Огонь Просвещения (СИ) - Нигматулин Марат "Московский школьник"
О преподавании литературы в народных школах.
Изначально данная статья предполагалась на роль главы для книги «В защиту реформы образования», но не сумела войти в нее, а потому я разместил ее здесь в роди отдельной статьи.
Никак не являясь противником как существующего строя, так равно и строя, ему предшествовавшего, то есть советского, но, напротив, будучи убежденным коммунистом, все же считаю нужным изложить в данной статье некоторые свои мысли по предмету самой русской литературы, а также некоторых смежных вопросов ее преподавания в наших народных школах. Вы спросите меня, быть может, зачем я изложил вам кратко свои взгляды, зачем я как бы заранее оправдываюсь перед читателем. Вы, возможно, подумаете, что я хочу подчинить интересам компартии всю русскую литературы, трактуя ее в рамках марксистского учения, но если вы так решите, то совершите грубейшую ошибку, ибо все именно противоположно. Хотя я и поклонник Старого режима, но я не могу не видеть со слезами на глазах, какое ужасное, не побоюсь этого слова, наследие он оставил нашему обществу в вопросе трактовки литературных текстов и преподавания литературы в школах. Теперь же обо всем по порядку далее. Первый и главный вопрос, который нам следует решить, говоря о русской литературы, так это вопрос о самом ее определении. Единственно возможный ответ на этот вопрос будет таков: «Русская литература есть общая сумма литературных текстов, созданных на русском языке, либо же сотворенных авторами, происходящими из России и наследующими ее культуру, или же сочетающих в себе обе эти черты.». Конечно, и этот взгляд можно будет оспорить, равно как и любой иной, ибо есть два человека, которые самим своим существованием ломают любое определение в данном вопросе – Набоков и Рэнд. С одной стороны, Набоков уехал за границу, где писал на английском, однако же он остался русским писателем, а вот Айн Рэнд, хотя она и повторила его судьбу в этом вопросе, к русской литературе никак не относится, да и не родился пока еще тот литературовед, который готов причислить ее к сонму русских писателей. Это же до какого абсурда и растления под пагубным влиянием постмодернистской философии надо будет дойти, дабы поставить Рэнд в один ряд с Виктором Астафьевым и Леонидом Леоновым! Вопрос тут, конечно, в том субъективном деле, которого многие за этим и пугаются – в культурной идентичности. Для несознательной части американских жителей Рэнд – это все, притом в самом полном смысле; они кроме ее работ и Библии ничего не читали толком, но для большинства жителей России Рэнд неизвестна, а для тех, кому известна, она чужда и враждебна. Есть, конечно, в нашей стране ее последователи, но это люди крайне ничтожные, убогие и посредственные, к тому же, равно как и их женский идол-кумир, совершенно чуждые нашему обществу. Чичваркин и Дуров, два главных ее поклонника из нашей страны, не сумели продолжить свое существование в пределах нашего общества, найдя себе место там, за бугром. Теперь нам следует обратить наше внимание на саму содержательную часть русской литературы, ознакомить читателя с нашим мнением на этот счет. Оценивать наше литературное наследие следует по свидетельствам и отзывам о нем со стороны жителей иных государств, что может для некоторых выглядеть парадоксальным, но что в глубине своей есть верно. Российский обыватель слишком сильно ангажирован для свершения действительно объективной оценки творчества российских писателей, ибо он испытывает постоянное давление со стороны бытия на свое мнение, находясь под влиянием патриотической или же либеральной пропаганды, а ум его переполнен ложными мифами, что делает его и вовсе неспособным к оценке действительно верной, давая свойство непроизвольно или даже произвольно завышать или занижать качества наших текстов, взгляд же иностранцев в этом вопросе многим более свеж и обоснован, что касается, впрочем, не только литературы российской. Многие латиноамериканцы не могут увидеть всю красоту творчества Маркеса, сами пребывая в реальности, породившей это творчество, равно как и масса русских неспособны оценить красоту работ Прилепина, хотя иностранцы в этом вопросе более преуспели. Многие российские ура-патриоты видят в «Мертвых душах» вражескую пропаганду, в то время как либералы находят лишь едкий памфлет под обложкой, что в сути своей неверно. То же самое можно сказать и про «Историю одного города» Щедрина, хотя книга эта есть великое постмодернистское произведение, предвосхитившее Пелевина и Сорокина. Однако не о позиции иностранцев я собираюсь тут говорить, передавая вам свое собственное мнение. Напомню, что я являюсь убежденным коммунистом и сторонником президента Путина, принадлежа более к патриотическому, нежели к либеральному взгляду, что, однако, не означает, будто мне следует только петь дифирамбы нашей литературе, не видя очевидных ее недостатков. Я заявляю, что русская литература, в сравнении с европейской, разумеется, является совершенно ничтожной и мелочной. Подобный взгляд очень выгоден расистам и либералам, и хотя я к ним не отношусь, я все же не могу не видеть очевидного, соглашаясь с ними в самом существовании явления, но расходясь в пояснении причины, его породившей. В то время, как упомянутые выше люди полагают ей природное отставание русского народа от наций западных, я его нахожу в запоздании развития литературы в России. Наше государство, испытывая постоянный натиск природы и внешних врагов смогло произвести на свет первые литературные произведения лишь в 17 веке («Повесть о Шемякином суде»), а полноценные и действительно крупные вещи сотворив лишь в конце 18 века, где следует упомянуть «Россиаду», а также некоторые труды Фонвизина, в то время как Европа являла действительно крупные вещи уже в 16 веке, как известный роман Франсуа Рабле, к примеру. Итак, теперь же мне нужно таки перейти к интересующей нас теме либерализма в русской литературе, а потом и к вопросу о ее преподавании в народных школах. Говоря о либерализме в русской литературе, мне в первую очередь желается довести до вас свои измышления по поводу персонажей, а не авторов, ибо о последних и без меня сказано уже немало, да и тема сея весьма неблагодарна для пишущего на нее. Итак, среди известных персонажей-либералов в нашей стране мы выделим следующих, разумеется, с некоторыми оговорками: Чацкий, Онегин, Печорин. Идя далее, мы теряем персонажа-либерала из виду, ибо его очень скоро заслоняет персонаж-народоволец, а потом и персонаж-коммунист, как то в романах Герцена, Чернышевского, а потом и Горького. Собственно, если революционер-коммунист мне мил, то ничтожные либералы начала 19-го столетия, равно как и убогие народовольцы мне глубоко противны. Герцен и Чернышевский мне неприятны как люди, не могу принять я и их взглядов, в частности немыслимо непоследовательной позиции Герцена, которой он себя показал не как эклектик, а просто как невежда. Но все же темой нашего разговора я хочу сделать именно «либеральных» персонажей, а не «народовольческих», ибо если наше мудрое министерство образования освободило уже школьников от изучения последних, то первые по старой памяти, хранимой еще с имперских времен, все еще в программе школ наличествуют. А наличествуют они там потому, что многочисленные реакционные элементы, пользуясь нашей добротой, толерантностью и общим демократическим устройством системы правления в Пресветлый Федерации, сумели протащить свое мнение в школьную программу, а многочисленные темные и несведущие граждане поддержали их, никак не желая понимать всю опасность подобного действия, все его пагубные последствия для умов нашего юношества. Большая часть великовозрастного населения, находясь под действием старорежимного дурмана, полагают, будто такие персонажи русской литературы, как Чацкий, Онегин, Печорин, ничего дурного сделать неспособны, прививая лишь добро и положительные ценности их отпрыскам. Последнее тут утверждение есть ужасная ошибка разума, мыслящего непоследовательно, не могущего понять глубокую суть явления, которая состоит в той истине, что все вышеперечисленные персонажи – это крайне негативные, асоциальные личности, способные оказать лишь тлетворное действие на умы нашей бесценной молодежи. Мои слова, исполненные критической резкости суждения, могут вызвать некоторое непонимание и недоумение моих сограждан, которые, быть может, не пожелают согласиться с подобным утверждением, имея на этот счет собственное мнение, которое я обязан развеять логикой. Начиная наш разговор с Чацкого, мне следует обратить ваше внимание на все гносеологическое убожество данного персонажа, его духовную импотенцию. Этот человек не может не только произвести из себя нечто новое, чего доселе никто не видел, но он неспособен и на разрушение старого, представляя из себя самого обыкновенного болтуна. Чацкий способен лишь на то, чтобы говорить некоторые колкости, способен лишь на второсортные шутки, претендующие на интеллигентность, будучи способным лишь упрекать остальных, не представляя из себя никакого самостоятельного явления. Правительственная пропаганда старого режима пыталась представить Чацкого в виде некоторого «революционера», «прогрессивного человека», «декабриста», что в корне есть ошибочно и неверно, ибо данный персонаж явно не относится к тем людям, что подрывают себя на Аптекарском острове, стремясь убить ненавистного им чиновника, не принадлежа даже и к членам неких наполовину подпольных демагогических обществ, а будучи просто недовольным горожанином, полностью обеспеченным в своих материальных нуждах. Исключая пустые упреки в адрес совершенно произвольных людей, Чацкий ничего фактического не сотворил ни для государства, ни для дела революции, более того, не нанеся ни малейшего вреда Фамусовым, зато существенно испортив себя дальнейшее существование, обзаведясь дурными слухами в виде хвостов к своей и без того куцей репутации, превратившись во всеобщее посмешище. Надо признать, что единственным действительно положительным, позитивным героем в данной пьесе есть Молчалин, которого с самых имперских времен гнали поганой метлой многие литературоведы и критиканы, не понимающие, что в этом человеке и заключена куда большая действенная мудрость, чем в вульгарном и пошлом Чацком. Молчалин олицетворяет действительно полезного человека, который никому дурного в жизни не сделал, являясь настоящим гуманистом и просто хорошим человек; он работает, а следовательно и существует, он добился всего сам, будучи выходцем из низов, словом, это и есть почтенный гражданин республики, в то время как Чацкий – это просто богатый трутень и декадент с весьма и весьма реакционными взглядами; так он, живя в 1820-е годы, высказывает идеи Руссо, который умер в 1778 году, хотя сам вернулся только из Европы, где в то время гремели идеи продолжателя дела просветителей – Анри Сен-Симона, но они его не заинтересовали. Про Онегина я также не могу сказать ничего более, нежели сказал об этом уже ранее уважаемый мною Писарев, который, выгодно в наших глазах отличаясь от таких личностей, как Герцен и Чернышевский, занимающихся почти исключительно политической пропагандой, умел сочинять неплохие литературоведческие статьи, заслужив мое признание ими вообще, а уж окончательно купив от меня добрую характеристику своей статьей про «Евгения Онегина». Но я все же свое слово в данном вопросе скажу, резюмируя все сказанное великим предшественником, а также добавляя от себя малость. Герои стихотворного романа Пушкина просто ничтожны, в особенности же в сравнении их с персонажами других стихотворных произведений, с которыми нередко в один ряд данную работу Пушкина ставят. Некоторыми критиками был давно уж составлен список «национальных эпосов», то есть великих книг, ставших наиболее важными для формирования отдельных наций, куда вошли португальские «Лузиады», «Божественная комедия» Данте, «Неистовый Роланд» Ариосто, который в данном списке воюет с работой Данте за право считаться главной книгой для каждого итальянца, «Потерянный рай», «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, «Дон Кихот», несколько запоздалый по времени написания «Фауст» Гете. Как вы понимаете, список этот весьма и весьма условен, но даже если мы берем всю его условность во внимание, то поставить к этим книгам «Евгения Онегина» просто рука подняться у здравомыслящего человека не может. Дабы вы могли ощутить разницу в уровне мышления между Данте, Гете и Пушкиным, я привожу тут несколько стихотворных отрывков, которые должны вас уверить в моей правоте. Вот, доя нашего примера, не самый лучший момент в «Божественной комедии» Данте, где главный герой-автор беседует с материалистом и вождем гиббелинов, Фаринатой, человеком весьма и весьма интересным:
