Виссарион Белинский - Прекрасная астраханка, или Хижина на берегу реки Оки
– А мне кажется, – возразил Владимир, поглаживая свою лысину, – они не несправедливы; ибо честный человек оных не боится и с равнодушием переносит все насмешки и ругательства и, почитая себя непричастным таковым укоризнам, еще более возвышается в душе своей, а вы… вы… молодой человек… ах! право ужасаюсь за вас – и мне кажется, что слова жены моей справедливы! Скажите: кого я имею честь видеть в моем доме, т. е. кто вы именно.
Как очевидно различие мужчины от женщины! Красноречие второй пламенно и бурно, дышит чувством; красноречие первого спокойно, тихо, но глубоко и кипит мыслями. Вот каковы были русские бородатые купцы во времена Стеньки Разина; да – не то, что нынешние, которых в красноречии загоняет всякий сельский дьячок, доходивший в семинарии хоть до синтаксического класса, и у которых красноречивы только окладистая борода, румяные ланиты, толстые чрева и туго набитые карманы. Неоспоримо, что свет день ото дня становится хуже, как уверяет в этом Дормедон Васильевич Прутиков!..
Наконец, Стефан прибегает к ловкой увертке, одной из тех гениальных выдумок, которые вы можете найти в народной русской сказке в лицах, под названием «О бабьих увертках и непостоянных документах»{8} – и мир восстановился. Мать шепнула что-то дочери, и сия вышла.
– Верно, сударыня, – сказал Стефан, – вы почитаете неприличным прекраснейшей вашей дочери быть в обществе с незнакомым человеком и чрез сие лишаете как меня, так и самих себя удовольствия ее видеть: если я здесь лишний, сию же минуту оставлю вас в покое.
Quelle galanterie! quelle politesse![1] Молодые щеголи и франты XIX века, краснейте: что вы в сравнении с денди XVII века? то же, что нынешние титулярные советники в сравнении с рыцарями средних веков!..
– Ах, помилуйте, помилуйте! – отвечает Мария… – Я сказала дочери, чтоб она переменила платье, ибо на ней надето утреннее неглиже, а это платье не годится при постороннем человеке.
Боже мой! какое знание приличий! какое строгое исполнение требований хорошего тона! И в ком же? в купчихе времени Стеньки Разина!.. О bon vieux temps![2] Тогда тоже был в употреблении французский язык, и даже в большем, чем ныне: можно побиться об заклад, что теперь ни одна купчиха, с бумажною или парчового повязкою на голове, в целой Астраханской губернии, не поймет слова «неглиже».
– А мне кажется, сударыня, – возразил Стефан, – что сия одежда более делает прелестною девицу, ибо ближе к натуре и не принужденна. Если б я когда-нибудь вздумал жениться, – продолжал он, – то никогда бы не позволил жене моей заключать в тесные пределы стройную и природную свою талию, разве только в таком случае, когда б дражайшая моя половина была так толста, как ваша приходская попадья.
Какие аркадские понятия о прелести, придаваемой женщинам костюмом! Верно, во времена Стеньки Разина издавался какой-нибудь чувствительный «Дамский журнал»!.. И потом, какое остроумие со стороны молодого человека XVII века!.. О! этот молодой человек знал толк!..
– Однако ж вы здесь, верно, не новичок и не последний насмешник? – сказала Мария… – Извините меня, сударыня, в сем неуместном сравнении, – отвечал Стефан. Произнеся сии слова, целует еще руку Марии, совершенно им обвороженной; но он имел другую цель, ибо знал, что от приобретения благорасположения Марии зависело его счастие.
Владимир, которому эти нежности показались смешны, начал подшучивать над своею женою, которая, оставив высокий слог, отвечала ему низким: «Не сойди-ка с ума, плешивая обезьяна!» За сим Владимир рассказал Стефану, как его сожительница, в продолжение тридцатилетней их брачной жизни, осыпала его бранью, оделяла толчками и сделала его плешивым, вцепляясь, как кошка в крысу, в его курчавые волосы, когда он увещевал ее плетью меньше скалить зубы с молодыми мужчинами и не бесчестить себя. Признаюсь откровенно, это мне не понравилось, и воля ваша, г. неизвестный, но тем не менее знаменитый автор «Прекрасной астраханки», а тут есть противоречие. Если Мария иногда выражалась немного сально, так это потому, чтобы разнообразить свой слог, вследствие предписаний риторики; но чтобы она, начитанная романами, знавшая французский язык, соблюдавшая строго bon ton,[3] обладавшая таким красноречием, – чтобы она, говорю, могла доходить до такого mauvais genre[4] – это, право, неестественно. Впрочем, может быть, такое обращение супругов между собою во времена Стеньки Разина почиталось за хороший тон? В таком случае, не спорю, но зато не хочу быть согласным с Дормедоном Васильевичем Прутиковым, чтобы в старину всё было лучше нынешнего.
Супруги скоро помирились, и вошла Анастасия в белом атласном платье, опоясанном зеленым бархатным поясом с бриллиантовою пряжкою, с пукетом роз, приколотых к груди, с зеленою лентою, унизанною крупным жемчугом, и бриллиантовым склаважем{9} на голове, с браслетами на руках. Как прекрасна она была в этом костюме, почти не изменившемся со времен Стеньки Разина до нашего времени!..
Но этим не всё кончилось: по приказанию матери, Анастасия принесла арфу, настроила ее и, сделав несколько аккордов, запела следующий романс, сочиненный ею экспромтом:
Сияет солнце над востокомВ лазуре – золотым лучом!Пловец в челне, ведомый роком,В одежде рыцарской, с мечом;Пристал к сим берегам Кутума,Вступил в незнаемый чертог!Какая быть должна владельцев дума?..Об нем?.. Но верно его богРуководил в пути избранном,Эгидой ангел осенял!И он хотя сюда незванный —Гостеприимство здесь спознал!Хлеб, соль ему здесь предлагают,Все ласки и смиренный кров;Но мысль его не постигают?Им небо лучший всем покров! —Скажи, скажи, пришлец незнамый! —Зачем пристал к сим берегам?Коль хочешь быть теперь упрямый, —Иди, оставь спокойство нам?Вот чувства, сердца выраженья!..Скажи, скажи – ты мне в ответ,Зачем пришел в чужи селенья?Какой намерений – завет?
Сначала импровизация Анастасии привела Стефана в большое затруднение, но – говорит автор —
Оборотливый ум, просвещенный воспитанием, недолго остается в бездействии и находит скоро ответы на самую трудную задачу. Я знаю отечественных поэтов, которые, нимало не думавши, говорят то в одну минуту, что наш брат-сочинитель должен решить в течение целого месяца; но, щадя их, я не смею здесь наименовать, ибо публика очень известна об их талантах.
Мы думаем, что наши знаменитые поэты должны быть очень благодарны автору «Прекрасной астраханки» за его комплимент, а более за пощаду, которую он им дает, за его скромность насчет утайки их имен.
Мой Стефан (продолжает автор), будучи из числа не последних в своем роде, сейчас нашел или приискал скоро на заданную ему Анастасией задачу ответ. Взявши у ней арфу и акампанируя, пропел следующее объяснение:
На что, красавица прелестна!Ты ищешь объясненья слов?При мудрости твоей чудеснойЯ чту гостеприимный кров,В которой принят я с приязней,Не как пришлец, но как родной;Твой взор, твой ум всего опасней,Но клятвы я держусь одной, —
Она навек язык связала:Не смеет сердце говорить!Природа чувства мне те дала…Но мыслю, что могу излить!Тобой пленен я с перва взгляда,С тобой хочу счастливым быть.Когда ж отнимется отрада…Не стану я на свете жить!
Оставь до время изъясненья:Тебе, клянусь!.. откроюсь я! —Прерви души моей мученья…Иль кончу жизнь я – здесь стеня.
– Каков ответ! – вскричала Мария: – не ангельской ли голос проник в мою душу! О, сколь он очарователен, любезен, и какую прелестную гармонию вливает в сердца наши! – О! дочь! милая моя Анастасия! Вот лучший учитель, могущий образовать твои способности! Что эти надутые эгоисты? Эти сребролюбцы, ищущие своей выгоды, которые, занимаясь один час твоим учением, стараются только превознести себя похвалами к талантам, коих они никогда не имели! Они превозносят тебя до небес, в надежде более получить от нас платы, но незнакомец, в первый раз нас видевший, доказал нам, как они ничтожны! Бери, дочь моя! бери от сего господина уроки, и ты будешь идеалом для всех образованных дам в нашем городе!
Нужно ли говорить, что Стефан согласился? Сын Стеньки Разина был отличный виртуоз и любил Анастасию – чего ж лучше! Но довольно! прочтите сами роман, а я не хочу отнимать у вас удовольствия, рассказав вам вполне содержание этого прекрасного романа. Да не та была и цель моя: я хотел только дать понятие о неслыханных красотах сего произведения. Когда же вы прочтете его сами, тогда я напишу на него настоящую критику, в которой докажу, как 2 × 2 = 4, что современная русская литература совсем не так бедна, как думают некоторые беспокойные крикуны, что если она теперь немножко и вздремнула, зато часто грезит, и «Прекрасная астраханка» есть одна из самых поэтических, самых пленительных ее грез.
