Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3
Написаны «не своими» словами, а потому не живы. Долго, смакуя, автор, например, рассказывает, как глумилась толпа над трупом убитого ею воинского начальника. Но это размазывание, ковыряние в «ужасном» не ужасает.
А вот всё тихое - прекрасно. И удивительная вещь, его слышишь, видишь, почти осязаешь.
Автор упивается тишиною дома священника, тихостью пустого храма.
В доме о. Иоанна ковры. В доме о. Иоанна слышно, как тикают часы, как время от времени начинает шипеть керосиновая лампа. Кажется, слышно каждое движение человека в этой тишине. Единственно, кто вносит сюда шум, суету, беспокойство - матушка, ее неспокойное простое сердце, которое не может понять многого из того, что понимает о. Иоанн.
От бунта народного - извне против мира всего мира - от бунта матушки - внутри его жизни - против тихости о. Иоанна, - священник ищет спасения в храме.
И храм в рассказе - то же прибежище –
«К тихому пристанищу Твоему притек вопию Ти».
Тихое пристанище, бегство от мира - в мирный остановившийся быт церкви. Не вдохновенная религия, идущая, наоборот, в мир, чтобы в борьбе преобразить его. Религия усталости, бегущая от мира, капитулирующая перед ним.
Под влиянием личных переживаний, смерти сына на войне о. Иоанн, как пишет автор, почти совсем отошел от мира и мирской суеты.
Любимым для него стало удаляться вечерами в церковь и здесь проводить часы в одиночестве. Сторож Семен, «всю жизнь проведший в церкви», днем и ночью заботящийся о благолепии храма да читающий вслух псалтирь - не нарушал одиночества о. Иоанна - был неразделим с внутреннею жизнью церкви.
Вот как в рассказе описаны эти вечерние часы священника:
«Сделав низкий поклон у входа, он шел с опущенной головой в алтарь, становился на колени перед престолом и, не сводя пристального взгляда с запрестольного креста, беззвучно молился о мире всего мира.
Сумерки в храме сгущались быстро. Быстро окутывались тьмой, как густой креповой вуалью, строгие лики святых, исчезал в темноте запрестольный крест, чуть поблескивал семисвечник. Сквозь решетки высоких окон вместе с тьмой забиралась в храм вечерняя свежесть... В пустом и темном храме у свечного ящика упрямо тикали часы. Старческий голос Семена хрипло, с присвистом иногда, бросал в темноту стоны и вопли царя Давида. Огонек тоненького огарка дрожал и прыгал у него над книгой, как бы боялся темноты, боялся кончины. Отец Иоанн стоял на коленях перед престолом, смотрел в темноту, туда, где был запрестольный крест, молился и думал невеселые думы».
*«Отец Иоанн» В.Ф.Клементьева не случайно стал предметом нашей «содружеской» беседы. Рассказ этот, прежде всего, вызвал живой отклик в читательской среде, что уже одно свидетельствует о его достоинствах. Но главное его значение я вижу вот в чем: читая его, как бы воочию присутствуешь при процессе роста дарования автора. На глазах у читателя талант В.Ф. Клементьева побеждает его авторскую волю, ломает рамки рассудочного, надуманного замысла.
И здесь начинается второе значение рассказа - значение «рабочее». Признанная лучшей в рассказе, «выговорившаяся» его часть, сделав свое дело для читателя, должна быть теперь услышана самим автором. Автор должен пойти за нею, отказавшись от своего «заказа».
В искании всегда так - истинный путь находится бессознательно. Талант помимо разумной воли автора выпирает наружу. Так побег, придавленный камнем, искривляясь, ищет пути на чистый воздух к свету.
Чтобы спасти побег, надо услышать его подземные мучения, отвалить камень - дать свободу побегу.
Молва, 1933, № 249, 29 октября, стр.4. Статья основана на докладе, прочитанном в Литературном Содружестве 21 октября 1933. Рассказ В.Ф.Клементьева был напечатан в Молве в октябре 1933 г. В.Ф. Клементьев (род. 1890) - участник антибольшевистского движения в 1917-1920 гг., ближайший сподвижник Б.В. Савинкова (см. его кн. В большевицкой Москве (1918-1920), Москва: Русский Путь, 1998); с октября 1920 - в Варшаве, сотрудник газ. За Свободу!, Молва и Меч, член Литературного Содружества. После Второй мировой войны жил в США.
Русский писатель в СССР и в эмиграции
В воскресенье 29 октября вышел давно обещанный номер «Вядомостей Литерацких», «посвященный» советской литературе[188].
Редакция «Вядомостей» может гордиться - номер этот вызвал похвалу московской печати, милостиво окрестившей его «советским».
Весь номер заполнен «оригинальным» материалом. 39 советских авторов (согласно рекламе самих «Вядомостей») говорят и смотрят с его 26-ти страниц, непомерно широких страниц «Вядомостей Литерацких». Из каждой их строки нагло выпирает явная, неприкрытая пропаганда марксизма. На первой же странице Карл Радек пишет: «Культура наша - культура марксистская. 50 лет прошло после смерти Маркса, однако мир до сих пор не создал более цельного и научно обоснованного, чем миросозерцание марксистское...» И все остальные советские гости «Вядомостей» наперебой стараются доказать, что единственной плодотворной почвой для жизни, науки и искусства является советская почва, унавоженная идеями Маркса, Энгельса и Ильича. Всеволод Иванов заканчивает свой «Автопортрет» восторженным восклицанием, захлебываясь от счастья: «В такой стране (как СССР) стоит жить, работать и быть счастливым. Я - счастлив».
Все эти пропагандные восторги, вынесенные на трибуну «Вядомостей», нас не трогают и не касаются. Упоминаю о них только вскользь, чтобы отметить лейтмотив номера. Всё это нам давно хорошо знакомо по русским оригиналам.
Но есть в этих переводах, изготовленных «на вынос», что-то до такой степени унизительное и жалкое для человеческого достоинства, что становится больно вновь ожившею старою неизбывною болью за русского писателя, за русское живое слово, изуродованное и умученное в тисках этого «наиболее цельного и основательного миросозерцания».
*Вопреки рекламным уверениям «Вядомостей» в их «советском» номере представлены далеко не все «старые» и «молодые» советские писатели.
Нет Замятина, нет Вересаева, нет Булгакова, нет Романова[189], Зощенки... Конечно, на это есть свои тайные, закулисные причины.
На первом месте помещена статья К. Радека «Культура нарождающегося социализма», где доказывается, что если вообще есть культура, то вот именно эта культура нарождающегося социализма, начало которой, впрочем, положено только Марксом[190].
Затем следуют статьи Михаила Слонимского «Жизнь советской литературы», Корнелия Зелинского «В книжной лавке», в которой автор скромно называет свое имя среди наиболее талантливых писателей, Валерия Кирпотина «Сов. литература в начале второй пятилетки», Сергея Динамова «О современной советской драматургии».
Две страницы, иначе 12 столбцов, занимает статья Ильи Груздева «Горький и октябрьская революция»[191], в которой автор оправдывает «великого» Горького (в одной из статей газеты Горький так и назван «великим»)[192] в том, что он не сразу признал большевицкий опыт. Страницы эти буквально набиты иллюстрациями, на которых Горький изображен в 15-ти видах, маленьким и великим, во всех позах и ракурсах, с Лениным, Сталиным, в кругу комсомольцев, в карикатуре, в скульптуре и живописи. Благодаря тому, что они имели честь сняться вместе с Горьким, попали также на страницы «советских» «Вядомостей» Лев Толстой, А.П. Чехов и Леонид Андреев.
После этого пятистраничного введения даны пять автобиографических очерков: Белого[193], А. Толстого, Всев. Иванова, Веры Инбер и Леонова. Две страницы отведено образцам советской литературы. На одной - старый рассказ Пильняка. Пильняка К. Зелинский причисляет к авторам, «насквозь пропитанным старой культурой». Потому, наверно, так мало о Пильняке и Пильняка в номере[194]. Старый рассказ, очeвидно, вольность польского переводчика[195]. На второй странице, отведенной под образцы, - стихотворения Безыменского, Пастернака, Светлова, Кирсанова, Сельвинского и Жарова в переводе Ю. Тувима[196], А. Слонимского, Л. Подгорского-Околова и В. Броневского.
Затем следуют статьи М. Кольцова о сатире в СССР, Н. Огнева «Растет новый человек», статьи о советском театре, кинематографе, живописи, скульптуре, архитектуре, музыке, печати, издательстве. Завершается же всё обширными объявлениями Интуриста, Торгсина, Совпольторга и «Международной книги».
*Как ни стараются советские сотрудники «Вядомостей», - правды не скроешь.
Напрасно уверяет Мих. Слонимский, что для писателя в сов. России реки текут медом. Тут же рядом между строк глядит во всем своем убожестве неприкрытая горькая истина о подневольной жизни советского писателя.
