Борис Стругацкий - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 1
— Как не помнить.
— Это он мне недавно говорил про твоего профессора. Он сейчас возглавляет одну лабораторию. Я с ним свяжусь. Может, это по его линии…
Федор Игнатьевич держался сочувственно, по-товарищески — В.Ф. столько лет знал его, что мог оценить это, в общем-то редкое, товарищеское тепло, поэтому от него требовалось болезненное волевое усилие, чтобы задать вслух вопрос, который в этой атмосфере товарищеского доброжелательства звучал скорее раздраженно и агрессивно:.
— Хорошо, Федор Игнатьич, я понимаю, что в такой ситуации трудно в чем-то быть уверенным. Но, ради Бога, дайте совет. Что нам делать? Подать заявление об исчезновении? Кому? Куда?
— Судя по тому, что ты мне рассказал, заявление вы уже написали.
— Но это же были… вы сами сказали, что они работали непрофессионально.
— Ну, ход заявлению они все равно дадут. Ты же знаешь, как у нас все устроено. Давить на чужой отдел я не могу — пользы не будет. Людей, конечно, я знаю, позвоню. Я думаю, с вами свяжутся — досточно быстро.
— Допустим, свяжутся — и что тогда?
— Будет расследование. Если что покажется странным — сразу звони мне.
— Я вот еще о чем хотел попросить… За квартирой ведь наверняка велось наблюдение. Можно узнать, когда Гоша туда пришел, проверить.
— Выясним. — Теперь точно следовало сменить тему. «Глядя на луч пурпурного заката…» неслось из-за обитой дерматином двери.
— Вам, наверное, не хотелось на пенсию.
— А кому, хочется? Увы, это все по-ли-тика. В данном случае, восточная.
После чая В. Ф., набравшись храбрости, попросил Федора Игнатьевича взять на сохранение бумаги. Тот нахмурился, полистал содержимое портфеля, взглянул на В. Ф. в упор, покачал головой. «Правила забываешь, Валя. Никаких чужих бумаг я брать не буду. Самиздат, конечно, пустяковый. Зарой или выброси, потом восстановишь».
* * *Они вернулись домой измочаленные. Разговаривать не хотелось. Легли спать сразу, повернувшись спиной друг к другу. В самую глухую пору ночи Т. В. внезапно проснулась, разбудила В. Ф. Сев на постели, сжала руками голову.
— Мне приснился сон. Я абсолютно уверена… Я знала, что Гоша где-то здесь, рядом. Он в городе, я была недалеко от этого места. Какой-то дом, в доме темно. Я ходила вокруг. Босиком по снегу. У меня замерзли ноги. Мне кажется, что в деле замешана женщина. Дом старый. Похоже, на Петроградской. Или нет… Но недалеко, там был мост, может быть, на другой стороне. Я и сейчас отчетливо вижу. Мне кажется, я могла бы его найти.
— Ты хочешь попробовать?
Вопрос, казалось, повис в воздухе. Ей хотелось… Но было пять часов утра, и от кварталов, которые она, вроде бы, видела, их отделяло немалое расстояние. Она чувствовала молчаливое сопротивление В. Ф.
— Ты думаешь, это на Васильевском?
— Нет, на Выборгской.
— Хочешь нарисовать план?
Она ухватилась за эту идею. Позже она думала, что это было ошибкой, а правильным решением было бы немедленно ехать. Уверенность, обретенная во сне, постепенно рассеивалась. Она наметила берег Петроградской стороны, телевизионную башню. Башня, как ей казалось, торчала где-то слева и сзади. Нарисовала берег реки, мост, канал. Добавила трамвайные пути. Явно не складывалось с масштабом. Она попыталась исправить рисунок. С каждой ошибкой, с каждым исправлением, с каждой потерянной минутой знание уходило. Осознав, что ничего не получается, она швырнула ручку в угол, закрыла лицо руками и громко заплакала.
Глава 2.1976. Январь
Прошел месяц, но надежда, что Гоша жив, ее больше не покидала. Правда, вопрос, как его найти, не слишком приблизился к разрешению. Им запретили обращаться в милицию, сказав, что расследованием занимаются более высокие инстанции. С ними пару раз встречался следователь — в боковом крыле Большого дома на Литейном. Задавал свои, следовательские, вопросы, как ей казалось, имеющие не слишком большое отношение к делу. Выводы держал при себе. О ходе расследования им сообщали главным образом отрицательную информацию: нет, похищения точно не было, нет, ни вашего сына, ни И. А. никто не арестовывал… Лишь Федор Игнатьевич передал через жену, которая позвонила Т. В., что пятнадцатого числа наблюдение за квартирой еще не установили, но Гоша, по всем данным, находился там.
Их заставили сообщить в деканат, что Гоша серьезно заболел, и оформить от его имени академический отпуск. Администрация согласилась, не задавая лишних вопросов. Вопреки всему, они старались действовать, как могли. Она видела свои сны.
Практическими поисками занимался в основном В. Ф., не верящий ни в какую мистику. Познакомился с диссидентствующими приятелями Гоши, собрал множество сведений об их действиях (и действиях властей) 14 декабря, но эти сведения ни на йоту не приблизили его к Гоше. Т. В. считала, что В. Ф. напрасно тратит время, но не хотела препятствовать его поискам, лишь бы они не мешали ей идти своим чудесным образом открывшимся путем. Благодаря рожденной снами надежде, она иногда позволяла себе задуматься, спокойно оглядеться вокруг и удивлялась, насколько многое внезапно переменилось в ее жизни и стало выглядеть иначе. Будто в однородных пространствах серого петербургского дня появились тайные ходы и пещеры.
Когда надежда отступала в сторону, ей казалось, что она идет в темноте по узкому мосту без перил, перекинутому над пропастью. В эти ужасные минуты главным было не дать себе сорваться. Нет, даже с практической точки зрения не все выглядело безнадежно. Она почти не ходила теперь на свою обычную работу. С тамошним начальством «поговорили». Она ходила в секретную Лабораторию. Возглявлял ее Михаил Константинович, бывший подчиненный Федора Игнатьевича. Для В. Ф. это был М. К., Московский Комсомолец, но в Лаборатории занимались ею, а не ее мужем. У В. Ф., в отличие от нее, не нашлось никаких необычных способностей. Лаборатория находилась на Петроградской стороне недалеко от телевизионной башни, вокруг которой, как вокруг некоей оси, по-прежнему вращались ее удивительные сны.
В. Ф. говорил, что М. К. сослали на руководство лабораторией, изучающей сомнительные паранормальные способности, после того, как он провалился где-нибудь за рубежом.
Возможно, это было правдой — М. К. часто разговаривал с нею, и в его рассказах об экзотических странах, где ему приходилось работать, чувствовалась сдержанная горечь утраты. Эта горечь ему шла. Рослый (заметно выше В. Ф.), светловолосый, со слегка вьющимися волосами, всегда в светлых рубашках с неизменным галстуком-бабочкой, в темных, тщательно выглаженных брюках, в мягких замшевых туфлях, он казался Т. В. настоящим джентльменом. М. К. лично занимался ее случаем. Бесплодное раздражение В. Ф. было совершенно неуместным.
Поднимаясь на эскалаторе, она перебирала детали своих снов. К сожалению, они посещали ее далеко не каждую ночь, а в среднем раз в неделю. Никакой отчетливой закономерности пока установить не удавалось. Надежда, почти уверенность, что Гоша жив, придавала ей сил — но в то же время никуда не исчезли и основания для боли и тревоги. Если он жив, то почему не даст о себе знать?
Она перебралась в комнату Гоши недели три назад, но от этого сны не снились чаще и не делались отчетливее. Чтобы удержать их детали, они с М. К. уже испробовали несколько методов. С самого начала она, едва проснувшись, бросалась к столу и записывала все, что могла вспомнить. Вместе они разработали список вопросов в надежде определить, где она бродила во сне, чувствуя близкое присутствие Гоши. А недавно М. К. дал ей удивительно компактный немецкий магнитофон: возможно, детали сохранятся лучше, если она просто будет их наговаривать на пленку. Одна из проблем была в том, что ей снились разные кварталы. Трижды — на Выборгской стороне (в этом не было никаких сомнений) и два раза — участок Петроградской недалеко от Большого проспекта, но ничего настолько характерного, чтобы определить правильный дом. Под руководством М. К. она училась управлять своими действиями во сне. Он выдал ей папку с машинописью, где содержались советы на эту тему, она постоянно читала ее вечерами, но пока у нее ничего не получалось. А иначе, казалось бы, чего проще — подойти да прочесть на углу улицы адрес.
Она заставила В. Ф. расконсервировать семейный «москвич», который обычно использовался только летом. Один раз съездили на Выборгскую сторону, один — на Петроградскую, но по мере приближения к месту, видевшемуся в снах, темное облако окутывало ее. Последний раз она взяла диктофон, но у «москвича» на полдороге лопнула шина. Она расстроилась, рассердилась, они (в который раз уже) поругались с В. Ф., вернулись домой и до вечера не разговаривали. Последняя ночь была пустой, но она собиралась обсудить сегодня с Михаилом Константиновичем новую стратегию.
