Николай Карамзин - О Богдановиче и его сочинениях
Богданович, угощая и веселя музыкою героиню во дворце Купидоновом, составил оркестр свой лучше Лафонтена и велел даже, весьма кстати, невидимо управлять им самому Аполлону; но жаль, что хор певиц его, хваля любовь, не повторил на русском языке следующей строфы гимна французского:
Sans cet amour tant d'objets ravissants,Lambris dorés, bois, jardins et fontainsN'ont point d'appas qui ne soient languîssans,Et leurs plaisirs sont moins doux que ses peines.Des jeunes cœurs c'est le suprême bien:Aimez, aimez – tout le reste n'est rien[17].
В доказательство, что поэты, вопреки старинному злословию, умеют быть иногда скромными, и француз и русский не хотели описать первого свидания Душеньки с Амуром. Последний отделался от читателей приятною шуткою, говоря, что эта сцена осталась навеки тайною между супругами…
Но только поутру приметили амуры,Что нимфы меж собой смеялись подтишком,И гостья, будучи стыдлива от натуры,Казалась между их с завешенным ушком.
В изображении палат с их драгоценностями я люблю статую Душеньки…
Смотря на образ сей, она сама дивилась;Другая статуя казалась в ней тогда,Какой не видывал никто и никогда.
Черта прекрасная! Взята с французского («elle demeura longtemps immobile, et parut la plus belle statue de ces lieux»[18]); но, выраженная в стихах, более нравится… Люблю также разные живописные изображения Душеньки:
В одном она, с щитом престрашным на груди,Палладой нарядясь, грозит на лошади,И боле, чем копьем, своим прекрасным взором.
В другом видим перед нею Сатурна, который
Старается забыть, что он давнишний дед,Прямит свой дряхлый стан, желает быть моложе,Кудрит оставшие волос своих клочкиИ, видеть Душеньку, вздевает он очки.А там она видна, подобней царице,С амурами вокруг, в воздушной колеснице,Прекрасной Душеньки за честь и красотуАмуры там сердца стреляют на лету;Летят великою толпою;Летят, поднявши лук, на целый свет войною;А там свирепый Марс, рушитель мирных прав,Увидев Душеньку, являет тихий нрав,Полей не обагряет кровьюИ наконец, забыв военный свой устав.Смягчен у ног ее, пылает к ней любовью.
На третьей картине Зефир списывает с нее портрет; но, боясь нескромности,
Скрывает в списке он большую часть красот;И многие из них, конечно, чудесами,Пред Душенькою вдруг тогда писались сами.
Всего же более люблю обращение поэта к красавице:
Во всех ты, Душенька, нарядах хороша:По образу ль какой царицы ты одета,Пастушкою ли где сидишь у шалаша,Во всех ты чудо света;Во всех являешься прекрасным божеством —И только ты одна прекраснее портрета.
Просто и так мило, что, может быть, никакое другое место в «Душеньке» не делает в читателе столь приятного впечатления. Всякому хочется сказать сии нежные, прекрасные стихи той женщине, которая ему всех других любезнее; а последний стих можно назвать золотым. – Мы не пеняем автору, что он не хочет далее описывать Купидонова дворца,
Где все пленяло взглядИ было бесподобно;Но всюду там умомЯ Душеньку встречаю,Прельщаюсь и потомПалаты забываю.
Но с палатами стихотворец забыл и хозяина; забыл, между портретами, упомянуть об его изображениях. Скрываясь от Душеньки, Амур должен был показаться ей хотя на картине. Лафонтен представил на обоях разные чудеса Купидоновы: например, ужасный хаос, приводимый его рукою в стройность…
Que fait l'Amour? Volant de bout en bout,Ce jeune enfant, sans beaucoup de mystère.En badinant vous débrouille le tout,Mille fois mieux qu'un sage[19].
Как бы хорошо мог Богданович сказать это в русских стихах! Как бы хорошо мог, следуя Лафонтену, описать приступы любопытной Душеньки к невидимому Амуру и его отговорки, столь остроумные! «Nécessairement je suis Dieu ou je suis Démon. Si vous trouvez que je suis Démon, vous cesserez de m'aimer ou du moins vous ne m'aimerez plus avec tant d'ardeur: car il s'en faut bien qu'on aime les Dieux aussi violemment que les hommes»[20]. Но поэт наш, как поэт, не любил закона и принуждения; хотел брать не все хорошее в образце своем, а что слегка и само собою попадалось ему в глаза —
Любя свободу я мою,Как вздумается мне, пою.
Довольно, что Богданович, проходя иногда мимо красот Лафонтеновых, щедро заменял их собственными и разнообразными. Умея быть нежным, забавным, он умел и колоть – даже кровных своих, то есть стихотворцев. Вводя Душеньку в Амурову библиотеку, он говорит:
Царевна там взяла читать стихи;Но их читаючи как будто за грехи,Узнала в первый раз мучительную скукуИ, бросив их под стол, при том зашибла руку.Носился после слух, что будто наконецНесчастных сих стихов творецУказом АполлонаНавеки согнан с Геликона;И будто Душенька, боясь подобных скук[21],Иль ради сохраненья рук,Стихов с неделю не читала,Хотя любила их и некогда слагала.
Сей несчастный, согнанный с Геликона, был, конечно, не похож на Богдановича, которого Душенька с удовольствием могла бы читать даже и тогда, как он с пиитическою искренностию описывает лукавство ее в гибельную ночь любопытства. Злые сестры уговорили ее засветить лампаду во время сна Купидонова…
Прекрасна Душенька употребила тутИ хитрость и проворство.Какие свойственны женам,Когда они, дела имея по ночам,Скорее как-нибудь покой дают мужьям.Но хитрости ль ее в то время успевалиИль сам клонился к сну от действия печали:Он мало говорил, вздохнул,Зевнул,Заснул.
Это напоминает один из славнейших стихов в Lutrin{4} и стоит десяти прозаических страниц Лафонтена.
В описании Душенькиных бедствий некоторые черты также гораздо счастливее у Богдановича; например, трогательное обращение его к жалкой изгнаннице:
Умри, красавица, умри! Твой сладкий векС минувшим днем уже протек;И если смерть тебя от бедствий не избавит,Сей свет, где ты досель равнялась с божеством,Отныне в скорбь тебе наполнен будет злом,И всюду горести за горестьми представит.……………………………………………К несчастию, тебя оставил Купидон.Твой рай, твои утехи,Забавы, игры, смехиПрошли, как будто сон.Вкусивши сладости, кто в мире их лишился,Любя с любимым разлучилсяИ радости себе уже не чает впредь,Легко почувствует, без дальнейшего слова,Что лучше Душеньке в сей доле умереть.
Стихотворец наш, описывая с Лафонтеном все образы смерти, избираемые Душенькою, прибавляет от себя еще один, не весьма пиитический, но игриво и забавно им представленный:
Избрав крепчайший сук, последний шаг ступилаИ к ветви свой платок как должно прицепила,И в петлю Душенька головушку вложила.О чудо из чудес!Потрясся дол и лес;Дубовый, грубый сук, на чем она повисла,С почтением к ее прекрасной головеПригнулся так, как прут – —И здраву Душеньку поставил на траве;И ветви все тогда, на низ влекомы ею,Иль сами волею своею,Шумели радостно над неюИ, съединяючи концы,Свивали разны ей венцы.Один лишь наглый сук за платье зацепился,И Душенькин покров вверху остановился;Тогда увидел дол и лесДругое чудо из чудес —
Вольность бывает маленькою слабостию поэтов; строгие люди давно осуждают их, но снисходительные многое извиняют, если воображение неразлучно с остроумием и не забывает правил вкуса. Когда горы и леса, видя чудо, восклицали, что Душенька всех на свете прекраснее,
Амур, смотря из облаков,Прилежным взором то оправдывал без слов!
Поэту хотелось сказать, что Душенька прошла сквозь огнь и воду, и для того он заставляет ее броситься в пламя, когда наяды не дали ей утонуть в реке…
Лишь только бросилась во пламя на дрова,Как вдруг невидимая силаПод нею пламень погасила;Мгновенно дым исчез, огонь и жар потух;Остался только лишь потребный теплый дух,Затем чтоб ножки там царевна осушила,Которые в воде недавно замочила.
Это смешно, и рассказ имеет всю точность хорошей прозы. – Лафонтен, для разнообразия своей повести, вводит историю философа-рыболова: в «Душеньке» она могла бы только остановить быстроту главного действия. Сказки в стихах не требуют множества вымыслов, нужных для живости прозаических сказок. Богданович упоминает о старом рыбаке единственно для того, чтобы Душеньке было кому пожаловаться на ее несчастие…
Ты помнишь бытность всех временИ всяких в мире перемен:Скажи, как свет стоит с начала,Встречалось ли когда комуНесчастье равно моему?Я резалась и в петлю клалась,Топилась и в огонь бросалась;Но в горькой участи моей,Прошед сквозь огнь, прошед сквозь водуИ всеми видами смертейПриведши в ужас всю природу,Против желания живуИ тщетно смерть к себе зову.…………………………………………«Но кто ты?» – старец вопросил.«Я Душенька – люблю Амура».
Последний стих прекрасен и трогателен, несмотря на шутливый тон автора. – Объявление Венеры, прибитое на всех перекрестках, взято с французского, но гораздо смешнее на русском:
