Андрей Балабуха - Бремя личности
А ведь, казалось бы, удивительно: американский фантаст, именующий себя «воинствующим радикалом», активный член Социалистической партии труда — это ж просто находка для советского издателя! Однако в обойму наиболее публикуемых у нас американских писателей Мак Рейнольде не вошел, разделив судьбу Роберта Хайнлайна, с которым отечественные читатели смогли по-настоящему познакомиться лишь во времена перестроечного и постперестроечного книгоиздательского бума. Рейнольдсу повезло даже еще меньше. Открывался же ларчик сей — в полном соответствии с традицией — довольно просто.
В 1964 году в февральском номере журнала «Коммунист» появилась статья ленинградских критиков Евгения Брандиса и Владимира Дмитревского «Будущее, его провозвестники и лжепророки» — беглый обзор американской НФ. Статья была переведена в США в октябре следующего года в журнале «Фэнтези энд Сайнс Фикшн», там же были опубликованы и отклики на нее ведущих американеких фантастов — Айзека Азимова, Рэя Брэдбери, Пола Андерсона и Мака Рейнольдса, причем отповедь двух последних была особенно резкой. Оно и не удивительно разве могла появиться в «Коммунисте» не заидеологизированная до предела статья…
«Одно мне ясно, — писал в завершение своего ответа Мак Рейнольде, — догматикам любого общества трудно представить себе будущее, в котором излюбленные ими становления изменились. Они практически не способны говорить о желательном будущем, где учреждения эти уже устарели.
Словом, я бросаю господам Брандису и Дмитревскому такой вызов: вы считаете, будто многим американским и английским писателям не по силам создать оптимистический рассказ о будущем, в котором капитализм перестал бы являться господствующей социальной системой, а сменился бы чем-то более соответствующим дальнейшему развитию. Пусть так. Но тогда покажите нам произведение советского писателя-фантаста, мечтающего о чем-то более совершенном, нежели то, что вы именуете коммунизмом!
Или вы утверждаете, что уже завершили свою социальную эволюцию? Что дальше уже не мыслимо ничего более совершенного, чем существующая сейчас в СССР система?»
Сами понимаете, ответить на подобный вызов можно было лишь одним-единственным способом: Мака Рейнольдса в Советском Союзе не издавать… Вот и оказалось, что один из ведущих фантастов США у нас был представлен сокращенным переводом рассказа «Компания „Последняя возможность“», опубликованным в семидесятом году «Комсомольской правдой», да новеллой «Специалист», включенной годом позже в один из коллективных сборников «мировской» серии «Зарубежная фантастика».
Впрочем, надо сказать, самого писателя все это волновало очень мало. С переходом на профессиональную писательскую работу Им овладело беспокойство, Охота к перемене мест (Весьма мучительное свойство, Немногих добровольный крест).
В результате Рейнольде, придя, очевидно, к выводу, что лучший способ бороться с искушением — это поддаться ему, принялся колесить по миру, вскорости прослыв в литературных и окололитературных кругах великим путешественником. «Я побывал более чем в шестидесяти странах, — не без гордости констатировал он, — в том числе, в семи коммунистических». Правда, такое «галопом по европам» не позволяет, разумеется, по-настоящему узнать HIT одной страны; купленный в агентстве Кука тур — не лучший курс страноведения. Однако любые путевые впечатления все равно для всякого писателя живительны. И хотя, читая, скажем, повести Рейнольдса, действие которых происходит в России («Свободу» или включенную в этот сборник «Революцию»), нельзя не заметить, чта «развесистой клюквы», там ничуть не меньше, чем в сочинениях Александра Дюма-отца, который и запустил в обиход это выражение, тем не менее некоторые реалии подмечены взглядом внимательным и цепким.
Но в конце концов, то ли устав от путешествий, то ли охладев к ним, в начале семидесятых Мак Рейнольде осел в Мексике (объяснялся такой выбор не необходимостью в смене климата, ради чего в свое время отправлялись куда-нибудь в благодатную Италию отечественные господа сочинители, а финансово-налоговыми обстоятельствами, сродни тем, из-за которых Гарри Гаррисон, например, всем странам предпочитает Ирландию). Доподлинно неизвестно, жил ли Рейнольде здесь анахоретом, однако действительно В седьмом часу вставал он летом И отправлялся налегке К бегущей под горой реке…
Господи! Написав название этого предисловия лишь потому, что соблазнительно улеглось имя в размер «онегинской» строки, я и сам не подозревал, как много этих строк окажутся приложимы к рейнольдсовской жизни! Воистину, «Онегин» — роман вечный, всеобъемлющий и универсальный… Но я снова отвлекся, за что почтительнейше прошу меня простить.
Здесь, в Мексике и прошло последнее десятилетие жизни Рейзюльдса возможно, самое плодотворное. Работал он в эти годы много — настолько, что и после его смерти, последовавшей в 1983 году, книга продолжали выходить в свет (их оказалось шесть; правда, три были завершены другими писателями два романа Дином Ингом и один Майклом Бэнксом). Причем говорит это не только о работоспособности и плодовитости Мака Рейнольдса, но и о том, что книги его продолжали и продолжают оставаться интересными — и для писателей, взявшихся эти романы завершать, хотя их никто к тому не понуждал, и для читателей, продолжающих раскупать Рейнольдсовы книги. Книги, заметьте, — «великого социоэкономиста НФ» — и это в то время, когда бестселлером стала работа совсем иного рода, название которой говорит само за себя: «Почему американцы не любят политику»…
Вот и получается, что Мак Рейнольде, с которым я никогда в жизни не встречался, действительно оказался моим добрым приятелем — пусть и односторонне-заочным. И из-за тяги своей к морю, незадавшейся флотской карьеры; и из-за любви к путешествиям, которую ему, справедливости ради замечу, удовлетворить было куда легче, чем нашему брату, отечественному фантасту; и даже из-за политизированности своей, столь милой моему сердцу российского литератора, воспитанного в советскую эпоху. И, главное, тем, что мне доставляет истинное удовольствие читать его, на первый взгляд, казалось бы, столь бесхитростные, но на самом деле с двойным, а то и тройным дном романы и рассказы…
И от души надеюсь, таким же добрым приятелем станет он для многих из вас.
От составителя
(Предисловие к сборнику «Пробный камень»)Всего каких-то три-четыре десятилетия назад (а что это для истории? даже для человека не столь уж огромный срок…) мир казался нашим писателям-фантастам на удивление тесным. Он был уже полностью открыт, наш земной мир. Изучен. Изведан. Его можно — и должно! — было лишь переустраивать. Отеплять Арктику, поворачивать Гольфстрим, отбирать энергию у тропопаузных ветров… Простыми были и задачи, вставшие перед героями книг, — изобрести что-нибудь этакое, открыть, построить…
Просты были и конфликты — в лучшем случае борьба между умеренными консерваторами и умеренными же новаторами под пряным соусом из шпионов и диверсантов…
А ведь было это уже совсем на пороге иного времени — того, точкой отсчета для которого стал XX съезд КПСС. Это было как порыв ветра, которым хочется дышать, даже задыхаясь порой с непривычки. Именно этот ветер уносил к далеким мирам могучие звездные корабли в «Туманности Андромеды» И. Ефремова. Именно он принес с собой тот свежий и чистый воздух, которым дышали герои «Возвращения» братьев Стругацких или «Гостя из бездны» Г. Мартынова.
Вот в это время и сформировался отряд тех отечественных фантастов, кого сегодня мы по праву относим уже к мастерам. Братья Стругацкие и Дмитрий Биленкин, Кир Булычев и Илья Варшавский, Геннадий Гор, Евгений Войскунский и Исай Лукодьянов, Ольга Ларионова — список этот можно было бы и продолжить, но вряд ли есть в том смысл: сегодня их знают не только профессиональные любители научной фантастики.
Но время изменилось вновь. И в годы, которые сейчас мы привычно уже называем «периодом застоя», те писатели, кто продолжал говорить во весь голос, были услышаны не одними поклонниками их таланта. «Час Быка» И. Ефремова был снят с полок библиотек, он даже не включался в библиографии. Уничтожающей критике подверглись повести братьев Стругацких… Те же, кто во весь голос говорить не мог, не умел, не решался, — тем оставалось осуществлять, по меткому выражению Н. Эрдмана, «последнюю из всех свобод свободу шепота». Но даже к шепоту фантастов прислушивались старательно. Ведь сказка — быль, да в ней намек. А намеков в те годы не Любили. Не любили и побаивались. И потому число изданий фантастики катастрофически падало. Дошло до того, что в иные годы выходило в свет всего по десятку книг, — и это в нашей-то огромной стране!
Но, пожалуй, труднее всего оказалось поколению тех, кому сейчас за сорок. Их души и умы были сформированы в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов. Но заявить тогда о себе они еще не могли — хотя бы просто по возрасту. А потом это оказалось трудно. Для некоторых — слишком трудно.
