Анатолий Москвин - «Я мечтаю о чудесном Робинзоне…»
Со временем такой ход перестает быть для Верна лишь удачным приемом развития авантюрного сюжета. Он становится средством противопоставления героя буржуазной европейской цивилизации, в которой все больше и больше разочаровывался писатель.
Эта цивилизация, по его мнению, вела человечество в тупик. Спасение он видел только в создании нового общества, свободного прежде всего от растлевающей власти золотого тельца. Писатель достаточно критически относился к радикальным политическим движениям, но не отрицал необходимости общественного переустройства в принципе. Так или иначе во многих своих романах Верн ставил как бы литературный эксперимент по созданию более справедливого социального порядка.
Надо сказать, что в юности Жюль увлекался и морскими романами Ф. Купера, среди которых был и «Кратер» — социальная утопия, посвященная построению робинзонами на освоенном ими океаническом островке целого государства. Позднее, став писателем, Верн захотел поспорить с заокеанским сценарием государственного обустройства и написал роман «В Магеллании». Интересно, что к созданию его «амьенский затворник» приступил всего через восемь месяцев после окончания «Второй родины».
Возвращаясь к теме раздумий над судьбами европейской цивилизации, можно сказать, что во «Второй родине» Ж. Верн попытался предугадать жизнь двух островных семейств, тогда как роман «В Магеллании» посвящен судьбе куда более многочисленной колонии. Порой специалисты по творчеству Жюля Верна скептически относятся к его футурологическим взглядам. Однако игнорировать их совсем не следует. Пример романа «Париж в XX веке» показывает, что общую тенденцию развития нашей цивилизации замечательный художник слова уловил верно. При этом нельзя забывать, что верновские романы издавались Этцелями в серии, призванной не столько развлекать, сколько воспитывать юного читателя. В зрелые годы, в предисловии к одной из своих книг, маститый автор следующими словами выразит собственное творческое кредо: «Если урок, содержащийся в подобной книге, окажется полезным для всех, то ее следует написать»[5]. Непреходящая ценность романов Верна во многом объясняется следованием именно этому принципу. Лучшие из его книг и по сей день остаются в числе любимых у миллионов людей во всем мире.
«Вторая родина», правда, не входит в их число. На мой взгляд, незаслуженно. Обычно литературоведы считают ее ординарной переделкой виссовского текста. На этом основании роман издается довольно редко. Между тем, если сравнить верновское сочинение со «Швейцарским Робинзоном» (а читающие эти строки имеют такую возможность), то становится абсолютно ясно, что французский литератор написал совершенно самостоятельное произведение. Да, он исходил из сюжета швейцарских авторов. Но краткому изложению «первоисточника» посвящены только несколько начальных глав. Если сравнить в этом отношении «Вторую родину», скажем, с «Ледяным сфинксом», переделка которого осуществлена в 1895 году, то в последнем романе от автора-предшественника, Эдгара Аллана По, осталось гораздо больше. «Амьенский затворник», отталкиваясь от Виссов, пишет, в сущности, новый роман. Интересно, что если в первой попытке литературного состязания со швейцарцами («Дядюшка Робинзон») Верн сохраняет число робинзонов (шесть, сокращая их в «Таинственном острове» до пяти), то в оригинальном сюжете «Второй родины» (высадка пассажиров мятежными матросами в шлюпку) число терпящих бедствие увеличивается почти вдвое. Правда, оригинальным сюжет со шлюпкой вряд ли можно назвать. Начитанному поклоннику Верна сразу придет на память начало «Дядюшки Робинзона», не использованное в «Таинственном острове». Этот сюжетный ход Верн держал про запас два с половиной десятилетия!
Когда в конце шестидесятых годов П.-Ж. Этцель решил переиздать виссовского «Робинзона», он не удовлетворился старым переводом и самолично занялся приведением книги в соответствующий понятиям второй половины XIX века вид, что было отмечено на титульном листе: «Исправил Пьер-Жюль Сталь» (таков был литературный псевдоним Этцеля). Кроме того, к работе над текстом ему удалось привлечь известного французского биолога Жана Масе (1815-1894), в задачу которого входило исправление очевидных естественнонаучных нелепостей. Узнав обо всем этом, Жюль Верн, заканчивавший «Детей капитана Гранта», написал издателю: «Я мечтаю о чудесном Робинзоне. Желание непременно изобразить его — сильнее меня. В голову приходят великолепные идеи, и если вещь будет написана, она по меньшей мере раза в три превзойдет вашего "Швейцарского Робинзона", что удовлетворит как вас, так и меня. Пусть сделано это будет не ради нас самих, так хотя бы ради детей наших…»[6] Пару лет спустя Жюль Верн повторяет свое предложение, написав на рю Жакоб, в «генеральную квартиру» Этцеля: «Робинзонов появилось уже штук пятьдесят, но, думаю, мое сочинение превзойдет все написанное до меня»[7].
Мы-то знаем, что из-под верновского пера вышла вещь действительно великолепная: «Таинственный остров». Но романист чувствовал, что «островной сюжет» еще далеко не исчерпан. Отсюда — неоднократное возвращение к излюбленной теме.
Надо сказать, что во «Второй родине» писатель до предела ужесточает ситуацию, в которую попадают его герои. Изгнанники с «Флега» оказываются на неведомой земле практически без всяких вспомогательных средств, то есть без продовольствия и всевозможных снятых с погибшего корабля инструментов, которыми прежних робинзонов одаривали щедрые авторы. Верн же доказывает, что и в нетронутой, дикой природе умным и бывалым людям можно найти средства для поддержания жизни. Нужно только не терять трезвости рассудка и присутствия духа. Вера в успех и собственные силы — вот что приводит к победе. В этом, пожалуй, главный урок «Второй родины». Если же мы добавим, что верновские герои неоднократно выражают надежды на благоволение Всевышнего, на помощь Провидения, то в итоге получаем те же самые виссовские постулаты, сформулированные в финальной главе «Швейцарского Робинзона». Литературный спор, таким образом, привел довольно далеких друг от друга авторов к одним и тем же выводам.
В связи с этим хотелось бы сказать еще несколько слов о религиозных чувствах и воззрениях автора «Необыкновенных путешествий». Как замечает Оливье Дюма в биографии Жюля Верна[8], подлинные высказывания мэтра на эту тему замаскированы правкой Этцеля-старшего, а в посмертных романах — вмешательством Мишеля Верна. Атеист П.-Ж. Этцель частенько вставлял эмоциональные восклицания, обращенные к Богу, просто из желания угодить вкусам читающей публики. Сын же писателя, наоборот, вымарывал всякие намеки на божественные упования героев отца. Издание оригинальных текстов позволяет взглянуть несколько иначе на этот вопрос. Приведу пример из романа «В Магеллании», где герой, Кау-джер, исповедует в начальных главах анархистский принцип «ни Бога, ни господина», а в конце как бы опять обращается в истинную веру, потому что на церемонии открытия маяка из груди его инстинктивно вырывается крик «Боже!». Подобные озарения мы можем видеть и в других романах писателя.
Жюль Верн не был рьяным католиком, хотя в детстве учился в нескольких католических учебных заведениях. Он, например, почти не посещал воскресные службы, что в таком небольшом городе, как Амьен, бросалось в глаза. Гениальному творцу, определенно, не все нравилось в церковных установлениях. Тем не менее он не позволял своим героям открыто критиковать основы Католической Церкви. В одном из писем 1875 года Жюль признавался: «Будучи бретонцем, я — по рассудку и здравому смыслу, а также по семейной традиции — христианин и католик. Ничто в моих произведениях не позволяет предположить обратного»[9].
В переписке Верна с Этцелем-старшим сохранилась реплика молодого писателя на какой-то упрек в излишней религиозности его героев: «Вы правы относительно того, что в этом мире наше земное существование является всем, но в жизни будущей оно ничто или почти ничто… В этой связи не так уж важно, как человек жил, лишь бы он жил почтенно, по-христиански, по-католически»[10].
Умеренно-католические взгляды можно найти во многих романах писателя. Так, объясняя в «Детях капитана Гранта» принципы маорийской религии, Верн использует христианское понятие Троицы (см. т. III, гл. XI). В «Охоте за метеором» происхождение золотого астероида — всего лишь шутка Создателя. С большой симпатией описывается в романе «В Магеллании» миссионерская деятельность отцов Северина и Атанаса. В оригинальной версии «Золотого вулкана» сестры милосердия, — пожалуй, единственная моральная сила, противостоящая безумию золотоискателей. В «Пятнадцатилетнем капитане» юнга Дик Сэнд, принимая на себя командование оставшимся без экипажа бригом, надеется привести корабль в родной порт «с Божьей помощью». К сожалению, в верновских изданиях советского времени все эти религиозные мотивы по понятным причинам вымарывались…
