Лидия Яновская - Творческий путь Михаила Булгакова
Думаю, из пятидесяти посещений Михаилом Булгаковым, гимназистом и студентом, оперных спектаклей «Фауста» по крайней мере одно, а может быть, и два или несколько пришлось на гастроли Ф. И. Шаляпина. И след этого в романе «Мастер и Маргарита» есть.
Процитирую воспоминания художника М. В. Нестерова:
«Шаляпин чаще и чаще стал бывать в Киеве… Вскоре состоялся бенефис артиста. Я был на нем. Шел «Фауст»… Шаляпин был исключительно прекрасен. Никогда не забуду сцены, когда Мефистофель является на площади перед церковью, куда вошла Маргарита. Это появление, истинно трагическое, проведено было так ново, так неожиданно, гениально. Мефистофель, одетый в черное, в черный, дивно облегающий гибкую фигуру плащ на оранжевой, огненной подкладке…»[119]
В романе «Мастер и Маргарита» буфетчику из Варьете Воланд виден так: «Черный маг раскинулся на каком-то необъятном диване… Как показалось буфетчику, на артисте было только черное белье и черные же востроносые туфли».
Мефистофель, «одетый в черное»… Шаляпинское черное трико, позволяющее плащу «дивно облегать» гибкую фигуру. Шаляпинские «востроносые», одного цвета с чулками, туфли. И главное — плащ Шаляпина: «Буфетчик не знал, куда девать глаза… Вся большая и полутемная передняя была загромождена необычными предметами и одеянием. Так, на спинку стула наброшен был траурный плащ, подбитый огненной материей…»
Правда, со временем шаляпинский грим, костюм, шаляпинская трактовка образа сами становились в какой-то мере традицией. Булгаков слушал всех, кто пел эту партию в Киеве в 900-е и 910-е годы, и знаменитого Льва Сибирякова, чей портрет и автограф хранил, — артиста петербургского (Мариинского) оперного театра, много певшего в Киеве; и любимца киевской публики Платона Цесевича, обладателя могучего и красивого баса; в 20-е и 30-е годы «Фауст» шел и в Москве и в Ленинграде, и всех замечательных исполнителей роли Мефистофеля Булгаков слушал…
Есть и другие реминисценции оперы «Фауст» в романе «Мастер и Маргарита». (Ну хотя бы эта: «Без страха пей, в ней яда уж нет!» — с этими словами оперный Мефистофель протягивает Фаусту чашу, в которую только что налит яд. В романе «Мастер и Маргарита» Воланд «быстро приблизился к Маргарите», поднес ей чашу, в которой алая кровь, «и повелительно сказал:
— Пей!
У Маргариты закружилась голова, ее шатнуло, но чаша оказалась уже у ее губ, и чьи-то голоса, а чьи — она не разобрала, шепнули в оба уха:
— Не бойтесь, королева… Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья».)
Но связь романа, и прежде всего фигуры Воланда в нем, с трагедией Гёте «Фауст» еще очевидней. Булгаков не скрывает, Булгаков подчеркивает ее.
Едва не вспыхивает в тексте самое имя Мефистофель. «Вы — немец?» — спрашивает Иван Бездомный, впервые столкнувшись с загадочным иностранцем. «Я-то?.. — после некоторого раздумья отвечает Воланд. — Да, пожалуй, немец…» Как не вспомнить: «Затем, что Мефистофель был родом немец…» — в стихотворении Лермонтова «Пир Асмодея».
Дважды упоминается в романе Брокен — тот самый Брокен в горах Гарца, на который Мефистофель водил Фауста в Вальпургиеву ночь.
При первом появлении на страницах романа у Воланда изображение пуделя в руке: черный набалдашник в виде головы пуделя украшает его трость. Правда, атрибуты дьявола изменчивы и зыбки, и вот уже «в лунном, всегда обманчивом, свете» Ивану Бездомному кажется, что под мышкою у «таинственного консультанта» не трость, а шпага. Но символический пудель возникнет снова — «тяжелым в овальной раме изображением черного пуделя на тяжелой цепи», которое повесят Маргарите на грудь как знак ее королевского достоинства на великом балу у Сатаны; изображением золотого пуделя на подушке, которую кладут ей под ногу… Символ-память, надо думать, о том пуделе, в виде которого приходит к Фаусту Мефистофель у Гёте…
Далее. В первой главе романа «Мастер и Маргарита» Воланд предлагает своим собеседникам папиросы.
«— Вы хотите курить, как я вижу? — неожиданно обратился к Бездомному неизвестный, — вы какие предпочитаете?» — «А у вас разные, что ли, есть?» — мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились. «Какие предпочитаете?» — повторил неизвестный, а затем «немедленно» вытащил из кармана портсигар и предложил Бездомному именно то, что тот пожелал.
Диалог перекликается — осознанно, конечно, — с известной сценой «Погреб Ауэрбаха в Лейпциге» в трагедии Гёте «Фауст»:
«Мефистофель… Какого же вина вам выпить любо? Фрош. Как вас понять? Ваш выбор так велик? Мефистофель. Кто что захочет, и получит вмиг». И «требуемое каждым вино льется в стаканы».
Связь романа «Мастер и Маргарита» с трагедией Гёте разнообразна и глубока. Ее можно проследить в подспудном и внешнем, в главном и второстепенном, в подчеркнутых совпадениях и в решительном противостоянии. Не исключено, например, что такая подробность дьявольщины в романе, как «волшебные деньги», «якобы деньги», летящие из-под купола Варьете на сеансе черной магии денежные бумажки, тоже восходят к Гёте. (Во второй части трагедии Мефистофель, оказавшийся вместе с Фаустом при дворе средневекового императора, вводит бумажные деньги. Смотритель дворца радостно докладывает о нововведении: «Беглянки разлетелись врассыпную. Бумажек не вернуть уж. Первый вал вкатился с улиц в лавочки менял…» А император тотчас начинает оделять этим так легко доставшимся ему богатством придворных: «Шут. В листках волшебных ничего не смыслю. Император. Увы, я дураку их и отчислю. Шут. Вот падают еще. Все это мне? Император. Лови. Будь рад свалившейся казне».)
Правда, у Гёте речь идет о бумажных деньгах вообще, об изобретении бумажных денег — ассигнаций, каковую выдумку он приписывает Мефистофелю, а у Булгакова — чертовщина, липовые деньги, превращающиеся в резаную бумагу или в этикетки с бутылок «Абрау-Дюрсо», как дьявольское золото в черепки у Гоголя…
Но вернемся к параллелям внешним.
Мефистофель Гёте появляется перед Фаустом в средневековой одежде. Сначала — странствующим студентом: «Вот, значит, чем был пудель начинен! Скрывала школяра в себе собака?» Потом — щеголем: «Смотри, как расфрантился я пестро. Из кармазина с золотою ниткой камзол в обтяжку, на плечах накидка, на шляпе петушиное перо. А сбоку шпага с выгнутым эфесом».
Шпага — атрибут Воланда. В первой части романа возникающий мельком (то «в лунном, всегда обманчивом свете», то перед глазами ошеломленного буфетчика: «на подзеркальном столике лежала длинная шпага с поблескивающей золотой рукоятью»). Во второй части шпага при Воланде всегда.
Но одет он иначе. Современный серый костюм (правда, дорогой костюм, даже щегольский, серый берет, перчатки, трость) — при его появлении на Патриарших. Такой же костюм, но черный — на следующее утро, в квартире директора Варьете Степы Лиходеева. «Дивного покроя» фрак и черная полумаска вечером — на сцене театра Варьете… Да ведь по-другому и не может быть!
У Гёте действие происходит в средние века, и Мефистофель одет как современник Фауста. Ведьма, к которой он является вместе с Фаустом, не узнав его, восклицает: «Слепа, простите за прием! Но что ж не вижу я копыта? Где вороны из вашей свиты?» На что Мефистофель отвечает: «Все в мире изменил прогресс. Как быть? Меняется и бес… С копытом вышел бы скандал, когда б по форме современной я от подъема до колена себе гамаш не заказал».
Воланд тоже одет «по форме современной». В этом несходстве — сходство.
* * *Самое имя Воланд также восходит к Гёте. Оно возникает в «Фаусте» один-единственный раз: так называет себя Мефистофель в сцене «Вальпургиева ночь», прокладывая себе и Фаусту дорогу на Брокен среди мчащейся туда нечисти.
В переводах «Фауста» на русский язык это имя обыкновенно опускается, заменяется именем нарицательным. Б. Пастернак переводит это место так: «Эй, рвань, с дороги свороти и дайте дьяволу пройти!» А. Фет: «Прочь! Видишь, сам идет». В известном в конце XIX века переводе Н. Голованова: «Дорогу, чернь! Дорогу сатане!» Н. Холодковский, чей перевод до сих пор считается самым точным стихотворным переводом «Фауста», также заменил имя: «Дорогу! Черт идет!» — но в примечании отметил: «В подлиннике: Junker Voland kommt. Voland — одно из имен дьявола в немецком языке». (Курсив мой. — Л. Я.)
Автор прозаического и очень внимательного перевода «Фауста» А. Соколовский (СПб, 1902)[120] имя Воланд дал в тексте:
«Мефистофель. Вон куда тебя унесло! Вижу, что надо мне пустить в дело мои хозяйские права. Эй, вы! Место! Идет господин Воланд! Дорогу, почтенная шваль, дорогу!» И в комментарии немецкое «Junker Voland kommt» пояснил так: «Юнкер значит знатная особа (дворянин), а Воланд было одно из имен черта. Основное слово «Faland» (что значило обманщик, лукавый) употреблялось уже старинными писателями в смысле черта». (Булгакова здесь привлекло не только имя Воланд, но и слово «Faland»; в романе «Мастер и Маргарита» оно вспыхивает в главе 17-й, в гуле голосов: «Как фамилия-то этого мага?.. — Во… Кажись, Воланд. А может быть, и не Воланд? Может быть, и не Воланд. Может быть, Фаланд».)
