Сергей Беляков - Сборник критических статей Сергея Белякова
Однако в 2006–2008 годах его отношение к президенту вновь меняется. И вот уже в романе “Теплоход Иосиф Бродский” появляется светлый образ… нет, не президента, но президентского сановника, интеллектуала-силовика Василия Есаула (помесь Владислава Суркова с Игорем Сечиным и Дмитрием Козаком).
При этом Проханов все-таки остается оппозиционером. Его взгляд на происходящее, по крайней мере начиная с позднеперестроечного романа “Ангел пролетел”, достаточно мрачен. Тональность его поздних вещей почти всегда алармистская и даже апокалипсическая: “Россия находилась во власти злодеев, расхищавших ее богатства, обрекавших русский народ на унылое прозябание <…> Обезлюдевшие русские земли заселялись воинственными кавказцами[285], предприимчивыми и неутомимыми китайцами, а управляющие страной упыри копили миллиардные состояния…” (роман “Холм”, 2007).
Очевидно, отношение Проханова к власти колеблется в зависимости от того, возвращается ли власть к “имперской идее” или отказывается от нее.
После осетинской войны Проханов попросил своих читателей поддержать нынешнюю власть: “Сегодня Путин и Медведев — два ключевых камня в своде русской государственности. Да не раскрошатся”[286].
История представляется конспирологу Проханову непрерывной борьбой враждующих проектов, заговоров, “орденов”. Идею о противоборстве мондиалистского “Ордена КГБ” и русского “Ордена ГРУ” Проханов, очевидно, позаимствовал у А. Дугина, а последний, в свою очередь, у французского конспиролога Жана Парвулеско. Политические “галлюцинаторные” романы Проханова строятся либо как история осуществления заговора (“Последний солдат империи”), либо как история борьбы заговоров (“Господин Гексоген”, “Экстремист”), либо как мистическое сопротивление заговору (“Крейсерова соната”).
В чеченских романах заговор заменяется ловушкой. В такую ловушку, устроенную Дудаевым и Масхадовым, попадают русские войска — понятий “российские войска” и “федералы” Проханов не любит, — штурмующие Грозный (“Чеченский блюз”). Композиция другого чеченского романа построена на двух ловушках — малой, чеченской, и большой, русской. В первую попадает отряд Пушкова-младшего, вторую готовит для Басаева Пушков-старший (“Идущие в ночи”). Борьба заговоров для Проханова прежде всего — борьба духовная, мистическая. Судьбу мира решают не политики, не военные, а маги, колдуны, святые. В галлюцинаторных и даже в реалистических (не лишенных также элемента галлюцинаторности) романах победе или поражению предшествует какой-либо мистический знак. Видение Хлопьянова (одинокий бомж перед Домом Советов вместо ожидаемого многолюдного митинга) служит предвестником поражения (“Красно-коричневый”). Мистическая победа юродивого над Змеем предшествует настоящей победе “Ордена ГРУ” над “Орденом КГБ” (“Господин Гексоген”). В “Надписи” гибели Шмелева и краху его “Города будущего” также предшествует мистическое поражение. В “Теплоходе Иосиф Бродский” молитва святого старца не дает колдуну Словозайцеву воскресить Троцкого, а вскоре самого колдуна и его союзников уничтожает Василий Есаул. В самых безумных романах Проханова мистика вытесняет историческую реальность, а мистический знак подменяет настоящую победу или поражение. В “Последнем солдате империи” американский полковник Джон Лесли, он же “главный маг Солнечной системы”, замораживает (в прямом смысле слова) лидеров ГКЧП. В “Крейсеровой сонате” сталинский сокол и воскресший из мертвых экипаж затонувшего подводного крейсера сбивают американский космический корабль “Колумбия” и разрушают Колосса — воплощение антинародной власти.
В конспирологическом мире Проханова герой чаще всего оказывается лишь исполнителем чужой воли. Белосельцев послушно исполняет волю враждебных и могущественных сил и с ужасом наблюдает теракт в Печатниках (“Господин Гексоген”) или “гибель красных богов” (“Последний солдат империи”), к которой сам приложил руку. Деятельный герой, вроде Сарафанова из “Экстремиста” или Хлопьянова из “Красно-коричневого”, столкнувшись с могущественной силой врагов-заговорщиков, терпит поражение. Даже герой-победитель (Василий Есаул из “Теплохода Иосиф Бродский”) на протяжении почти всего романа лишь наблюдает за развернувшейся перед ним картиной. Кудрявцев из “Чеченского блюза” совмещает в себе деятельного героя (организует оборону дома на привокзальной площади) и героя-наблюдателя. Резню русских за обеденным столом и разгром Майкопской бригады читатель видит именно глазами Кудрявцева.
Пассивность героя обусловлена творческим методом Проханова. Писателю нужен герой-наблюдатель, герой-хроникер, герой-зритель. Романы Проханова, за несколькими исключениями, состоят из многочисленных “живописных картинок”-описаний, перемежающихся с монологами героев. Проханов как будто рисует яркие сюрреалистические полотна, отсылающие к работам Босха: он изображает чудовищ, уродцев, злодеев или описывает взрывы, пожары, катастрофы. Поэтому идеальный герой Проханова — не разведчик Белосельцев, не литератор Коробейников, не бизнесмен Сарафанов и даже не офицер Пушков, а военный корреспондент Литкин, человек-телекамера.
Проханов не силен в психологической прозе. В его романах нет развивающихся характеров. Герой может до неузнаваемости измениться, но это будет не психологическая эволюция, а сбрасывание маски. Как и положено в конспирологических романах, герои Проханова носят “маски” и “маскхалаты” и снимают их в нужный момент. Русский аристократ Агаев, сбросив свой “непроницаемый хитин”, оказывается евреем (“Экстремист”), гэбэшник Копейко оборачивается казаком-антисемитом (“Господин Гексоген”). В романе “Чеченский блюз” радушные хозяева, заслышав “Аллах Акбар!”, преображаются в кровожадных убийц и начинают резать беспечных русских солдат. Не чуждый расизма, Проханов описывает преображение (сброс защитной оболочки) как смену расового типа. Так, в романе “Надпись” Исаков, интеллектуал “с добродушным русским лицом”, во время русофобского монолога меняется на глазах: “…рыжеватые волоски на лысеющей голове <…> почернели, погустели, обрели волнистость <…> округлая голова вытянулась, похудела, стала жесткой, горбоносой <…> в нем проступил какой-то иной, ассирийский тип, невозможный в ярославских селениях”.
Проханов известен своими метафорами. В русской литературе нет (и не было) другого писателя, способного сочинять разнообразнейшие сравнения и метафоры в “промышленных” масштабах. Впрочем, такое изобилие ведет к неизбежной инфляции слова. Даже самые роскошные метафоры легко теряются в потоках прохановского красноречия, обесцениваются. Избыточность оборачивается против самого писателя. Отсюда и фирменное дурновкусие Проханова.
Не только читатели, но и слушатели Проханова (например, на радиостанции “Эхо Москвы”) сталкиваются с непрерывным речевым потоком, который беспрестанно генерирует все новые “перлы”. Проханов не сочиняет метафоры, он мыслит и говорит метафорами. Если искусство — “мышление в образах”, то мышление Проханова — образец чистого искусства. Его теле- и радиоэфиры отчасти позволяют приоткрыть “творческую лабораторию”. Так, в одной из радиопередач он рассказал о мыслящей ракете: “…я подошел к ракете, говорю — парень, о чем ты думаешь, она говорит — о Вашингтоне думаю <…> Ракета говорит мне, да, задумчивая ракета”. Эта импровизация отсылает к эпизоду из “Надписи”: в боеголовках ракет средней дальности “дремали кошмарные сны о сожженном Париже, провалившемся в преисподнюю Риме, расплавленном Лондоне”. Одушевление машин — давняя особенность Проханова. Возможно, результат увлечения Платоновым, хотя цитата говорит скорее о природной склонности к технократизму и одухотворению оружия.
Лучше всего Проханову удаются описания разного рода монстров и всего, что связано с насилием. Взгляд Проханова на мир — взгляд неординарного художника, наделенного зрением Брейгеля-старшего или Иеронима Босха.
Проханов демонизирует противника буквально, “враги” русского народа и русского государства предстают омерзительными монстрами. На демонстрации “демократов” в 1991 году сокрушать коммунизм шли колючие ежи, огромные жуки-носороги, “проткнувшие своим острием безжизненные тела прохожих”, птицы с пеликаньими клювами, “в которых они держали оторванные детские ручки и ножки”. Все небо над “демократами” было “в бесчисленных росчерках птеродактилей, острокрылых демонов, зубастых химер” (“Последний солдат Империи”, 2003). Образы разрушителей красной империи, Горбачева, Ельцина, Шеварднадзе, парящие в московском небе 1993 года, напоминают уродливые рыбьи эмбрионы (“Красно-коричневый”). Вообще, господство демонов-“либералов” в воздухе — один из наиболее распространенных образов у Проханова. В романе “Экстремист” на фуршете русофобов воздушное пространство заполнено летающими демонами, напоминающими то насекомых, то “червеобразные знаки и буквы”. В “Крейсеровой сонате” над порабощенной Россией летит американский космический корабль “Колумбия”.
