Виссарион Белинский - <Сочинения Николая Греча>
Жалеем, что тесные пределы рецензии не позволяют нам сделать выписок об общественных заведениях Гамбурга, которые, как факты, подтверждают мысль почтенного путешественника, как-то: о пожарных учреждениях, о сословии спасителей (Menschenretter), которые пробираются в захваченные пламенем домы и стараются спасать людей, не успевших выбраться; о градской больнице, о множестве человеколюбивых заведений, основанных частными людьми на свои средства; о сиротском доме, о младенческих школах (Warteschulen), о диком доме (das rauche Haus), куда отдаются на исправление дети с испорченною нравственностию. Мы не намерены писать подробного разбора путешествий г. Греча; но желали бы упомянуть обо всем этом, как доказательстве, что его взгляд на гамбургское правление, как выражение народного духа гамбургцев, верен и светел. Но вот еще маленькая выписка – последняя; она заключает в себе одно из тех простых практических замечаний, которые должны повторяться и распространяться благонамеренными людьми:
Более всего поражает странника в Пруссии общее благоустройство: во всем видишь порядок, стройное действие всех пружин правления, беспристрастное правосудие, кроткую снисходительность к слабостям людским и строгое преследование порока и преступлений. Это происходит от личных достоинств короля, от твердости государственных постановлений и сообразности их с целию государства и от распространения образованности, на которой основана общая нравственность. Впрочем, как я уже сказал выше, и врожденное немцам праводушие в исполнении обязанностей во многом способствует успешному достижению намерений благолюбивого правительства. В Пруссии всяк может удостовериться, что так называемые репрезентативные, или представительные формы отнюдь не составляют необходимости благоустроенного и счастливого государства. Здесь нет парламентов и палат, в которых, по прихоти несмысленной, а иногда подкупленной толпы, выбирающей своих представителей, министры королевские обременяются упреками и оскорблениями; здесь нет журналов, в которых буйные, злонамеренные, а чаще всего сребролюбивые писаки своею нескромностью, дерзостью и живостью на каждом шагу останавливают действия верховной власти и самые благие ее намерения представляют в виде превратном и ненавистном. Здесь государь окружен избранными им, благонамеренными, просвещенными, добродетельными сановниками, которые совестно исправляют веления высшей воли посредством чиновников образованных и честных; здесь не возбраняется никому говорить, что ему угодно: но коль скоро это позволение употребляется во зло, правительство ставит ему пределы. Сравните спокойное действие государственного организма Пруссии, благое влияние ее на соседственные державы с криком, визгом и треском представительной паровой машины французской, которая жаром и кипятком обдает и чужих и своих!
Теперь остается нам сказать несколько слов о статье, в виде предисловия приложенной к V тому, под титулом «К портрету Николая Ивановича Греча». Она писана приятельскою рукою, которая, заступаясь за друга перед врагами, истинными и мнимыми, не забыла и себя.{12} Во всем этом мы не видим худа, но – видите ли? – дело часто не в самом деле, а в манере, с которою выполняется. По манере узнают сословие, к которому принадлежит человек; по манере узнают и школу, к которой принадлежит писатель. Манерою Александр Анфимович отличается от всех писателей, и многие из них только манерою и выше его, тогда как разница, повидимому, в таланте.{13} Да, манера – великое дело. Послушайте:
Пусть станет перед нами кто-нибудь и скажет, что Греч отказал ему в помощи, в содействии, в совете, с пожертвованием собственного труда и времени, а часто и достояния, когда видел в предприятии пользу, честь и славу литературы! Весьма часто случалось, что эта готовность к помощи ближнему была перетолкована в дурную сторону и что те, которых он поставил на ноги, делались его врагами, находя в том свои собственные выгоды. Смело скажу, что из всех русских литераторов никто больше Греча не действовал в пользу других (в самом деле смело сказано!) и никто более его не испытал неблагодарности. Но это не сделало его человеконенавистником. Посердясь в первые минуты, он обыкновенно заключает пело эпиграммою или каламбуром, и никогда месть не приходила ему в голову. Сердце его всегда открыто для добрых людей, а бумажник для неимущих. Те крайне ошибаются, которые рассчитывают, что Греч имеет столько, сколько он мог бы иметь, если бы не был тем, что он в самом деле! (Странно слышать о живом авторе такие домашние подробности!) У него, по русской пословице, последняя копейка ребром! Главный его (т. е. наш) недостаток есть тот, что мы думаем вслух и все вещи называем по имени! Ни лета, ни рассудок, ни опытность, ни претерпенные нами горести не исправили нас, и на нас сбылась пословица: горбатого исправит могила. Мы беспрестанно советуем друг другу придержать язычок – и грешим, так сказать, забываясь. Но никогда не жалили мы эпиграммой чести, правды, заслуги, истинного достоинства и таланта, никогда не насмехались над полезным, высоким, благородным! Зато не попадайся ворона в павьих перьях, лиса в львиной шкуре или волк в пастушеском наряде. Тотчас разоблачим! Виноваты – извините, такова натура!{14}
Конечно, всё, может быть, и правда, особенно когда дело идет не о «мы», а об «он»; конечно, всё это очень откровенно; но, во-первых, если сознание своего личного достоинства очень позволительно, то суд о себе вслух и в свою пользу, знаете… неловко как-то… во-вторых – манера, манера, манера!.. Другой сказал бы то же, да не так… Впрочем, и то сказать: всякий должен быть самим собою, чтоб тем легче было узнать его…
В заключение скажем, что это издание сочинений г. Греча если не роскошно, то опрятно и красиво. Оно украшено пятью прекрасно выгравированными картинками (из которых три представляют сцены из романов, четвертая вид Эльфельда, пятая вид Рейнского водопада) и портретом автора. Нам очень нравятся и эпиграфы: они все из старых писателей, из которых некоторые только выступили в молодости Греча, а другие гремели в его время и потому связаны с лучшими и приятнейшими его воспоминаниями.
От полного собрания сочинений Н. И. Греча перейдем к его брошюрке.
112. Литературные пояснения. Санкт-Петербург. 1838. В типографии Н. Греча. 34 (8).{15}
В апрельской книжке «Библиотеки для чтения» нынешнего года, в отделении «Литературная летопись», напечатана статья о новоизданных моих сочинениях, написанная умно, учтиво и с большим ко мне снисхождением. Имея все причины быть довольным ею и благодарить ее автора, считаю однако нужным сделать к ней примечания, которые кажутся мне не излишними и сверх того могут пояснить предмет, очень для нас важный и любезный – свойства и требования милого нам языка русского.
Так начинается брошюрка г. Греча, и это начало дает понятие о ее содержании. Оно в самом деле двойное: г. Сенковский и русский язык разделяют в нем внимание читателя.
Г-н Булгарин в биографии друга своего, Н. И. Греча,{16} сказал о нем, что он «формально был избран петербургскими литераторами в редакторы «Библиотеки для чтения»«. Г-н Сенковский возразил на это, что ««Библиотека для чтения» никогда не издавалась от имени всех русских литераторов».{17} В опровержение г. Сенковского, Николай Иванович ссылается на слова г. Булгарина, сказанные им печатно в 1833 г., что «г. Смирдин решился соединить всех литераторов в одном предприятии и с этою целию вознамерился издавать журнал «Библиотека для чтения», сотрудниками которого согласились быть все русские писатели, все поэты и прозаики, приобретшие славу, известность или просто благоволение публики».{18} Г-н Греч прибавляет к этому, что если бы в словах г. Булгарина заключалась неправда или преувеличение, то писатели не преминули бы тогда же возразить на это. С этим нельзя не согласиться. Далее г. Греч говорит, что, не будучи избран в редакторы формально, он принял предложение г. Смирдина надзирать за слогом и языком его журнала и, вместе с г. Сенковским, сделался его редактором. В феврале 1834 г. г. Сенковский отказался от звания редактора, и остался один г. Греч, который в свою очередь отказался от этого редакторства, сделавшись редактором «Энциклопедического лексикона». «Тогда,{19} – говорит он, – исчезли и имена сотрудников с главного листа, между тем как в объявлениях о продолжении «Библиотеки» повторялось, что все прежние литераторы в ней участвуют. Тщетно некоторые из них объявляли, что давно уже прекратили всякое с нею сообщение…» Возражая г. Сенковскому на замечание, что г. Греч только слегка исправляет слог в статьях «Библиотеки для чтения», последний замечает, что он точно не позволял себе изменять мыслей автора, не дерзал ничего исключать, а тем менее навязывать своего, словом, переделывать или пародировать, а только исправлял слог, очищая его от барбаризмов, солецизмов и других жестоких грамматических ошибок. Мы, с своей стороны, такое уважение к чужому труду почитаем благородным качеством; но думаем, что г. Греч слишком увлекся своею мыслию. Почему не переделать статьи, если автор на это согласен? Без согласия же авторского и г. Сенковский, известный своею страстию переделывать чужие статьи, на это, вероятно, не решается: иначе кто же бы согласился помещать свои статьи в его журнале?
