Млечный Путь. Номер 3, 2019 - Геннадий Краснухин
Он позвонил даже быстрее, чем я думал, - дня через три. И предложил работу во вновь создаваемом Госкомитете по кинематографии.
- И какого рода будет эта работа? - спросил я удивленно, поскольку до этого никогда не имел дела с кино.
- Редакторская, - коротко ответил Дымшиц и добавил: - Будете работать у меня. Завтра придете в отдел кадров по Малому Гнездниковскому переулку (он назвал дом) со всеми документами - паспортом, дипломом... Что? У вас нет диплома? - он задумался, выслушав мой ответ. - Хорошо, - сказал он, услышав от меня, что ради такого дела я готов перевестись на заочный, - переводитесь, только не тяните, приходите в отдел кадров и подавайте заявление. Они в курсе.
Понимаю тех, кто поморщится от одного только имени моего покровителя. Александр Львович Дымшиц, родившийся 12 июля 1910 года, так и остался в истории литературы с репутацией свирепого гонителя талантов. Остался с навсегда прилипшим к нему прозвищем "Председатель еврейской секции Союза русского народа". Его размолвка с Кочетовым из-за Солженицына объяснялась только благосклонностью к первой солженицынской повести Хрущева, а Александр Львович в отличие от твердокаменного Кочетова всегда держал нос по ветру. Оправдывать его не собираюсь. И все-таки повторю то, что позднее мне рассказывал о нем Владимир Михайлович Померанцев, который в одно время с Дымшицем находился в советской оккупационной зоне Германии. До создания ГДР Дымшиц практически был министром культуры зоны, которого немцы полюбили за... либерализм. Да-да, в то время он был либералом, и его коллеги в Германии (тот же Померанцев) знали его как умного, интеллигентного человека, который едко отзывался о бездарных новинках, во множестве печатавшихся в советских журналах, и сочувственно - о том немногом, что было отмечено талантом. А потом его словно подменили. Конечно, это он переменился сам, вернувшись в Россию в самый разгар набравшей силу кампании борьбы с космополитами (читай: с евреями!). И страшно испугался этой кампании: стал клеймить заклейменных и обслуживать погромщиков.
Он выбрал для себя определенную позицию и от нее уже не отступал. Но при этом, говорил мне Владимир Михайлович, был способен на щедрые дружеские жесты. Например, когда за статью "Об искренности в литературе" Померанцева не топтал только ленивый, когда его не только не печатали, но отрезали пути к любому заработку, Дымшиц почти насильно всучил ему крупную сумму денег, категорически оговаривая, что возвращать ее ему не нужно.
Чужая душа, как известно, потемки. Помнится, как тщательно и любовно готовила "Библиотека поэта" первую после гибели Мандельштама книгу стихов этого поэта. Была написана и вступительная статья. Но министерские и цековские чиновники добро этой книге не давали. И не дали бы, если б кому-то в редакции не пришло в голову заказать новую вступительную статью Дымшицу. Он согласился. Конечно, книжка стала хуже, в статье было немало уксуса, но ведь книга вышла! И дала возможность другим изданиям потихоньку публиковать стихи уже не опального, а полуопального (таких изредка печатали) поэта.
Помню, как охотно откликался Дымшиц на предложения "Клуба 12 стульев" "Литературной газеты" написать вступительную заметку к стихам того или иного обэриута. С таким "паровозом" стихи проходили даже через сверхбдительного зама главного редактора Тертеряна.
А, возвращаясь к Госкино, скажу, что редакторская работа, о которой говорил мне Дымшиц, оказалась попросту цензорской. На ней я пробыл недолго. И наши отношения с Дымшицем после того, как я ушел из Комитета по кинематографии, остались очень натянутыми: мы холодно кивали друг другу при встрече и ни о чем никогда не разговаривали. Я и о том, что он умер 6 января 1975 года, узнал много позже этой даты.
22 ИЮЛЯ
Оказавшись после ухода из Госкино СССР, как тогда говорили, "на вольных хлебах", я очень долго искал штатного места: жена зарабатывала совсем немного, и своего требовал трехлетний сын. Меня познакомили с ответственным секретарем журнала "Семья и школа" Петром Ильичем Гелазонией. Он сказал, что им нужен заведующий литературным отделом, эту ставку сейчас занимает поэт Барков, но он собирается уйти. На его место претендует некий детский писатель. Выбирать из нас двоих будет член редколлегии журнала Владимир Михайлович Померанцев. Он курирует литературу. А я пока что могу привлечь к публикации в журнале новых авторов. Лучше всего - известных писателей. За каждую их публикацию мне будут платить определенную сумму.
Дня через два позвонил Померанцев и сказал, что хотел бы со мной познакомиться. "Я объяснил Петру Ильичу, - сказал он, - что критик предпочтительней прозаика. У критика взгляд на литературу шире и беспристрастней".
На встречу с Померанцевым в Центральном доме литераторов я пришел не с пустыми руками: получил повесть о сельском учителе от Булата Окуджавы, дали стихи Варлам Шаламов и Олег Чухонцев, взял статью у критика Бенедикта Сарнова. Померанцев расцвел. "Вот и прекрасно. Будет у нас нормальный журнал", - сказал он, листая рукописи, и спрятал их в портфель.
Из дома литераторов мы поехали к Владимиру Михайловичу (две трамвайные остановки от метро "Семеновская") и ушел я от него поздно, навсегда влюбившись в этого удивительного человека.
Как он вообще оказался в журнале? У старика Орлова, бывшего заведующего городским отделом образования в Москве, были со Сталиным свои счеты: большинство его родственников репрессировали. И хотя сам Орлов не пострадал, но хрущевский доклад на XX съезде одобрил очень горячо. Жадно читал "Новый мир" Твардовского и был под огромным впечатлением от повести Солженицына. Назначенный главным редактором "Семьи и школы" он каким-то образом добился от академии педнаук (журнал был ее органом) утверждения беспартийного Гелазония ответственным секретарем, и - мало того! - делил с Петром Ильичом редакторские обязанности - прислушивался к нему, подписывал почти все, что предлагал Гелазония. Так вот Петр Ильич и посоветовал Орлову взять в редколлегию Померанцева. И Орлов, помнивший и статью "Об искренности в литературе", напечатанную в 1953 году в "Новом мире" Твардовского, и то, как долго на разных собраниях клеймили ее автора, согласился, чтобы литературу в его журнале курировал этот не так еще давно бывший в глухой опале писатель. Померанцева и сейчас печатали не слишком охотно. Но - надо отдать должное Петру Ильичу: члену редколлегии академического журнала печататься все-таки было легче, чем просто литератору, в прошлом опальному. Это почувствовал и сам Померанцев, который любил Гелазонию и был благодарен ему.
Я полюбил этого человека, родившегося 22 июля 1907 года. Его не сломило более чем
