Молодой Ленинград 1981 - Владимир Александрович Приходько
Единственный, кто не испытал еще себя с Чиром, был Витька. Пока Чир воевал со двором, он держался в стороне, но не из страха (сам Витька считал себя четвертым по силе после Мухи, Чира и Женьки), а потому, что был ошеломлен предательством Фомы и отсиживался дома, мало интересуясь тем, что творится внизу. Когда же он вышел во двор, там все уже установилось. Чир сдружился с Женькой, а через него и с Мухой, и втроем они зажали двор в кулаке. Только с этой весны, когда двор разделился надвое, а Витьку выбрали капитаном второй команды, Чир стал поглядывать в его сторону, опасаясь, видимо, что тот попытается выйти из воли.
Сейчас Чир сидел вольно откинувшись и пускал кольца. Сивые баранки выплывали одна за другой и повисали, расплываясь в неподвижном вечернем воздухе. Ему не сиделось, тянуло на набережную, где в скверике наверняка уже сидела компания брата. Но уйти первым он не решался. С футболом кончалась его власть, и нужно было со всеми вместе ждать, пока Женька закончит. Сигарета жгла губы, он вытащил из мятой пачки новую, разломал надвое по надорванному месту и прикурил от окурка, с каждой минутой все больше озлобляясь против Рыжего.
— Так что же, — не унимался Женька, — так и разойдемся?! Вот раскатают в первой же игре всухую…
— У Арбуза есть шарик, — неожиданно сказал Фома. Все разом обернулись на голос.
— Да ну… Врешь! Зачем он ему?!
Фома, будто не слыша, продолжал перешнуровывать кеды.
— Чего молчишь?! — рявкнул сверху Чир. — Сам, что ли, видел?
Фома выпустил концы шнурков и, оглянувшись на Чира, затараторил:
— Точно видел. Сам. Я последний купил, а передо мной они и стояли. Арбуз, батя его и матуха. Он не хотел, это батя ему купил. Жир сгонять, — подхихикнул он напоследок.
— И все дела! — Женька повеселел. — Идем к нему домой, берем мяч — и порядок.
— А кто пойдет? — спросил Леха. — Ты?!
С минуту Витька слышал, как кружатся мухи над свежевыброшенными банками. Наконец Женька ответил:
— Почему это я? Давай ты!
— Ага, так он мне и дал! Пусть Фома идет.
— И Фоме не даст. Он вчера у него мороженое вышиб.
— Карась?
— Ха, Карась! Мы ж с тобою его до парадняка гнали.
Женька поочередно окликал ребят, и у каждого находилась не одна причина бояться отказа. Арбуз был из их дома, но ни с кем не водился и редко появлялся во дворе — только по дороге в школу и обратно (он учился в другом районе, в какой-то специальной школе), а в выходные отправлялся на прогулку с родителями. Когда он прокатывался мимо — серый, тугой шарик, украшенный вверху огромными очками, все время сползающими по короткому носику, — мало кто мог удержаться и не наподдать, не выбить портфель, не запустить вслед камешком.
— Да чего там, — подал голос и Чир, — пойдем все. Струсит — и даст.
— Он-то, может, и даст, да отец его…
— А что отец? Будет выпендриваться — брату скажу.
Витька рассмеялся — не громко, но его услышали.
— Чего ржешь?
— Брату скажет! — сообщил Витька облакам. — Тот секцию бокса на заводе ведет, а он — брату…
— Откуда знаешь?
— Батя сказал. Он у него в цехе вкалывает.
— Мастер?
— Вроде бы.
— Отец боксер, а этот…
— Слушай, Рыжий, а может, ты сходишь?
— Правильно, пусть Рыжий идет. Он его и пальцем не тронул.
— Правильно?! Вы его лупите, а я — отдувайся! Фига с два!
Чир спустился вниз и стал над Витькой.
— Пойдешь, Рыжий! А нет — кровью умоешься! Понял?
Витька повернул голову. Фома высматривал что-то под ногами, остальные глазели кто куда. Он и сам понимал, что виноват и должен идти, вот только если бы не Чир… Ему стало трудно дышать, и, поднимаясь, он медленно процедил:
— А ты что за приказчик выискался?!
— Ладно, Чир, — второй раз вступился Женька, — он пойдет, не лезь.
— Пойду! — озлобленно выкрикнул Витька. — Пойду! Только ни шиша не выгорит!
— А это твое дело. — Женьке нужен был только мяч, а там Рыжему пусть хоть все зубы пересчитают. — Говори, что хочешь, но без шарика не появляйся!
— Иди, ну!
Витька развернулся и пошел к мостику, конвоируемый Чиром и Женькой. Следом вразброд потянулись остальные…
— 2 —
После обеда Мишку заставили ходить по комнате. Он подчинился, помня, что с минуты на минуту должен подойти дядя Толя с обещанными неделю назад Лемом и Саймаком, и решил не затевать ссоры. Иначе отец мог забрать книги и отдать лишь через несколько дней, а то и вообще вернуть непрочитанными. Пока же можно было и побродить — хоть как-то скоротать ожидание, тем более что с приходом гостя его, как всегда, оставят в покое.
Звонок застал его на середине пути от стола к двери, и он опрометью кинулся в переднюю. Из второй комнаты слышны были шелест складываемой газеты и скрип тахты. Торопясь, Мишка оттянул замок, толкнул дверь и… застыл на пороге.
Они молча смотрели друг на друга. У одного посасывало под ложечкой и, будь на площадке кто-либо другой, он тотчас захлопнул бы дверь, но Рыжий единственный во всем дворе не тронул его до сих пор и пальцем, и любопытство пересиливало страх, удерживая Мишку на месте. А Витька все не решался начать. Долго так не могло продолжаться: Мишка глянул случайно вниз и, увидев вылезшего на площадку Чира, а за ним еще головы, прилипшие к прутьям перил, в ужасе выпустил из рук цепочку и отпрянул в тамбур. Это движение словно подхлестнуло Витьку, и он заговорил быстро и как-то вбок:
— Слушай, дай-ка шарика на вечер.
— Какого шарика? — изумился Мишка.
— Ну, говорят, у тебя есть мяч. Или нет? Тогда извини.
Последние слова Витька произнес уже не так скованно, почти с облегчением.
— Подожди, подожди. Я вспомнил. Был, кажется, сейчас поищу.
Он кинулся в квартиру, а Витька уставился ему вслед, хлопая глазами: иметь мяч и не знать, где он лежит!
В коридоре Мишка столкнулся с отцом.
— Ну, что ты, Анатолий? Проходи!
— Это не дядя Толя. Это ребята за мячом, — бросил Мишка на ходу, юркнул в комнату и полез под тахту выковыривать застрявший в дальнем
