Иннокентий Анненский - Книги отражений
Поэзия Бальмонта чужда развитых, картинно-обобщающих сравнений Гомера и Пушкина.
Его сравнения символичны — они как бы внедрены в самое выражение.
Вот пример:
И так же, как стебель зеленый блистательной лилии,Меняясь в холодном забвенье, легенды веков,В моих песнопеньях, — уставши тянуться в бессилии,Раскрылись, как чаши свободно-живущих цветков.[303]
(П. 348)Звуковая символика Бальмонта никогда не переходит в напряженность и не мутит прозрачности его поэзии.
Вот несколько примеров звуковой символики. Символизируется застылость:
Как стынет скованно вон та сосна и та.[304]
(II, 183)дыхание:
Дымно дышат чары царственной луны…[305]
шуршанье:
О как грустно шепчут камыши без счета;Шелестящими, шуршащими стеблями говорят.[306]
(Тл. 145).озлобленность:
Я спал, как зимний холод,Змеиным сном, — злорадным.[307]
(II. 223)Есть у Бальмонта две звуко-символические пьесы.
В шуме ш-с.
ОсеньВ роще шелест, шорох, свист. . . .Смутно шепчутся вершиныИ березы и осины.С измененной высотыСонно падают листы.[308]
(II. 36)В сонорности л.
ВлагаС лодки скользнуло весло.Ласково млеет прохлада.«Милый! Мой милый!» — Светло,Сладко от беглого взгляда.
Лебедь уплыл в полумглу,Вдаль под Луною белея.Ластятся волны к веслу,Ластится к влаге лилея.
Слухом невольно ловлю…Лепет зеркального лона.«Милый! Мой милый! Люблю!»Полночь глядит с небосклона.[309]
(II. 189)Вот несколько примеров перепевности:
Так созвучно, созвонно.[310]
(II. 283)Узорно-играющий, тающий свет.[311]
Тайное слышащих, дышащих строк.[312]
(II. 107)Радостно-расширенные реки.[313]
(II. 132)цветок,отданный огненным пчелам.[314]
(Тл. 207)Бальмонт любит в синтаксисе отрывистую речь, как вообще в поэзии он любит переплески и измены.
Счастливый путь. Прозрачна даль.Закатный час еще далек. Быть может, близок.Нам не жаль. Горит и запад и восток.[315]
(II. 57)Или:
Назавтра бой. Поспешен бег минут.Все спят. Все спит. И пусть. Я — верный — тут.До завтра сном беспечно усладитесь.Но чу! Во тьме — чуть слышные шаги.Их тысячи. Все ближе. А! Враги!Товарищи! Товарищи! Проснитесь![316]
(II. 9)Возьмите еще «Русалку», сплошь написанную короткими предложениями (II, 286), или во II томе пьесы на с. 32, 51, 151, 152.[317]
Выделенью коротких предложений соответствует у Бальмонта красивое выделение односложных слов в арсисе (пьесы: «Придорожные травы», «Отчего мне так душно?» — час, миг, шаг).
У Бальмонта довольно часты во фразе троения слов или речений с разными оттенками:
С радостным:
И утро вырастало для нас, для нас, для нас.[318]
(II. 264)Меланхолическим:
И сердце простило, но сердце застыло,И плачет, и плачет, и плачет невольно.
(из пьесы «Безглагольность», см. выше)Мрачным:
Било полночь в наших думах,Было поздно, поздно, поздно.[319]
(II. 281)Ритмы Бальмонта заслуживали бы особого исследования. Я ограничусь несколькими замечаниями.
Наши учебники, а вслед за ними и журналисты, говоря о русском стихе, никак не выберутся из путаницы ямбов и хореев, которые в действительности, кроме окончания строки, встречаются в наших стихотворных строках очень редко. Например, почти весь «Евгений Онегин» написан 4-м пэоном.
Бальмонт едва ли не первый показал силу первого пэона, как основного ритма пьесы, который дал возможность утилизировать сочетания четырехсложных слов с ударением на первом слоге.
Отданное стиснутым рукам,Судорожно бьющееся тело.[320]
(II, 293)Ср. «Придорожные травы».
Бальмонт дал нам первый почувствовать красоту полустиший, как это видно из следующего ритмического примера.
Волна бежит. Волна с волною слита.Волна с волною слита в одной мечте.Прильнув к скалам, они гремят сердито.Они гремят сердито: «Не те! Не те!»
И в горьком сне волна волне шепнула.Волна волне шепнула: «В тебе — мечта».И плещут вновь: «Меня ты обманула!»«Меня ты обманула. И ты — не та!»[321]
Среди ритмических созданий Бальмонта меня очень заинтересовали его прерывистые строки «Болото» («Только любовь», с. 144 сл.) и «Старый дом» (Тл. 146 сл.). Ритмичность этих пьес не может быть сведена к нашим схемам: если отдельные строки и измеряются с некоторой натяжкой нашими ритмическими единицами, то объединение каждой из них можно искать разве в мелькании одного какого-нибудь ритмического типа: болото есть слово амфибрахическое, и амфибрахий лежит в основании ритма самой пьесы, причудливо перебиваясь третьими пэонами и анапестами.
Слова старый дом — составляют кретик, а потому кретик есть основной размер самой пьесы, так озаглавленной.
Вот отрывки из поэмы «Болото».
На версты и версты шелестящая осока,Незабудки, кувшинки, кувшинки, камыши.Болото раскинулось властно и широко,Шепчутся стебли в изумрудной тиши.
Или:
О, как грустно шепчут камыши без счета,Шелестящими, шуршащими стеблями говорят.Болото, болото, ты мне нравишься, болото,Я верю, что божественен предсмертный взгляд.[322]
Пьеса «Болото», по-моему, ритмически символизирует зыбкость и затрудненность движенья по трясине: в стихах чувствуется тряска, соединенная с мучительным, засасывающим однообразием.
В «Старом доме» наблюдается еще большая разносоставность строк, чем в «Болоте». При этом удивительная унылость и мистический колорит придается пьесе, кажется, тем, что вся она состоит из мужских стихов, падающих как-то особенно тяжело и однообразно.
Кто в мертвую глубь враждебных зеркалКогда-то бросил безответный взгляд,Тот зеркалом скован, — и высокий залНаселен тенями, и люстры в нем горят.
Канделябры тяжелые свет свой льют,Безжизненно тянутся отсветы свечей,И в зал, в этот страшный призрачный приют,Привиденья выходят из зеркальных зыбей.
Есть что-то змеиное в движении том,И музыкой змеиною вальс поет.Шорохи, шелесты, шаги… О старый дом,Кто в тебя дневной, не полночный свет прольет?[323]
Размер пьесы «Старый дом» символически изображает мистическую жизнь старых зеркал и пыльных люстр среди гулкой пустоты зал, где скрещиваются кошмарные тени, накопленные в старом доме, как в душе, за его долгую пассивно-бессознательную, все фатально воспринимающую жизнь.
Замкнутость, одиночество этого дома-души болезненно прерывается только ритмом какого-то запредельного танца.
Мы кружимся бешено один лишь час,Мы носимся с бешенством скорее и скорей,Дробятся мгновения и гонят нас,Нет выхода, и нет привидениям дверей…
Или заглушенными призывами жизни:
Живите, живите — мне страшноЖивите скорей.
Прерывистые строки Бальмонта будто бы несколько противоречат изысканности его стиха. Но это только видимость. Изысканность сохраняет свое обаяние над лирикой Бальмонта, внося в самые причудливые сочетания ритмов строгость строфичности и богатство рифмы. У Бальмонта почти нет белых стихов, и русская поэзия давно уже не знала рифмы богаче, при всей ее свободной изящности.
