Валерий Брюсов - «Пророк». Анализ стихотворения
Ст. 23–25. Анафорическое начало трех стихов: «и угль – во грудь – как труп», одинакового строения и с одной ударной гласной.
Ст. 26–28. К анафоре: «восстань – виждь – внемли», пролепс: «воззвал» и силлепс: «волею».
Ст. 29–30. К анафоре: «глаголом – людей», слабый пролепс: «земли»; эпифора: «обходя – людей».
6. Эвфония. Инструментовка и рифмовка
В инструментовке стихотворения прежде всего замечательно обилие гласных. Из 30 стихов на гласную начинается 17, т. е. более половины. При 97 словах в стихотворении[4] только двадцать один раз встречается столкновение согласных, большею частью объяснимое требованиями звукописи:
И он к устам моим приник…
И он мне грудь рассек мечом…
Как труп в пустыне я лежал…
Из 252 слогов стихотворения 91, т. е. больше 1/3, приходится на звуки и, ий, ы, ый и неударное е, близкое по звуку к и (например, шестикрылый). Чистых и, ий и ы. Чистых звуков и в этом счете 80. Ударных и, на 98 ударений, – 24, т. е. больше Ряд стихов определенно инструментован на и:
И шестикрылый Серафим…
Перстами легкими как сонМоих зениц коснулся он:Отверзлись вещие зеницы…
Вложил десницею кровавой…
Та же инструментовка проходит через анафору на И в начале 16 стихов из 30, в таких рифмах, как «томим – влачился – серафим – явился»; «зеницы – орлицы», «приник – язык», «змеи – мои», «вынул – водвинул» (отчасти, внемли – земли); в таких сочетаниях, как «и их», «и горний», «исполнись».
На этом общем фоне развивается частная инструментовка отдельных частей, причем она определенно подчинена композиционному строю. В отношении инструментовки (также и мелодики) стихотворение распадается на те же 6 частей, как и в композиционном отношении.
Вступление вводится стихом (ст. 1.), инструментованным на 3 чистых гласных: о – а – и – «духовной жаждою томим», после чего следуют стихи, инструментованные на основной звук и.
Четыре преображения вводятся четырьмя параллельными стихами (ст. 6, 9, 15, 21), причем, соответственно тому, что, по распределению материала, преображение I сближено со II, а III – с IV (см. схему в главе «Внешняя композиция»), так же построены и вводные стихи:
I. Моих зениц коснулся он…II. Моих ушей коснулся он…III. И он к устам моим приник…IV. И он мне грудь рассек мечом…
Ст. I (ст. 6) вводится основным звуком и, после чего следуют новые звуки: у – о. Во всей этой части стихотворения (ст. 5–8) остается господствующим звук и.
Ст. II (ст. 9) сохраняет только один звук и, затем, помимо звуков, тождественных с I – у – о, дает новый звук – ей («ушей»). Следующий стих (ст. 10), изображающий «полноту», инструментован на о («наполнил… звон»). Далее четыре стиха (ст. 11–14), изображающие обострение слуха, сохраняя, как связь с предыдущим, одно ударное и («морских»), инструментованы на а и о («внял… содроганье… ангелов… гад… прозябанье… – горний… полет… подводный ход… дольней лозы»).
Ст. III (ст. 15) переносит основное и в конец строки («моим приник»). Следующий стих (ст. 16), изображающий жестокое вырывание языка, инструментован на ы («вырвал… язык»). Оба эти стиха (ст. 15 и 16) характерны накоплением согласных. Следующий стих, являющийся как бы вставкой (ст. 17 – «и празднословный и лукавый»), имеет совершенно особое ритмическое строение: это – единственный, в описании преображений, стих с пиррихием в 1-й стопе. Далее следуют два инструментально параллельных стиха на звуки: а – удр – и; а – ер – и:
И жало мудрые змеиВ уста замершие мои.
Заканчивается преображение языка стихом (ст. 20), возвращающим к основному звуку и.
Ст. IV (ст. 21) совсем не содержит звука и, кроме икающего е в слове «мечем». Изображая удар меча, стих разделяется малыми цесурами постопно на 4 равные части:
И он / мне грудь / рассек / мечем.
Впечатление еще усиливается тем, что две первые стопы составлены парами односложных слов (что обращает вторую стопу в спондей). Следующий стих (ст. 22), впервые в стихотворении, инструментован на е («сердце трепетное»). Далее идет стих (ст. 23), где резкий звук у в начале («и угль») смягчается следующей ударной гласной а и вообще обилием гласных («пылающий»). Заключительный стих этого преображения как бы дает сжатую рецепцию заключительных двух стихов преображения языка:
В уста замершие моиВложил десницею кровавой…
Во грудь отверстую водвинул…
Все три стиха имеют один и тот же ритм.
Заключение вводится стихом (ст. 25), требующим при произнесении пауз («как труп / в пустыне»); начало его инструментовано на глухие звуки у и ы, которые сменяются открытым а («лежал»), дважды повторяющимся в следующем стихе (ст. 26), изображающим Божий глас («глас… воззвал»).
Последняя часть, глас Бога, начинается стихом, опять распадающимся по стопам:
Восстань, / Пророк, / и виждь, / и внемли…
Суровость этого строения переходит в следующих стихах (ст. 28–29) в полногласие (изобилие гласных), что соответствует содержанию, – голосу, раздающемуся свыше («волею моей» и т. д.). Наконец, в последнем стихе то слово, на котором лежит логическое ударение и которое под водит итог всему стихотворению, инструмептовапо на основную гласную и («жги») и тем возобновляет основной строй инструментовки[5].
Рифмы «Пророка», – вообще характерные для Пушкина, – подчинены общей инструментовке стихотворения. В то время, как в нашей новейшей поэзии (у футуристов и др.) рифма получила самодовлеющее значение, чем объясняется господствующая роль опорной согласной, у Пушкина рифма входит в общий звуковой ряд стиха, и ее опорная согласная подчиняется звукописи предшествующих слов. Поэтому и рифмы «Пророка» не могут быть рассматриваемы без связи с общей звукописью и инструментовкой.
Из 15 рифм стихотворения 6 имеют ударной гласной и, а 7-я имеет и на конце («внемли – земли»), что составляет почти половину всех рифм. Рифма с точной опорной согласной только одна («вынул – водвинул»), опорные же согласные других рифм объясняются строем звукоряда, к которому они принадлежат, хотя при этом многие рифмы построены так, что звуки, предшествующие ударной гласной, аналогичны.
Таковы рифмы: «томим – серафим», «коснулся он – звон», «содроганье – прозябанье», «змеи – мои»; в более слабой степени: «как сон – коснулся он», «зеницы – орлицы». «приник – язык», «лукавый – кровавый».
Строем звукоряда объясняются рифмы: «влачился» (связь с «мрачной»), «полет» («ангелов»), «ход» («сад»), «мечом» («мне»), «огнем» («угль»), «людей» («обходя»).
Звуковой связью с другими рифмами объясняются рифмы: «явился» («серафим»), «огнем» («вынул»), «воззвал» («внемли»).
В звуковом отношении одинокими остаются рифмы: «внемли – земли» (объяснимая резкостью звукового сочетания мл), «моей» (объяснимая требованием полногласия, см. выше), «лежал» (объяснимая требованиями инструментовки).
К этому анализу смысловой и технической композиции, метрики и ритмики, звукописи, инструментовки и рифмики (эвфонии) должен был бы быть присоединен подробный анализ мелодики (едва затронутой выше), а также анализ эмоционального значения ритмов и звуков стихотворения (вопросов, также едва намеченных в этой статье). Только тогда формальное изучение стихотворения могло бы считаться законченным.
Уже после этого может настать пора для плодотворного изучения историко-литературного и иного. Руководствуясь формальным анализом, возможно установить точную связь данного стихотворения с предшествовавшими ему явлениями литературы (влияния и заимствования) и вообще искусств, а также внутреннюю связь идей, выраженных в стихотворении, с предшествующими идейными течениями. Тот же анализ вскроет место данного стихотворения в эволюции творчества Пушкина, как со стороны техники, так и содержания. Теми же методами можно будет проследить, при содействии данных, даваемых историей критики, дальнейшую жизнь стихотворения, начиная с оценки его современниками, через позднейшие критические отзывы, через его отражение в других поэтических произведениях (подражания), вплоть до его современного понимания. Наконец, заключением этих работ явится оценка художественно-эстетическая. Здесь закончится роль критика и начнется работа историка.
