предложения. Обещает, но не делает.
Он хочет Раневскую. Он для Раневской готов на все. Она открытым текстом предлагает ему Варю.
РАНЕВСКАЯ. Ермолай Алексеич, я мечтала выдать ее за вас, да и по всему видно было, что вы женитесь. Она вас любит, вам она по душе, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
ЛОПАХИН. Я сам тоже не понимаю, признаться. Как-то странно все… Если есть еще время, то я хоть сейчас готов… Покончим сразу – и баста, а без вас я, чувствую, не сделаю предложения.
Покончим сразу – так в омут или на плаху.
РАНЕВСКАЯ. И превосходно. Ведь одна минута нужна только. Я сейчас позову… (В дверь.) Варя, оставь все, поди сюда. Иди! (Уходит.)
ЛОПАХИН (один). Да…
Пауза. Входит Варя, долго осматривает вещи. ЛОПАХИН. Что вы ищете? ВАРЯ. Сама уложила и не помню. Пауза.
ЛОПАХИН. Вы куда же теперь, Варвара Михайловна? ВАРЯ. Я? К Рагулиным… в экономки… ЛОПАХИН. Вот и кончилась жизнь в этом доме… ВАРЯ (оглядывая вещи). Где же это… Или, может, я в сундук уложила… Да, жизнь в этом доме кончилась…
ЛОПАХИН. В прошлом году об эту пору уже снег шел, если припомните, а теперь тихо, солнечно. Только что вот холодно… Градуса три мороза.
Звучит как издевка. Позвал объясняться, поманил и – о погоде. Варя поняла.
ВАРЯ. Я не поглядела. (Пауза.) Да и разбит у нас градусник…
Пауза. Голос в дверь со двора: «Ермолай Алексеич!..»
ЛОПАХИН (точно давно ждал этого зова). Сию минуту! (Быстро уходит.)
Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает.
Не сумел. Обещал и – не смог.
Лопахин денег дать готов; и так, чтобы не смутить, не заставить руки целовать. А жениться – нет. Не любит. А подарить себя – это слишком. У него на Варю не… как бы это повежливее сказать… у него к Варе нет тяги. И она его не любит. Она знает, что он – ее шанс. Из нищеты, приживалки, экономки – в хозяйку, в богатство. Он – ее спасение, а не любовь. У нее, как и у него, нет тяги. И оба они согласны в теории, что надо жениться, «так будет лучше», а на практике – не получается. Пока Раневская уговаривает его сделать предложение, он согласен. Но как только Лопахин видит Варю – так понимает, что не хочет ее. Что это не венец, а хомут.
(Это ли не фарсовость? В самый патетический (особенно для Вари) момент Лопахин не только начинает говорить о погоде, но произносит реплику Епиходова из первого акта про «мороз в три градуса».)
***ЛОПАХИН. …не плачь, говорит, мужичок <…> Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке, желтых башмаках. Со свиным рылом в калашный ряд. Только вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком… (Перелистывает книгу.) Читал вот книгу и ничего не понял. Читал и заснул <… > Мой папаша был мужик, идиот, ничего не понимал, меня не учил, а только бил спьяна и все палкой. В сущности, и я такой же болван и идиот. Ничему не обучался, почерк у меня скверный, пишу я так, что от людей совестно, как свинья.
Это говорит о себе персонаж. У Чехова о нем другое мнение. Уж автор лучше знает, кто есть кто.
ЧЕХОВ – СТАНИСЛАВСКОМУ 30 октября 1903. Ялта
Когда я писал Лопахина, то думалось мне, что это Ваша роль. Лопахин, правда, купец, но порядочный человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно, не мелко, без фокусов. Эта роль центральная в пьесе, вышла бы у вас блестяще.
Центральная – то есть всё решает. Но произнести «читал и ничего не понял», сказать о себе «идиот», «со свиным рылом в калашный ряд» – это Станиславскому было невмоготу.
Когда Лопахин говорит о себе «я идиот» и т. п. – это самоуничижение паче гордости. Он слышит, как Гаев за глаза и чуть ли не в глаза говорит о нем «хам», а оскорбиться не может. Оскорбиться – значит рассориться, хлопнуть дверью. Нет, уйти он не может, здесь слишком многое ему слишком дорого. И тогда он говорит о себе так уничижительно, ставит себя так низко, что любое оскорбление пролетает выше, свистит над головой.
***ГАЕВ. Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно…
ЛОПАХИН. Да, время идет.
ГАЕВ. Кого?
ЛОПАХИН. Время, говорю, идет. ГАЕВ. А здесь пачулями пахнет.
Это Лопахин пытался вступить в разговор. Дважды попытался. Не вышло. Аристократ не отвечает, не возражает по существу, он демонстративно и оскорбительно «не слышит». А после второй попытки аристократ принюхивается и морщит нос.
Признаться, всю жизнь думал, что «пачулями пахнет» – означает «плохо пахнет». Чем? – портянками? ржавой селедкой? – в общем, какой-то нищей, немытой, прокисшей дрянью.
В прошлом декабре в подземном переходе под Арбатской площадью увидел в киоске бесчисленные дешевые богатства – очень подходящие для новогодних подарков, в том числе ароматные палочки: подожжешь – будет запах, благовонное курение, восточные ароматы. Вот корица, вот лаванда, и вдруг латинскими буквами «patchouli» – господи! Пришел домой, полез в словарь, там написано: тропическое растение, эфирное масло, сильно пахнущие духи. Что мне было сорок лет назад посмотреть.
А Лопахин-то, оказывается, надушился! Не портянками пахнет от него, а парикмахерской. В советское время сказали бы – «Шипром». Он надушился, у него надежды, он хочет произвести хорошее впечатление, да-а-а…
ЧЕXОВ – НЕМИРОВИЧУ 2 ноября 1903. Ялта
Если бы он (Станиславский – А.М.) взял Лопахина… Ведь если Лопахин будет бледен, то пропадут и роль и пьеса.
Он все еще надеется, интригует, просит. Потом, расставшись с надеждой, что главная роль будет сыграна верно, начинает от отчаянья заботиться о деталях.
ЧЕХОВ – О.Л.КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ 27 ноября 1903. Ялта
Дусик, собачка нужна в 1-м акте мохнатая, маленькая, полудохлая, с кислыми глазами, а Шнап не годится.
Поэтический театр!
***Пьеса идет два часа. А в жизни – проходит все лето. В ожидании торгов как-то жили, ели, пили, пели, бал успели дать. А после торгов паковались – это дело долгое: книги, сервизы… За эти дни они обсудили будущее. И когда Раневская говорит о своей жизни в Париже на пятнадцать тысяч (да здравствует бабушка!), никто не удивляется и не возмущается, именно потому, что и отъезд, и деньги – все обсуждено сто раз, как все в этой семье обсуждается по сто раз.
Единственный экспромт (тоже, быть может, обсужденный и спланированный дамами) – внезапная, хоть и не первая, попытка принудить Лопахина сделать предложение. И только его отказ вызывает яркую реакцию (Варя рыдает). Все остальное – без страстей, без споров, ибо давно решено.
…На сцене в IV (последнем) акте тихо, спокойно. Даже старый Фирс умирает без криков, без речей, тихо – будто засыпает.
Трудно понять, как может быть такой финал – без кинжалов, объятий, проклятий, без стрельбы и без свадебного марша.
