Борис Аверин - Владимир Набоков: pro et contra
Как прелестно повторяется этот лейтмотив: «Она зари не замечает» (3, XXXIII); «Она его не замечает» (8, XXXI); «Она его не подымает» (8, XLII). В последних двух случаях внутреннему голосу чтеца приходится тормозить на «она» и «его» (чтобы дать строке съехать под гору на сплошных пиррихиях, чем достигается особенно патетическая протяжность мелодии (она смутно слышится мне и в печальной важности медленного: «И так они старели оба», 2, XXXVI).
25. Две Петриады да Мармонтеля третий том (5, XXVIII).Связь в мыслях у Пушкина между виршами в честь Петра I и пресными «Nouveaux Contes Moraux» (Мармонтель, т. 3, 1819 г.) подсказана, может быть, двумя строками из хорошо ему известной сатиры Жильбера «Восемнадцатый Век», 1775 г., в которой Тома (Thomas), работавший над своей «La Pétréide», упоминается рядом с Мармонтелем.
26. Belle Tatiana.Автор романса «La Belle Dormeuse», Dufresny, не знавший нот, напел его мелодию композитору Grandval, записавшему ее (около 1710 г.). Среди многочисленных очень чинных подражаний этим слегка скабрезным стансам, вот то, которое, вероятно, нашел Трике в ветхом «Almanack chantant»[33]:
Chérissez ce que la natureDe sa douce main vous donna,Portez sa brillante parure,Toujours, toujours, belle Nina[34].
27. Замедления, обмороки речи.Одно из непременных дел переводчика это объяснить иностранному читателю при помощи подробных примечаний инструментовку оригинала — например, изысканный параллелизм строк:
И утренней зари бледней,И трепетней гонимой лани,
где кроме одинакового полуударения и изумительной аллитерации на «тр», на «л» и на «н» есть редчайшее созвучие двух разных грамматических форм, которого эпитетами «morning»[35] и «more tremulous»[36], конечно, не передашь без надлежащего объяснения.
28. Анакреон живописи.Судьба этого забытого Альбана, или Альбани (чья невозможная «Фебова колесница» все еще украшала меблированные комнаты Средней Европы моих двадцатых годов), была бы ни с чем не сравнима — если бы ее не разделили в соседней области искусства бездарные французы-рифмачи, Вольтер, Жанти Вернар, Лемьер, Делавинь и сотни других упоминавших «l'Albane» с дрожью в зобу наряду с величайшими итальянскими художниками. Оттуда «кисть Альбана» перешла как модная формула в лицейские стихи Пушкина. Наши пушкинисты находят странным ретроспективное замечание «Хотелось в роде мне Альбана бал петербургский описать» (5, XL), но ничего нет странного в том, что пушкинисты, не знающие французской словесности или не учитывающие французской подоплеки русской словесности, многого могут в Пушкине не понять.
Лагарп в своем «Курсе» говорит по поводу «Свадьбы Фигаро»: «Этот прелестный паж меж этих прелестных женщин occupées à le deshabiller et à le rhabiller (ср. „одет, раздет и вновь одет“, 1, XXIII) est un tableau d'Albane»[37] и когда Пушкин в главе пятой вспоминает главу первую и уединенный cabinet de toilette (ср. Парни: «void le cabinet charmant où les Graces font leur toilette»[38]), откуда Онегин выходит «подобный ветреной Венере», нетрудно увидеть сквозь это прозрачное воспоминание ту картину Альбана, которая известна в бесчисленных копиях как «Туалет Венеры». По струе быстрых стихов ветреная реминисценция слилась с петербургским балом и тамошним essaim folâtre des désirs[39].
29. И даже честный человек: / Так исправляется наш век.6, IV. Еще Лернер в добродушных своих заметках указал, что первая из этих двух строк представляет собой перевод известной фразы в конце «Кандида». Но, кажется, никто не отметил, что и последняя строка — из Вольтера, а именно, из примечания, сделанного им в 1768 г. к началу четвертой песни «Женевской Гражданской Войны»: «Observez, cher lecteur, combien le siècle se perfectionne»[40].
30. Planter ses choux comme Horace; les augurs de Rome qui ne peuvent se regarder sans rire.[41]Эти два стертых пятака французской журналистики были уже невыносимы и в русской передаче, когда их употребил Пушкин («капусту садит, как Гораций», 6 VII, и «как Цицероновы авгуры, мы рассмеялися…», Пут. О., «XXXI»). Тут было бы так же бессмысленно приводить, что именно Гораций говорит о своих овощах olus (что включает и brassica и caule), как и рассуждать о том, что Цицерон говорил собственно не об авгурах, а о занимающихся гаданием на ослиных потрохах.
31. Художник Репин нас заметил.Александр Бенуа остроумно сравнивал фигуру молодого Пушкина на исключительно скверной картине «Лицейский экзамен» (репродукция которой переползает из издания в издание полных сочинений Пушкина) с Яворской в роли Орленка{136}. За эту картину Общество им. Куинджи удостоило Репина золотой медали и 3000 рублей — кажется, главным образом потому, что на Репина «нападали декаденты».
32. Люблю я очень это слово (vulgar).Сталь, в примечании на с. 50 (изд. 1818 г.) 2-го тома «О литературе» говорит, что в эпоху Людовика XIV «это слово, la vulgarité[42], еще не было в ходу; но я почитаю его удачным и нужным». Не знаю, заметил ли кто пушкинскую interpolatio furtiva[43] в строфе XVI главы восьмой: «Оно б годилось в эпиграмме…» Мне представляется совершенно ясным, что тут шевелится намек на звукосочетание «Булгарин — вульгарен — Вульгарны» и т. п. Незадолго до того (в марте 1830 г.) появились в «Северной Пчеле» и грубый «Анекдот» Булгарина, и шутовской его разбор главы седьмой. Эпитет vulgar Пушкин употребляет (в черновой заметке) и по отношению к Надеждину, которого он встретил у Погодина 23 марта 1830 г.
33. Перекрахмаленный нахал (8, XXVI).В этом стихе, со столь характерным для Пушкина применением тонких аллитераций, речь идет о кембриковом шейном платке лондонского франта. Моду крахмалить (слегка) батист пустил Джордж Бруммель в начале века, а ее преувеличением подражатели знаменитого чудака вызывали в двадцатых годах насмешку со стороны французских птиметров[44].
34. Тиссо.Читая (в восьмой главе) этого знаменитого швейцарского доктора (верно, «О здоровье литераторов», 1768 г., где разбирается по статьям ипохондрия), Онегин как бы следует совету, который в 1809 г. дает читателю Бомарше (в предисловии к «Севильскому Цырюльнику»): «Если обед ваш был скверен… бросьте вы моего цырюльника… и взгляните, что в шедеврах своих говорит Тиссо об умеренности». Это забавно сопоставить с более искристым советом, который пушкинский Бомарше дает пушкинскому Сальери.
35. Шамфор.Не знаю, известно ли пушкинистам, что в «Maximes et Pensées»[45] Шамфора встречается (т. 4, с. 552, изд. 1796 г.) следующее: «Некто говаривал: Я хотел бы видеть последнего короля удавленным кишкой последнего священника», мысль, превращенная (кажется, Баратынским) в известные стихи «Мы добрых граждан позабавим» и т. д.
36. Инвентари.Прием «списка авторов», который столь любили и Пушкин, и дядя его Василий, восходит к Луветову «Год из Жизни Кавалера Фобласа», 1787 г., где кавалер на принужденном досуге прочитал сорок авторов, в перечислении коих узнаем многих пестунов русской словесности — Флориана, Колардо, Грессе, Дора, все того же Мармонтеля, обоих Руссо, убогого аббата Делилля, Вольтера и т. д.
37. Байбак (Marmota bobac).[46]Пушкин избежал больших сочинительных осложнений тем, что заставил своего героя hiverner comme une marmotte[47] (8, XXXIX) с начала ноября 1824 г. до наступления петербургской весны. Дело в том, что после наводнения 7-го ноября правительство временно запретило рауты и балы, а с другой стороны, не зазимуй Онегин, поэту пришлось бы вывести громоздкую и никому не нужную стихию на небольшую сцену этой главы. Зато домоседа Евгения как бы заменил его тезка в «Медном всаднике» (1833 г.), прихотливо соединенном с «Онегиным» путем черновиков, известных под названием «Родословная моего героя» (1832 г.).
38. Желать обнять у вас колени и, зарыдав у ваших ног…Онегин следует наставлениям Жанти Бернара (Gentil Bernard) во второй песне «Искусства любить»:
Meurs a ses pieds, embrasse ses genoux,Baigne de pleurs cette main qu'elle oublie[48]
и действительно, в строфе XLII главы восьмой Татьяна «от жадных уст не отымает бесчувственной руки своей». «Бесчувственной» отнюдь не значит «не способной на чувство»: этот эпитет следует сопоставить с 45 строкой Письма Татьяны и с 6 строкой XVII строфы главы четвертой. Шарлотта С. в аналогичном положении «le repoussait mollement»[49] (французский перевод «Вертера», 1804 г.).
