Михаил Фонотов - Каменный пояс, 1987

— Можно в баню, — подсказал Кубышкин. — Она в углу огорода. Лучше не придумать.

— Пожалуй, — поддержал Налимов.

— Решено. И еще одна просьба, Егор Васильевич, о нашем разговоре ни слова даже Зинаиде. Пока так надо.

— Понял.

— Вот и хорошо. — Переплетчиков одобрительно поглядел в задумчиво-спокойные глаза Кубышкину. — Раньше назначенного времени Черноскулов не появится?

— Не должен. Он точный. По колонии знаю.

— Тогда все. Больше вас не задерживаем.

Когда Егор Васильевич ушел, Переплетчиков спросил:

— Не подведет?

— Егор не подведет, — твердо ответил Налимов.

Стоял полдень. В проветренном кабинете чувствовалась свежесть. Полковник Хлебников окинул взглядом офицеров милиции. Перед ним сидели майор Гладышев, старший лейтенант Раильченко и лейтенант Переплетчиков, приехавший из Боровлянки утром.

— Вам, очевидно, уже известно от Переплетчикова, что мы вышли на опасных квартирных воров, — начал Хлебников. — Если ничего не изменится, задерживать придется двоих. Кто они? Один Черноскулов Григорий Власович, двадцати четырех лет, ранее судим за кражу. Рост выше среднего, волосы черные, лицо прямоугольное, нос средний, выпуклый, глаза карие. Одевается в темно-серый костюм и такую же рубашку. Второй, по имени Сергей, лет семнадцати, худощавый, волосы белокурые, лицо овальное, глаза зеленоватые, нос узкий с горбинкой. Носит малиновый костюм, цветастую сорочку. Где живут — пока неизвестно. Имеют ли оружие — сведений нет. Брать будем сегодня. В двадцать два часа они должны появиться у Кубышкина Егора Васильевича, проживающего на станции Боровлянка. Черноскулов оставил у него два чемодана с вещами.

Полковник Хлебников говорил спокойно и негромко, но каждое слово произносил отчетливо.

— Даю вам две машины, — продолжал он. — Старшим группы назначен майор Гладышев. В опергруппу включен и участковый инспектор райотдела Налимов. Он же позаботится о понятых. Дом Кубышкиных взят под наблюдение на случай, если воры появятся раньше.

Изложив план проведения операции, полковник Хлебников коротко спросил:

— Вопросы?

— Если воров не будет до утра, засаду оставлять? — спросил майор Гладышев.

— Обязательно. Еще вопросы? Нет? К Переплетчикову? Тоже нет? Свободны.

…На Боровлянку опустилась ночь. Редкие звезды выглядывали из-за облаков. Переплетчиков и Налимов, притаившись во дворе дома Романовны, напряженно всматривались в темноту, прислушиваясь к ночным звукам. Где-то далеко завыла собака. Но вой скоро оборвался, его заглушил грохот товарного поезда, летевшего мимо станции на большой скорости. В эти минуты вспыхнула лампочка над сенями Кубышкиных. Вскоре две темные фигуры нырнули в открывшуюся калитку.

Оставив у окон с улицы Раильченко и шофера-милиционера, Гладышев подошел к воротам, где уже стоял второй шофер-милиционер. Налимов и Переплетчиков скрылись за углом соседнего дома, коротким переулком вышли за огороды. Над сырой низиной тихо поднимался и медленно расползался тускло-белый туман. Налимов ускорил шаг, Переплетчиков поспешил за ним. Они свернули влево, пересекли огород Кубышкиных, зашли во двор. Налимов бесшумно открыл калитку, впустил Гладышева, постучал в ставень. На стук отозвались не сразу. Наконец что-то скрипнуло, глухо хлопнуло, послышались шаги и негромкий голос Кубышкина:

— Кто?

— Налимов.

Лязгнули запоры, дверь сеней открылась.

— Оба в горнице, — тихо сообщил Кубышкин, наклонившись к участковому.

— Зинаида где?

— На кухне.

Налимов повернулся к Гладышеву:

— Я зайду один, начну разговор с женой. Они решат, что кто-то близкий, настороженность ослабнет. Вы — в горницу.

— Добро, — шепнул Гладышев.

Как только Налимов поздоровался с Зинаидой и справился о здоровье, в кухне появились работники угрозыска. Хозяйка округлила удивленно-испуганные глаза и в следующий миг, поняв, что происходит, сникла. Переплетчиков решительно толкнул дверь горницы. Справа, у круглой кирпичной печи, обтянутой железом, стояли друг против друга Черноскулов и Сергей.

— Мы из уголовного розыска, — отрекомендовался Переплетчиков. — Кто такие? Прошу предъявить документы.

Было заметно, как искривилось жестокое лицо Черноскулова, как на щеках нервно запульсировали желваки, как холодный злобный взгляд медленно ощупывал оперативников.

— А в чем дело?! — возмутился Черноскулов. — Я в гостях.

— Ваша фамилия?

— Ну, Черноскулов. Документов с собой нет. А в чем дело?

— Налимов! Давайте сюда хозяина! — распорядился Гладышев.

Кубышкин вяло вошел к горницу.

— Он действительно Черноскулов? — спросил Гладышев, указывая на парня в темно-сером костюме.

— Да, Григорий Власович, — подтвердил Егор Васильевич, хмурясь.

— А второй кто?

— Сергей.

— Фамилия?

— Не знаю.

— Лоскутников я, — пробубнил Сергей. Охватившее его замешательство еще не прошло, он продолжал растерянно хлопать длинными ресницами, силился казаться спокойным, но у него не получалось.

— Тоже гость?

— Ага.

— Выходит, хозяин пригласил гостей и фамилии не спросил, — сказал Гладышев. — Не гладко получается.

— Павел Петрович! — Переплетчиков глянул в кухню. — Пригласите понятых.

— Это что, арест?! — резко спросил Черноскулов, обращаясь к Гладышеву.

— Нет, считайте, вас задерживают временно.

Появились понятые. Черноскулова и Лоскутникова обыскали. Гладышев проводил их, Переплетчикова и Раильченко в машину, поставленную к калитке, возвратился в дом, объявил хозяевам и понятым постановление о выемке чемоданов.

— Доставайте, Егор Васильевич, — предложил он.

Кубышкин скатал в рулон мягкий палас, убрал крышку, прикрывающую лаз, соскользнул в подполье. Не прошло и трех минут, как из полутемного квадрата вынырнули один, затем и второй старые чемоданы.

— Открывать? — спросил Егор Васильевич, выбравшись из подполья.

— Открывать будем в кухне — там светлее, — ответил Гладышев. — Туда же прошу пройти понятых. А вы, товарищ Налимов, допросите хозяйку. Здесь.

— Ясно.

Кубышкин перенес чемоданы в кухню, виновато поглядел на жену. Она понуро сидела на прежнем месте, скрестив полные руки на груди. Озабоченный взгляд ее блуждал по недавно покрашенному полу, блестевшему при ярком электрическом свете.

— Зина, — виновато заговорил Егор Васильевич, — иди в горницу. Павел Петрович будет снимать допрос. Так надо. Говори правду. И перестань кручиниться. Большого горя нет. Все одолеем.

Зинаида с упреком поглядела мужу в лицо. Ее красивые открытые глаза повлажнели. Она трудно поднялась, кончиком платка вытерла потерявшие румянец щеки и, не сказав ни слова, пошла чужой, беспомощной походкой.

Гладышев, мучительно переносивший женские слезы, поморщился, пожевал губами, шумно вздохнул и сердито бросил Кубышкину:

— Эх ты!

Егор Васильевич, склонив голову, промолчал. Да и что он мог сказать? Виноват.

Гладышев достал из портфеля лупу и принялся осматривать никелированные замки чемоданов, отыскивая следы рук. Вот он зорким взглядом впился в обнаруженные замысловатые узоры. Вот руки снова потянулись к портфелю, извлекли из него предметы, необходимые для работы. Ловко орудуя мягкой кисточкой, он окрасил блестящие замки бронзовым порошком, нарезал квадратами двухслойную копировальную пленку, отделил предохранительный слой и стал накладывать ее на замки и прикатывать маленьким резиновым валиком. Потом осторожно снял с замков отрезки пленки, на которых остались четкие и нечеткие линии петлевых и завитковых узоров…

При обыске задержанных ключи от чемоданов не обнаружили, замки пришлось ломать. Минут пять Егор Васильевич орудовал маленькой отверткой, издававшей неприятный скрежет.

— Готово, — сообщил он, вскинув глаза на Гладышева.

— Вижу. Выкладывайте из одного чемодана все.

Дрожащими пальцами Кубышкин брал дорогие вещи и раскладывал на столе. Первыми в его руках побывали две шапки из соболя. Потом пошло заграничное: двое джинсовых брюк, женское коричневое пальто из очень тонкой, мягкой кожи. Такое же мужское пальто и женская дубленка. В другом чемодане, сверкая отделкой, красовался японский магнитофон.

Гладышев торопливо осматривал и записывал в протокол каждую вещь. «Похоже, воры заранее знали, где можно поживиться, — подумал Гладышев. — Рассчитывали на удачу». Он вспомнил, что из квартиры знаменитого хирурга Азонова выкрадены точно такие же ценности.

Озадачивал неприглядный вид чемоданов. Гладышев поинтересовался, не было ли разговора о них.

— Нет, не было. — Кубышкин потер ладонью мясистую щеку. — Чемоданишки и впрямь никчемные, выбрось — нищий не подберет. Не всякий додумается в таких возить добро. Нет, Гришаня не дурак.