Молодой Ленинград 1981 - Владимир Александрович Приходько

на них, пока они ели, и думал о том, что еще необходимо купить. Шкаф, стол и кровать уже стояли в хате… Глаза его слезились, он смотрел на детей, на жену и ничего не говорил. А Верка, немного стесняясь, тоже смотрела на детей, на Добрыню, плакала и смеялась одновременно, и, проводив мужа на работу, принялась убирать холостяцкое жилье. Она мыла и чистила и тихо напевала. И ждала от жизни чего-то прекрасного, а когда в промытом стекле окна увидела себя в белом платке и красной кофте с засученными по локти рукавами, то неизвестно отчего обрадовалась так, как не радовалась давно. Рассмеялась во весь голос, схватила, перецеловала детей и, выпроводив их на улицу, снова принялась за работу.

Ничего этого Никодим Васильевич не знал, ничего не слышал, сидел в полутьме сарайчика и чуть не плакал: еще вчера он точно решил, что сошел с ума на старости лет и что ничего больше он уже не напишет. Он не сдвинулся с места, потому что двигаться, как понял Никодим Васильевич, было некуда. Звон в голове прекратился, сердце не болело, но и это его не утешало. Голова стала пустой и легкой и совершенно бездумной. Никодим Васильевич смотрел на свою руку, которая лежала на столе и казалась ему чужой. О рассказе он уже не думал, просто вспоминал все, что было с ним в этом поселке, и очень удивился, когда рука, отважившись, вывела: «Женился Добрыня очень поздно…»

Владимир Волык

СТИХИ

ЗИМНЕЕ

Метель шаманит.

Овладела тундрой

И, седину по насту распустив,

Твердит неподражаемый и трудный,

Непревзойденный ветровой мотив.

И, диким околдованные пеньем,

Под свист и улюлюканье ветров

Кружат и пляшут исступленно тени

У фонарей, как будто у костров.

Сияния резвятся на торосах.

Балок до крыши утонул в снегу.

Мохнатые январские морозы,

Стуча зубами, сели к очагу.

Но огонек пробился сквозь поленья,

Как родничок уюта и тепла.

Ночь свалена неодолимой ленью,

Медведицей надолго залегла.

Так и вершится выдумка,

Которой

Я с детства бредил

И сходил с ума…

Сполохами

Окошки,

Словно шторой,

Завесила полярная зима.

ПОСТ «СЕДЬМОЕ НЕБО»

Семь сопок — семь ступенек в облака.

Семь дней в неделю, под семью ветрами

«Медведица» на гулких сквозняках

Ворочается долгими утрами —

Семь звезд-жаринок, тлеющих всегда

В семи шагах,

Свободно,

Легковесно,

Как ноты, наплывут на провода

Седьмым аккордом предрассветной песни.

Особенным ничем не знаменит

Армейский быт, каким живут солдаты,

Но этот серый, как шинель, гранит,

«Седьмое небо» названный когда-то,

Над многогранностью домов и скал,

Величием с любым шедевром споря,

Встает как самый лучший пьедестал

Солдату моего Североморья.

Пускай седьмой в морозы знаем пот,

Пусть у зимы семь пятниц на неделе,

Пускай не семь и даже не семьсот

В стране седьмых небес на самом деле,

Но я опять всем повторю не раз,

Что где бы я с тех пор на свете не был,

Нет более прекрасных звездных трасс,

Чем над землею — пост «Седьмое небо».

ОСЕНЬ

Пустеет берег.

Солнце ходит лесом.

В пейзажах лета появилась рябь —

И незаметно влажную завесу

Над побережьем опустил сентябрь.

Не жду чудес.

Но чудо состоится.

Вдоль просеки,

Неуловимо чист,

Невидимый огонь все дальше мчится,

И в том огне уже калится лист.

Простор пылает, полыхают выси,

Переплавляя время в слитки дней.

Преображает города и мысли

Таинственный,

Добрейший из огней.

Укоренилась и окрепла озимь,

И пашни обнажили новый пласт.

Одаривая щедро,

Ходит осень,

Своим огнем переполняет нас.

ЛЭП СНЕЖНОГОРСК — НОРИЛЬСК

Казались нам свинцовыми под вечер

Подошвы измочаленных сапог.

Давило небо глыбиной на плечи,

В дугу сгибало и валило с ног,

А мы все шли непроходимой тундрой

И на кострах отогревали хлеб,

И было трудно, даже дюжим трудно

Построить эту северную ЛЭП!

Сквозь буйство зим,

Сквозь топи и заторы,

Высоко поднимая провода,

На тропах наших дней росли опоры,

В седой гранит врастая навсегда.

О СЕВЕРЕ

Речушка лижет льдинок леденцы,

Ворочая пески на перекатах,

А ветры, словно быстрые гонцы,

Уносят весть рассветам о закатах.

Слоняются морозы-шатуны,

И небо звездным бисером расшито…

На точных чашах солнца и луны

Закон природы взвешен деловито.

В далекий край вершин и мерзлоты,

Циклонов бесконечных и сияний

Стремимся мы за птицами мечты.

На зимники,

В раздолье расстояний

Нас увлекают важные дела —

И, вопреки давным-давно знакомым,

В природе утвердившимся законам,

Теплеет мир от нашего тепла.

ОБЩЕЖИТИЕ

Оно определило жизнь мою

Рабочую,

Как жизнь России.

Его по окнам ночью узнаю,

Недремлющим до предрассветной сини,

Вбирающим и солнце, и ветра.

Какой же мерой жизнь его измерю?

Оно меня с утра и до утра

Торопит в мир.

Ему я свято верю —

Оно доброжелательно всегда,

И, если в дверь однажды постучите,

Все этажи ответят хором:

«Да!»

Полсотни комнат скажут:

«Заходите!»

ПЕРЕД ЛЕДОСТАВОМ

Комочек солнца, выцветший в путину,

Уляжется закату под крыло.

Задумчиво,

Не разгибая спину,

Бредут валы к ночлегу тяжело.

Ледками сонно щелкает вода —

Рыбацкий труд никак не подытожит.

Баюкает уставшие суда,

Вздыхает море

И заснуть не может.

Александр Плахов

СТИХИ

НОВОСТРОЙКИ

Уплывает белый город —

корабли-дома гудят…

А над ними —

Ольгой Корбут

чайки невские летят.