Виталий Бугров - 1000 ликов мечты, О фантастике всерьез и с улыбкой

Есть ли жизнь на Земле?

По вполне понятной причине мы более приучены к иной постановке вопроса. Есть ли жизнь… в первую очередь ну конечно же на Марсе? (Те, кто видел фильм «Карнавальная ночь», вероятно, улыбнутся, вспомнив артиста Филиппова в характерной роли незадачливого лектора, размышляющего публично на эту тему.) А кроме того, есть ли она на любой из прочих планет Солнечной системы и вообще во Вселенной? Сомнения в собственном существовании чужды нам, не так ли? Правда, в последние десятилетия стали появляться в фантастике и разнообразные — юмористические в основном — ситуации, когда, к примеру, венериане, изучая состав изрядно загазованной нашей атмосферы, крепко сомневаются в возможности жизни на Земле. Но это — в наши дни всеобщей озабоченности проблемами земной экологии. Речь же у нас пойдет… Впрочем, давайте обо всем по порядку.

5 июля 1737 года состоялось одно из самых, по-видимому, ранних посещений нашей скромной планеты представителями внеземных цивилизаций. Слово «скромной» употреблено здесь не в традиционном, чуточку уничижительном для нас смысле окраинности, периферийности нашего Солнца (и Земли вместе с ним) относительно центральных звездных улиц нашей Галактики. Ведь один из пришельцев не был даже инозвездным, поскольку происходил всего-навсего с Сатурна. Но вот размеры их!.. Сатурниец-то еще куда ни шло: рост его равен был «всего лишь» тысяче туазов — двум километрам, если перевести в метрическую систему эту старинную французскую меру длины. Зато Микромегас — гигант из окрестностей Сириуса, компанию которому в его космических странствиях охотно составил «кроха» с Сатурна, — имел от головы до пят сто двадцать тысяч футов, что равно тридцати шести километрам! Перепрыгивая с луны на луну, эта пара на попутной комете добралась до Юпитера и основательно — в течение года — его изучила. Остановиться же на Земле, показавшейся им после Юпитера поистине малюткой, они решили исключительно потому только, что на встретившемся ранее Марсе, впятеро, по данным XVIII века, меньшем нашей планеты, побоялись вообще не найти места для ночлега. К слову сказать, Марс… Ныне многим известна удивительная история Фобоса и Деймоса — его спутников. Официально они были открыты американцем Асафом Холлом в 1877 году. Неофициально же на полтора века раньше открыли их астрономы государства Лапуту, как о том поведал посетивший этот летающий остров Лемюэль Гулливер… Свифт, между прочим, приводит даже расчеты орбит этих малых небесных тел, разумеется отличающихся от тех, какие мы знаем сегодня. Но, по свидетельству Ю. Кагарлицкого, когда нынешние астрономы попробовали выполнить эти расчеты с помощью инструментов, которыми могли располагать современники великого англичанина, оказалось, что погрешности в его вычислениях продиктованы несовершенством самих инструментов… Так вот. Французский писатель Мари Франсуа Аруэ, известный всему миру под именем Вольтера, в своей философской повести «Микромегас», изданной в 1752 году (опять-таки за столетие с четвертью до «заявки» А. Холла), повторяет открытие Свифта! Космические пришельцы Вольтера, тоже заметили обращающиеся вокруг Марса две луны, которые «ускользнули от глаз наших астрономов». Эти последние, предвидит писатель, будут, конечно, иронизировать по поводу их существования, но… «я обращусь за защитой к здравому смыслу люден, привыкших судить по аналогии. Эти добрые философы поймут, как трудно было бы Марсу, столь удаленному от Солнца, обойтись менее чем двумя лунами…». Расчетов здесь, как видим, нет. Но тем не менее есть сами луны! Что же это, просто внимательное знакомство с книгой Свифта? Или же действительно отголоски какого-то древнего знания, если исходить из поговорки, утверждающей, будто все новое — это хорошо забытое старое? Кто решится однозначно ответить на этот вопрос? Впрочем, вернемся к нашей планете… Приземлившись в северной части Балтийского моря, пришельцы отдохнули немного, позавтракали и, двинувшись неспешным шагом (неспешным, естественно, для Микромегаса: спутник-то как раз едва поспевал за ним, поскольку на каждый шаг гиганта вынужден был делать по двенадцать своих!), обогнули в течение тридцати шести часов всю Землю. При этом они «почти не заметили то пройденное ими болотце, которое носит имя Средиземного моря, а равно и мелкий прудок, называемый океаном и окружающий материки…». Однако, к чести путешественников, с первых же минут пребывания в новом мире их горячо заинтересовал вопрос о его обитаемости. Но органы чувств их не были пригодны для изучения миниатюрных существ, населяющих Землю… и «карлик» с Сатурна поторопился заключить, что планета, безусловно, необитаема. «Вы только посмотрите, — рассуждает он, — как этот мир дурно устроен, как до смешного неправильна его форма! Здесь все пребывает в полном хаосе: взгляните хоть на эти ничтожные ручейки, из которых ни один не течет по прямой; на эти пруды, которые ни круглы, ни овальны, ни четырехугольны, — правильной формы не заметно ни в одном; на эти острые пупырышки (он имел в виду горы, — Гималаи им, к счастью, не встретились), которыми топорщится эта Земля и которые исцарапали мне все ноги!.. Никто, обладай он хоть тенью здравого смысла, не согласился бы жить в такой обстановке…» Как напоминают поспешные умозаключения сатурнийца рассуждения некоторых героев нынешней фантастики: они ведь тоже иной раз судят о встреченных ими мирах по весьма поверхностным признакам! Делают они это, разумеется, в полном согласии с авторским замыслом, предуготавливающим разнообразные испытания своим героям. То же и у Вольтера. Умудренный большим житейским опытом, почерпнутым в прежних путешествиях, Микромегас пытается внушить спутнику мысль об относительности самих свидетельств органов чувств. «Ведь не видите же вы своими маленькими глазками некоторых звезд пятидесятой величины, которые прекрасно различаю я, — так неужели заключите из того, будто эти звезды и не существуют?» Случай подтверждает правоту гиганта: им удастся-таки не только обнаружить, но даже и вступить в контакт с крохотными «инфузориями», какими предстают им обитатели Земли. В повести великого остроумца и обличителя немало саркастических выпадов в адрес социальных пороков его эпохи. Таково, к примеру, язвительнейшее рассуждение о существе, в чьей руке мог бы поместиться весь земной шар: что оно подумало бы о тех битвах, следствием которых бывает сдача противнику двух деревень? Между тем «очень может быть, что такие существа найдутся!» — замечает писатель вполне в духе наисовременнейшей нашей фантастики… Вольтер удивительно последователен в обличении любых форм «мирового зла», отнюдь не абстрактного в его представлении. Все, что только можно извлечь саркастического, извлекает он из каждого своего допущения! «Я уверен, — заканчивает он приведенную выше мысль, — что если эти строки будут прочтены каким-нибудь гренадерским капитаном, то он немедленно сделает головные уборы гренадеров своей роты по крайней мере на два фута выше…» Горек смех Вольтера по поводу несовершенств рода людского, — горек и удивительно злободневен даже и для нашего XX века. «Я сегодня убедился более, чем когда-либо, что о предметах никак нельзя судить по их наружной величине…» Это, увы, не единственное, в чем убеждается Микромегас в результате посещения Земли. Гигант не только телом, но — вполне под стать своему создателю — и духом, он убеждается еще и в том, что и на Земле нет-таки истинного счастья, что и у «разумных атомов» нашей планеты «плоти гораздо больше, чем нужно для того, чтобы делать зло, если считать, что зло происходит от плоти, и слишком много ума, если зло порождается им…». Заключая же наше знакомство с космическим путешественником Микромегасом, очень трудно перебороть искушение ответить утвердительным «да» на сакраментальное «был ли и Вольтер научным фантастом?».

Удачливый предок Кейвора

Удивительно, как прозорливо предугадывала порой старая фантастика идеи писателей последующих веков! Первооткрывателем «кейворита», возвестившего в фантастике эпоху антигравитационных кораблей и аппаратов, мы обычно считаем чудаковатого изобретателя Кейвора и родного его отца — Герберта Уэллса. Оно и понятно: испробуйте-ка назвать фантаста, который догадался бы «открыть» это заманчивое вещество до Уэллса?! А что, если и вправду попробовать?…Отважный Доминико Гонсалес попадает на Луну. В коллекции диковинок, которыми властитель лунного мира оделил предприимчивого искателя приключений, достойное место нашел себе камень эболюс. «Если приложить его к голому телу, он снимает все заботы и делает тело невесомым. Но если повернуть его другой стороной, он усиливает земное притяжение и придает телу вес вдвое больше прежнего…» Пусть вас не смущает излишне вольное толкование природы тяготения. Ведь это ничуть не помешало Гонсалесу в решительный момент, когда при возвращении на Землю его летательной машине грозит падение, прибегнуть к помощи чудодейственного камня. «Поразмыслив, я решил, что сейчас или никогда настало время воспользоваться моим эболюсом. Я приложил его к обнаженному телу и…» И приземление завершилось вполне благополучно. Так английский епископ и литератор Фрэнсис Годвин в книге «Человек да Луне», изданной в 1638 году, за двести шестьдесят лет до Уэллса предвосхитил знаменитое «открытие» Кейвора.