Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий - Юрий Михайлович Лотман
Текст строфы насыщен конкретными топографическими намеками, создающими атмосферу зашифрованности по принципу: «Понятно тем, кому должно быть понятно».
5–6 – …лишь ночные / Перекликались часовые… – Намек вводит в смысловую картину образ Петропавловской крепости со всем кругом вызываемых ассоциаций.
8 – С Мильонной раздавался вдруг… – Намек на возвращающегося в этот час из театра в свою квартиру на Миллионной, в казармах Преображенского полка, П. А. Катенина. Катенин писал П о первой главе: «Кроме прелестных стихов, я нашел тут тебя самого, твой разговор, твою веселость и вспомнил наши казармы в Миллионной» (XIII, 169). Стихи включали П и Онегина в атмосферу споров на квартире Катенина, который в эту пору был и одним из теоретиков литературной группы «архаистов» и лидером конспиративного Военного общества.
XLVIII, 12 – Рожок и песня удалая… – Мнение Бродского, согласно которому имеется в виду роговая музыка крепостного оркестра трубачей (Бродский. С. 112), видимо, ошибочно: «Роговая музыка в России просуществовала только до 1812 года» (Пыляев М. И. Старый Петербург. СПб., 1903. С. 74). Имеется в виду обычай богатых жителей Петербурга в начале XIX в. кататься по Неве, сопровождая прогулку хором песельников и игрой духового оркестра. Ср.: «Хоры песенников, т. е. гребцы и полковой хор, то сменялись, то пели вместе, а музыканты играли в промежутки. Шампанское лилось рекой в пивные стаканы, громогласное “ура” ежеминутно раздавалось» (Пыляев М. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. СПб., 1889. С. 114).
13–14 – Но слаще, средь ночных забав, / Напев Торкватовых октав! – Как и три последующие строфы, – намек на планы П бежать за границу. Зашифрованный характер строфы связан был с упорным желанием П приложить к ней иллюстрацию, на которой, как он настаивал, должны были быть изображены не только поэт и Онегин, но и Петропавловская крепость, расположение же героев делало очевидным, что они находятся на равном расстоянии от «гнезда либералов» на Миллионной и Зимнего дворца. В первых числах ноября 1824 г., готовя главу к печати, П писал брату Л. С. Пушкину: «Брат, вот тебе картинка для Онегина – найди искусный и быстрый карандаш.
Если и будет другая, так чтоб все в том же местоположении. Та же сцена, слышишь ли? Это мне нужно непременно» (XIII, 119). На обороте письма – рисунок с точным указанием места Петропавловской крепости. Рисунок, выполненный А. Нотбеком (гравировал Е. Гейтман), П не удовлетворил не только потому, что был технически слаб, а самому поэту была придана другая поза, но, видимо, и потому, что место действия было перенесено к Летнему саду, то есть удалено от Миллионной и дворца. Октава – строфа из восьми стихов (Ав Ав Ав СС).
XLIX – LI – Строфы посвящены планам побега за границу, обдумывавшимся П в Одессе. В начале 1824 г. П с «оказией» писал о них брату: «Ты знаешь, что я дважды просил Ивана Ивановича (условное наименование имп. Александра I. – Ю. Л.) о своем отпуске чрез его министров – и два раза воспоследствовал всемилостивейший отказ. Осталось одно – писать прямо на его имя – такому-то, в Зимнем дворце, что против Петропавловской крепости, не то взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь. Святая Русь мне становится не в терпеж» (XIII, 85–86). В планы П была посвящена В. Ф. Вяземская и, возможно, Е. К. Воронцова. Маршрут, намеченный в XLIX строфе, близок к маршруту Чайльд-Гарольда, но повторяет его в противоположном направлении.
XLIX, 1–2 – Адриатические волны, / О Брента! нет, увижу вас… – Брента – река, в дельте которой стоит Венеция.
6 – По гордой лире Альбиона… – Здесь имеется в виду творчество Байрона. Альбион – Англия.
14 – Язык Петрарки и любви. – Петрарка Франческо (1304–1374) – итальянский поэт. Образы условно-романтической Венеции с обязательными атрибутами: гондольерами, поющими Тассо, венецианками и пр. – были широко распространены. Кроме IV песни «Чайльд-Гарольда» П мог запомнить слова Ж. Сталь: «Октавы Тассо поются гондольерами Венеции» («О Германии»), а также строки А. Шенье, К. Делавиня и многих др. Примечателен контраст между топографически точной, основанной на личном опыте, понятной лишь тем, кто сам ходил по этим местам Петербурга, строфой XLVIII и составленной из общих мест условно-литературной топографией строфы XLIX, ср. также строфу L, вводящую тему двух Родин – России и Африки – и поэта – двойного изгнанника, обреченного на одной Родине тосковать о другой.
L, 3 – Брожу над морем, жду погоды… – К этому стиху П сделал примечание: «Писано в Одессе» (VI, 192), превращающее условную формулу поговорки в интимное и небезопасное признание – намек на план бегства за границу, вынашивавшийся П в Одессе.
11 – Под небом Африки моей… – В первом издании главы П сопроводил этот стих обширным автобиографическим примечанием: «Автор, со стороны матери, происхождения африканского. Его прадед Абрам Петрович Аннибал на 8 году своего возраста был похищен с берегов Африки и привезен в Константинополь» (VI, 654–655).
В изд. 1833 г. П сократил это примечание, заменив его ссылкой: «См. первое издание Евгения Онегина» (VI, 192).
LI, 11 – Наследство предоставил им… – См. с. 49–50.
LII, 7 – Стремглав по почте поскакал… – См. с. 137–138.
9–10 – Приготовляясь, денег ради, / На вздохи, скуку и обман… – Ср. в «Дон-Жуане» Байрона (песнь I, строфа 125, 1–3): «Сладко получить наследство, и это высшее счастье – узнать о неожиданной смерти какой-либо древней родственницы или старого кузена, которому стукнуло семьдесят лет». Отъездом героя в деревню к умирающему дяде начинается «Мельмот-скиталец» Метьюрина.
LV, 7 – far niente (итал.) – «безделие», «ничегонеделание». Выражение это встречалось в речи и эпистолярной прозе современников. Батюшков писал Гнедичу 30 сентября 1810 г.: «3 часа упражняюсь в искусстве убивать время, называемом il dolce far niente» (Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т. M., 1989. Т. 2. С. 145). Перенесение общеизвестного выражения в поэтический текст представляло смелое стилистическое новаторство.
LVI–LIX – Строфы декларируют два новых для П и весьма существенных художественных принципа: отказ от лирического слияния автора и героя и разрыв с романтической традицией, требовавшей создания вокруг поэмы атмосферы интимных лирических признаний автора и вовлечения мифологизированной биографии поэта в сложную игру отношений к поэтическим образам.
LVI, 11 – Как Байрон, гордости поэт… – Ср.: «Байрон бросил односторонний взгляд на мир и природу человечества, потом отвратился от них и погрузился в самого себя. Он представил нам призрак самого себя. Он создал себя вторично, то под чалмою ренегата, то
