Виталий Бугров - 1000 ликов мечты, О фантастике всерьез и с улыбкой

Вслед за Жюлем Верном

«Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал — все это будет уступать истине, ибо настанет время, когда достижения науки превзойдут силу воображения…» В связи с недавним юбилеем Жюля Верна (сто шестьдесят лет со дня рождения писателя исполнилось в феврале 1988 года) эти его слова знакомы, вероятно, многим. Что ж, выраженная в них позиция характерна прежде всего, конечно же, именно для великого французского фантаста. Писателя, по нынешним меркам крайне «осторожного», сознательно стремившегося писать о том, что находится «на грани возможного» и практически осуществимо в самом иногда близком будущем. Это именно позиция, ведь существуют и другие высказывания Жюля Верна, вполне аналогичные приведенному. Вот что писал он, скажем, незадолго до выхода в свет романа «20 000 лье под водой» своему отцу: «…мне приходят в голову самые неправдоподобные вещи. Но на самом деле это не так. Все, что человек способен представить в своем воображении, Другие сумеют претворить в жизнь». Сходные мысли о воображении, о конечной судьбе фантастических гипотез высказывали (да и сейчас высказывают) и многие другие писатели-фантасты. Причем вовсе не только представители «школы Жюля Верна», сторонники сугубо научной (технологической, как ее теперь называют) фантастики! Эти последние, безусловно, солидарны с Жюлем Верном. «Можно с полным основанием предположить, что то, что будет фактически достигнуто… далеко превзойдет описанное в этой книге», — писал, например, «отец» американской фантастики Хьюго Гернсбек о своем романе «Ральф 124C 41+», действие в котором отнесено на семь с половиной столетий в будущее. «Все, что теоретически возможно, обязательно будет осуществлено на практике, как бы ни были велики технические „трудности“», — утверждает и знаменитый наш современник Артур Кларк, также тяготеющий в своем творчестве к традиции Жюля Верна. При желании можно, очевидно, найти подобные мысли и в статьях А. Р. Беляева и В. А. Обручева, и, несомненно, в работах основоположника космонавтики К. Э. Циолковского; вероятны они и у И. А. Ефремова-фантаста, который и в попытках своих заглянуть на тысячелетия вперед опирался и на глубокую и разностороннюю свою эрудированность большого ученого. Но вот два высказывания, авторы которых, на наш взгляд, для многих любителей фантастики будут неожиданны. «Я ограничиваю себя исключительно тем, что считаю возможным. Я не хватаюсь за любую смелую идею, какая мне придет в голову, и я не ищу сенсаций. Я рисую будущее таким, каким, насколько я могу судить, оно и будет. Я отлично сознаю слабость своего воображения и готов допустить, что могу ошибаться, изображая картины будущего, но утверждаю, что перемены, мною предсказанные, — ничто по сравнению с тем, что действительно произойдет в течение ближайших двух столетий». Эти слова принадлежат… Герберту Уэллсу, которого по традиции мы и сейчас еще продолжаем считать «антиподом» французского «технологиста» Жюля Верна. «Я не знаю, какие из моих догадок и предположений более правдоподобны. Среди них нет неуязвимых, и бег времени перечеркнет многие из них». А это — Станислав Лем, любитель парадоксов, характернейший — в нашем восприятии — представитель современной фантастики, всецело отрешившейся, казалось бы, от «приземленной» технологии и не скованной вроде бы никакими научными «табу»! Что ж, вывод тут может быть, пожалуй, один. Рядясь в самые немыслимые свои — инозвездные, иногалактические — одежды, фантастика всех направлений тем не менее по-прежнему отнюдь не склонна отказываться от столь приятной ей роли провидца будущего, пророка грядущих перемен, проводника человечества в необозримых океанах пространства и времени.

1000 ликов мечты

Фантастика — многообразна. Сегодня это утверждение принадлежит к разряду аксиом. Роман, повесть, рассказ, очерк, трактат, эссе, зарисовка, пьеса, поэма, стихотворение — каких только жанров не встретим мы в фантастике (это если речь идет о литературе; ведь есть еще и живопись, и скульптура, и кино, и театр, и музыка, и цирк… скажите, если сможете: какой из этих видов искусства изначально чужд фантастике, несовместим с нею?). А у самой фантастики — масса подвидов. Фантастика познавательная, техническая, утопическая, предупреждений, антиутопическая, философская, памфлетная, политическая, сатирическая, юмористическая, приключенческая, детективная, психологическая, лирическая, сказочная, мистическая… ничего не упустили? А ведь можно попытаться разложить фантастику по полочкам и тематически: космическая, историческая, экологическая, путешествия во времени, роботы, пришельцы, антимиры, Атлантида… и несть им числа — и темам крупным, и не так чтобы очень (вроде фигурировавшего у нас Северного полюса, к примеру). И исторически поделить на периоды — тоже можно. Сегодняшняя фантастика, завтрашняя, вчерашняя… послевоенная, довоенная, дореволюционная… И географически: по странам. И лингвистически: по языкам. И, наконец, идеологически: советская — и западная, прогрессивная — и реакционная. И так далее… Не поспоришь — воистину так: 1000 ликов у фантастики! А между тем… В пору моей юности (в пятидесятые годы) и даже позже писателей-фантастов, этих искателей завтрашнего дня, нередко весьма надолго загоняли в угол, приклеивая почти не смываемый ярлык на их продукцию: «антинаучная». Чашу сию сполна испил, к примеру, старейшина нашей фантастики Георгий Гуревич, первую свою повесть опубликовавший более сорока лет назад… Известный популяризатор науки Я. Перельман, в 1914 году введший у нас в употребление термин «научно-фантастический рассказ», думал лишь о том, надо полагать, как отделить зерна от плевел: фантастику жюльверновского плана — от фантастики религиозно-мистической. Но свершилась революция, церковь была отделена от государства. В печатной продукции, исходящей из государственных издательств, стала невозможной пропаганда, религии, да и мистика оказалась в литературе вне закона. Но термин-то — научная фантастика — остался! Окреп, набрал силу. Забылось постепенно его происхождение и назначение… Как забылось и прежнее многообразие фантастики. Добросовестно следовать установившимся в науке положениям, если и заглядывать в будущее, то лучше всего не дальше опытных цехов и испытательных полигонов — такое вот пожелание стало вкладываться в понятие «научная». И поскольку еще оставшимся авторам становилось неуютно и тесно, не хватало воздуха в этом сурово ограниченном пространстве — уходили они постепенно из фантастики, исчезали кто куда, оставляя ее на откуп… Кому?! В том и беда, что некому было ее оставить. Полистайте, скажем, журнал «Техника-молодежи» полувековой давности. Кое-что из фантастики, разумеется, в нем все-таки печаталось (бесспорной заслугой редакции была, например, публикация в самый канун войны антифашистского «Генератора чудес» Ю. Долгушина), но в целом — как вид она фактически выродилась в единственную свою разновидность полуочерки-полузарисовки для рубрики «Окно в будущее». Впрочем, даже и не зарисовки. Сугубо технические проекты и прожекты, изложенные немудрящим газетным Языком, снабженные схемами и цифровыми выкладками, — вот во что превратилась, за редкими исключениями (романы А. Беляева, Г. Адамова, А. Казанцева), наша фантастика. В подраздел научно-популярной литературы… С этого же начинала она и после войны, поскольку ничего другого уже (или еще) не умела. На тогдашнем фоне и незамысловато-очерковая повесть В. Захарченко «Путешествие в Завтра» еще в 1952 году казалась событием (хоть и техническая, а утопия же!), фигурировала едва ли не во всех тогдашних обзорах (благо, обозревать было практически нечего) и тут же была переиздана… Ясно, что пришедшее в фантастику три десятилетия назад новое поколение (А. и Б. Стругацкие, Д. Биленкин, В. Журавлева, Г. Альтов, А. Днепров, В. Савченко…) отнюдь не было встречено восторженным «ура!». Иные из старших коллег, может быть и уловив свежие веяния, да не сумев перестроиться, приложили максимум усилий, чтобы не впустить в литературу этих «выскочек», явно посягавших на их монопольное положение. Многогранность фантастики? Нет, не дозволялась в те годы эта роскошь! Разве что И. Ефремову сходила она с рук, поскольку был он и независим, и сам достаточно мастит: доктор наук, лауреат высокой премии! Впрочем, доставалось и ему. «Писатель И. Ефремов в „Академии схоластики“»; «„Туманность Андромеды“ или бедуин перед верблюдом»… Непривычные заголовки для статей о знаменитом романе, не правда ли? Критикам из «Промышленно-экономнческой газеты» еще и в 1959 году хотелось бы видеть фантастику в устоявшемся амплуа оракула ближайшей пятилетки… Словом, вопрос о многообразии, многожанровости НФ всего лишь двадцать с небольшим лет назад был куда как неясен! Это сегодня никому и в голову не придет требовать, скажем, от сказочной фантастики столь же строгого обращения с фактами науки, какое обязательно для фантастики, к примеру, технической. Истина рождалась в спорах горячих и, увы, не слишком-то продуктивных. Самая бурная из дискуссий была косвенно связана с появлением повестей А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом» и «Хищные вещи века». Статьей В. Немцова «Для кого пишут фантасты?» ее начали «Известия», а участие в ней приняли «Комсомольская правда», «Литературная газета», «Труд», «Юность», «Иностранная литература», «Детская литература», «Советский экран»… Правда, и эта дискуссия мало что дала: слишком много сил отнимал у спорящих злополучный эпитет «научная», перечеркивавший добрую половину тех разновидностей фантастики, что были перечислены в начале этих заметок. Пожалуй, лишь к концу шестидесятых годов восстановилось у нас постепенно право фантаста на самую дерзкую выдумку, рассеялся туман вокруг диаметрально, казалось бы, противоположных требований к фантастике. Наконец-то сошлись на том, что и у писателей-фантастов каждое конкретное произведение следует судить по тем законам, по которым оно написано… Надо сказать, утверждению тезиса о многожанровости НФ немало способствовал и бакинский фантаст Г. Альтов, будораживший умы коллег то остропроблемной статьей, то таблицей сбывшихся и не сбывшихся идей Ж. Верна, Г. Уэллса, А. Беляева, то очередным вариантом «Регистра». Об этом последнем хочется сказать особо. Полное его название — «Регистр современных научно-фантастических идей и ситуаций». Первый вариант появился в 1963 году и был невелик — 19 страниц на машинке. Через три года Г. Альтов прислал в редакцию «Уральского следопыта» пятый вариант своего «Регистра», еще через год — седьмой, в нем было уже 328 страниц… Идеи и ситуации, включенные в «Регистр», строго классифицированы. В седьмом варианте они разбиты на 10 классов, 73 подкласса, 326 групп и 2034 подгруппы. Допустим, вас заинтересовали разумные инопланетяне, способные принимать любую форму, на память же ничего не приходит… Вы открываете «Регистр», просматриваете указатель классов: «Класс 1. Космос… Класс 2. Земля… Класс 3. Человек… Класс 4. Общество… Класс 5. Кибернетика… Класс 6. Инопланетные разумные существа…» Ага, это уже то, что нужно! «Подклассы: 1. Человекоподобные; 2. Нечеловекоподобные». Находите второй подкласс, среди включенных в него групп обнаруживаете: «3. Необычные формы». И уже в этой группе отыскиваете нужную вам первичную ячейку. «5. Разумные существа, способные принимать любую форму». А в ячейке — список произведений: К. Саймак «Однажды на Меркурии»; Р. Шекли «Форма»; А. Бердник «Сердце Вселенной»; И. Росоховатский «На Дальней»; Д. Буццати «И опустилось летающее блюдце»; О. Ларионова «Планета, которая ничего не может дать»… И так далее. У каждого произведения в скобках указан год публикации на русском языке (если оно у нас переведено); в приложенной к «Регистру» библиографии вы сможете найти и сведения о месте публикации. Дело теперь за немногим — отыскать сами тексты. Как видите, работать с «Регистром» несложно — и очень интересно! Но «Регистр» задуман вовсе не в качестве заурядного путеводителя по Стране Фантазий (хотя вполне справляется с этой ролью). В том убеждаешься, едва начав перелистывать его страницы. Листаешь их, листаешь, и постепенно закрадывается в голову крамольная мысль: а ведь фантастика-то наша… бедновата. На хорошие свежие идеи бедновата. Повторы, повторы — сколько же их… С пришельцами, к примеру, явное «перепроизводство» у фантастов. Задумываешься: да так ли уж обязательна она — новизна НФ идей, новизна ситуаций? Главное-то в нынешней фантастике — были бы люди живые! Характеры! Образы!.. Потом вспоминаешь из своего читательского опыта: одну книгу — не дочитал, отложил… другую — бросил на середине… в третью — лишь заглянул… Не потому ли, что слишком похожи они одна на другую? Идеи — те же, ситуации — почти неотличимы… И художественным совершенством наша фантастика — в массе своей — пока не блещет… На невеселые мысли способно настроить знакомство с «Регистром»… А позиция его автора? В предисловии Г. Альтова к одному из вариантов читаем: «…Я отнюдь не считаю идеи главным (и, боже упаси, единственным) в фантастических произведениях. Просто новые идеи, новые ситуации, новые приемы являются, на мой взгляд, одним из необходимых компонентов. Как атом серы в молекуле серной кислоты: нужны, конечно, другие атомы и нужен синтез, чтобы получить продукт». Действительно, мало сказать в фантастическом романе (повести, рассказе), что герой — крупный ученый и живет, допустим, в двадцать втором веке. Нужно и показать это. А показать можно только при помощи соответственно крупных (и обязательно свежих, не из популярной брошюры позаимствованных, и обязательно не заведомо абсурдных) идей, этим ученым выдвигаемых. И достаточно убедительной обрисовки тех новшеств (именно по ним судить мне, читателю, о развитости общества, не так ли?), что окружают героя в его двадцать втором веке. В противном случае поверю ли я, читатель, в героя, будь он даже «дважды лауреатом Нобелевской премии»? Не уверен, что и вам тоже, но мне такой дважды лауреат уже встречался на страницах фантастики и, увы, только этим двойным лауреатством и запомнился… И все-таки видеть в «Регистре» лишь «обвинительное заключение», уличающее писателей-фантастов в сбоях воображения или даже откровенном нежелании фантазировать самостоятельно, — значит слишком утилитарно подходить к делу. Да, «Регистр» может быть использован и как оружие критики, оружие грозное и действенное. Но к мысли о «Регистре» Г. Альтов пришел вовсе не из злокозненности — им руководило стремление быть обстоятельным и в фантастике, вполне понятное для человека, профессионально занимающегося изобретательством, разработавшего алгоритм (а позднее и теорию) решения изобретательских задач. Четвертое из правил знаменитого философа Рене Декарта прямо рекомендует составлять настолько полные обзоры сделанного предшественниками, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено… Альтовский свод идей и ситуаций призван, словно таблица Менделеева, отражать реальное состояние фантастики. И — как Менделеевская таблица — он не только открыт для постоянного пополнения новым (и пропущенным старым) материалом. Давая богатейшую пищу для размышлений, «Регистр» наводит на сопоставления, помогает выявлению закономерностей в развитии фантастических идей, прямо способствует дальнейшему их генерированию… Искренне жаль, что, до сих пор существуя лишь в виде рукописи, «Регистр» недоступен для широкого читателя. У нас, увы, нет ни одной, даже самой краткой энциклопедии НФ, которая отражала бы поистине невероятную многоликость этого популярного вида литературы. «Регистр» Г. Альтова разносторонне и чрезвычайно убедительно как раз и демонстрирует эту неохватную многоликость.