Наталья Иванова - Русский крест: Литература и читатель в начале нового века
Эксплуатация слов «русский», «Россия», «Русь» объединяет и характеризует националистический дискурс в критике. Любопытно, что слова эти употребляются совершенно без надобности – ведь и без эпитета ясно, что Распутин – писатель никак не французский. И тем не менее это настойчивое словоупотребление маркирует своих, отделяет и группирует, а то и проверяет, служит своего рода паролем. Мне казалось, что это словоупотребление исключено, если речь зайдет о писателях так называемого «западнического» направления или по крайней мере – не принадлежащих к «патриотическому лагерю». Но сегодня в целях расширения своей идеологической территории данное словоупотребление в националистическом дискурсе распространяется на иные литературные явления – например, на Ольгу Седакову, отличающуюся экуменической религиозностью, – все это в принципе неприемлемо для «чистого» национализма с его специфическим православием, если и позволяющим отход, то исключительно в сторону язычества. В статье «Остров озарений Ольги Седаковой» («Дружба народов») В. Бондаренко (странен сам факт приглашения критика-националиста на страницы издания, исповедующего толерантность, межнациональную гармонию культур) настаивает на эпитете «русская», «русский» и т. п. более тридцати раз.
Националистический дискурс обязательно включает в себя конспирологический элемент – то есть идею о заговоре международных, глобалистских и т. п., но прежде всего еврейских сил против русской культуры, русского народа, государства и проч. Идея заговора международных и отечественных «русофобов» против России объединяет всех без исключения историков и критиков-националистов – от И. Шафаревича и В. Кожинова, Ст. Куняева и М. Лобанова до А. Казинцева и В. Бондаренко. (Особенно важную роль конспирологический элемент играет в историческом националистическом дискурсе.)
Провинциализм происхождения (а если он поддержан пребыванием, еще лучше) – тоже очень важная особенность позитивной националистической шкалы оценок: от «умеренного патриотизма» (Ст. Куняев о главном редакторе издательства «Современник» Леониде Фролове) до «национального самосознания» (термин «эзопов», условный, как об этом пишет употребляющий его Ст. Куняев). Этот провинциализм как источник «любви к малой родине», «России», «советской государственности» и т. д. объединяет и «тихих» лириков, и писателей-деревенщиков. Антирусская направленность письма характеризует, по Куняеву, столичных писателей – евреев и «полукровок»; но в случае их отказа от условного (или реального) столичного менталитета, отказа от «Запада» им снисходительно прощаются их прежние заблуждения. Главное, чтобы провинциализм был – почти в молитвенных формах – ритуально предпочтен «столичности». (При этом можно в реальности быть обитателем Москвы, Петербурга, а то и Парижа или Нью-Йорка.) Если же поэт с правильным провинциальным происхождением (например, Олег Чухонцев – он из Павлова Посада, что под Москвой), с любовью, смешанной с горечью, сберегает в слове свою «малую родину», но нарушает националистический дискурс (в случае Чухонцева – оправданием «предателя» Курбского) – то он изгоняется из числа «национальных» русских поэтов.
Но главную разделительную черту, по Ст. Куняеву, проводит отношение к государственности – будь то российской или советской, все едино (СССР – продолжатель дела Российской империи). «Русифицировать партию», «сохранить советскую государственность» – вот реванш истинно русских по крови и по убеждению писателей. (Писатель вообще может стать истинно русским только при условии сочетания этих двух непременных качеств.) Проверка на государственность как инстинкт определяет и отделяет «наших» от «чужих»: «Но мы инстинктом русских людей, чьи предки целое тысячелетие строили государство, понимали, что оно <…> есть высшая ценность <…>. А почему мы не могли закрывать глаза на то, что у всех поэтов еврейского происхождения, даже тех, кого не без основания можно считать русскими поэтами, явственна любовь к русской культуре и к русской природе, и даже к православию, но одновременно неизбывно неприятие русской государственности <…> вопрос о государственности нашей и есть самый главный водораздел, определяющий степень „русскости“ того или иного поэта». Таким образом из «русских поэтов» отчисляются «все поэты еврейского происхождения» – Д. Самойлов, Н. Коржавин, И. Бродский, О. Мандельштам.
Следом за государственностью – оправдание тоталитаризма («сталинская солдатско-принудительная система была исторически неизбежна для спасения страны»). «Постоянный „тоталитаризм“ (как военная мобилизация всех сил. – Н. И .) есть естественное состояние русской жизни и русской истории». В «государственническом» и «тоталитарном» контексте жанр доноса властям на других поэтов (участников неподцензурного альманаха «Метрополь», например) естественно рассматривается его автором как благое, героическое деяние, предпринятое в целях спасения русской культуры и приводится как акт вольнолюбия и свободы творчества: публикация предварена заявлением о том, что: «Никаких забот о личной карьере в голове у меня не было. Зачем она мне? (В этот период Ст. Куняев был секретарем Московского отделения СП РСФСР и более чем „отрабатывал“ свою должность. – Н. И .) Я любил свободу и жизнь вольного художника». Лицемерие – это не качество личности автора, а метод литературной работы, «полемики», – так же как и провокация под видом дискуссии «Классика и мы», выступая на которой, литературовед и критик Юрий Селезнев сделал эмоциональное заявление об идущей уже идеологической мировой войне. А намеренное позиционирование «русских» писателей против «евреев» преподносится как «русско-еврейское Бородино».
Там, где торжествует государственническая тоталитарная идеология, оправдана и даже приветствуется цензура, – что тоже входит в систему воззрений, в обязательный набор националистической критики и литературоведения.
Русский язык в националистическом дискурсе противопоставляется всем другим как исключительный (так же как православие – с исключительным схождением божественного огня на Пасху – другим христианским вероисповеданиям); в связи с этим завершу свои заметки весьма слабым поэтически, но идеологически показательным стихотворением некоей Маргариты Сосницкой, заканчивающим ее заметки «На фоне русского» и противопоставляющим «богатство» языка русского «неэквивалентности» и «неадекватности» других европейских языков: «Бог говорит по-русски. / По-иностранному черт. / Козни, подвохи его и ловушки / Только он сам разберет. / Цели своей никогда не покажет, /… / Пошелестит перед носом бумажкой, / Шкуру глумливо сдерет». Одна из главных заповедей националистической критики – горделивый изоляционизм, намеренное отчуждение от влияния всего иностранного как «сатанинского». Но если с ними – «черт», то с нами Бог – этим кратким выражением много сказано и об интеллектуальном состоянии, и о параллелях отечественного национализма с немецким фашистского извода. Что подтверждается многостраничной статьей М. Любомудрова, где «общеизвестному преобладанию евреев» в сфере искусства приклеивается «весьма точное терминологическое обозначение: дегенеративное искусство».
Националистический литературно-критический дискурс не только широк по своему спектру, от «ультра» (фашистского) до «мягкого» (умеренно-патриотического) варианта, но эти варианты взаимозаменяемы: многое, если не все, зависит от места высказывания (и от литературного окружения на данный момент). Спектр – от откровенно черносотенной «Молодой гвардии» до газеты русских писателей «День литературы», в которой не брезгуют печататься критик Лев Аннинский и букеровский лауреат Олег Павлов. На самом деле и там пафос хоть и размыт (разнообразными пятнами и вкраплениями, вплоть до воспроизведений стихов О. Мандельштама, А. Ахматовой, И. Бродского, Б. Пастернака, Н. Гумилева), но все тот же, ксенофобский, отделяющий «газету русских» от прочих «нерусских».
4
Как же случилось, что ксенофобия и национализм обрели светский лоск? Перешли из маргинального положения в мейнстрим, потеснив и вытеснив прекраснодушную толерантность? Только ли из-за равнодушия и попустительства либералов, занятых в последние годы чем угодно, только не повседневной и трудной работой модернизации общественного сознания?
Дело не только в равнодушном развороте – спиной к «любым патриотам» – на 180°. (Либералы-то спиной, а СМИ поворотились лицом – надоели, мол, вы со своей риторикой, нам остренького подавай.) Дело еще и в том, что литературный националистический дискурс, во многом сегодня совпадающий с новоимперским политическим дискурсом современной российской власти, не только развивает патриотическую риторику, но и пытается экспроприировать саму культуру. Не только присваивает себе знаки и символы, но и кладет лапу на «тексты». Много и хорошо в отличие от либералов работает, в том числе и в провинции, в том числе и расчесывая ее, провинции, провинциализм, уверяя, что отсталость и есть достижение.
