Борис Стругацкий - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 2
— Но ты все-таки позвони, пусть следят за квартирой.
Она осталась одна. Повертела в руках тяжелый шлем. Покачала головой. В какой лес тебя завели, Таня… Слежка, грызня между отделами. Еще недавно все это однозначно вызывало у нее брезгливость и нежелание связываться. Сплошные волки вокруг… Хотелось верить, что М. К. окажется человеком.
* * *Генерал Онегин улыбался своему собеседнику, ну внутри чувствовал душевную изжогу. Положение выглядело унизительно. Зависеть от таких посредников для организации ключевой встречи… Среди возможных подходов к Леониду Ильичу называли писателя Юлиана Семенова. Он с уважением относился к хобби младшего коллеги — сочинять шпионские романы. Были у них и общие пунктики — интерес к Афганистану, знание пуштунского языка. Цепочка, однако, получалась длинной, а кроме того, Семенов бьи человеком Андропова.
Андропов не будет защищать сардара Дауда — с его точки зрения, представителя средневековья. Еще вариант — выйти на целительницу Джуну через М. К. Но — доверяться М. К? В конце концов удалось выйти на этого советника Л. И. - толстого, не слишком опрятного, со слегка заплывшими, но очень внимательными глазками. Встретились с ним в ресторане Дома ученых. Столик у окна, вид на замороженную Неву. Советник слыл одним из идеологов «разрядки напряженности». К соображениям Онегина он отнесся с сочувствием.
— Конечно же, Леонид Ильич считает, что авантюры нам не нужны, а тем более, авантюры, которые могли бы привести к войне. Я постараюсь… Только не сейчас, не перед съездом. После — в первых числах марта. Необходимо привлечь внимание Л. И к этой проблеме… Должен вас предупредить — привлечь его внимание — далеко не все. Главный вопрос — как его удержать.
Советник с удовольствием выпивал и закусывал. Подсвеченные солнцем морозные узоры на стекле напоминали вышивку маршальского мундира. Онегин, конечно, понимал, что отныне он, скорее всего, «под колпаком». Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского.
* * *— Посмотри-ка альбом. Я из дому специально принес. Мой крымский архив…
Потертая бархатная обложка… На первой фотографии, большого формата, занимавшей весь первый лист, был сам М. К. На второй — профессор, тоже улыбающийся, рядом с круглолобым «москвичом». В углу — карандашом — год: 1959.
— Это Иван Александрович?
— Да, конечно, рядом со своим «Росинантом».
— Почему «Росинантом»?
— Просто И. А. так свой старый «москвич» называл.
Ее удивило прозвище: точно как у «москвича» В. Ф.
За первыми, крупными, фотографиями — россыпь мелких карточек. Она достала из сумочки очки… Девушки в легких платьях, девушки в купальниках, лысый мужчина возле клетки с белочками, старичок на поляне с резными деревянными скульптурами, много снимков с М. К. и И. А., и все не то, не то. Наконец… М. К. сфотографировал неуловимого «третьего» из ее сна. Угадывался гостиничный номер. Диван. Солнечный луч на щербатом паркетном полу. Мужчина лежал на спине, натянув одеяло до подбородка. Даже во сне он умудрился прикрыть глаза левой рукой. Просто защищая их от света — или заботясь о том, чтобы не показать беззащитного лица на фотографии? Она всмотрелась внимательнее. Впалый висок, волосы с сединой. На снимке были видны кустистые брови, глубокие складки у рта, презрительно сжатые губы. Кончик носа почти касался верхней губы. В косом утреннем свете виднелись даже отдельные волоски на неаккуратно выбритом подбородке. Не видя глаз спящего, она знала, как они выглядят. Была уверена, что знает. Она снова задумалась. В этом не было ясновидения. Она уже видела это лицо — не в профиль, а в фас. Месяц назад, когда исчез Гоша. Старик, выходящий из парадной. Еще — третий человек за столиком ресторана вместе с И. А. и М. К. Она чувствовала, что М. К. наблюдает за ней.
— Это — Семенов?
— Как ты догадалась…
— Сам знаешь… Это человек, которого я видела с вами в ресторане.
Про то, что она видела Семенова также у дома И. А. она решила промолчать и принялась листать альбом дальше. И. А. и Семенов у «москвича». Лица Георгия не видно, но слегка сутулый силуэт снова напоминает ей о старике с авоськой в декабрьском дворе. Точно, об этом лучше молчать. М. К. ни о чем не догадается. Информация — один из немногих козырей, которыми можно располагать в этой дурацкой игре. Она снова взяла в руки шлем.
* * *Часов в восемь вечера В. Ф. неожиданно позвонил Саша 1-й.
— Складывается интересная диспозиция, приезжайте. У метро «Петроградская», дом с двумя башнями. Первая парадная, последний этаж.
— А квартира?
— Там всего один звонок, единственная не коммуналка на этаже.
В. Ф. написал записку Т. В., прихватил бутылку армянского коньяка — и поехал. Звонок на двери был не просто единственный — антикварный, с надписью «Прошу звонить». От гостя требовалось повернуть эдакий металлический бантик. Как это бывает часто в старых петербургских домах, в двери зияла замочная скважина, рассчитанная на ключ былинных размеров. Соблазн воспользоваться ею для подглядывания или подслушивания был труднопреодолимым. Голоса, женский профиль в конце коридора… Приближающиеся шаги… В. Ф. поспешно выпрямился. Открыл молодой человек не менее примечательной внешности, чем Саша 1-й. Его волосы были более светлыми, цвета спелой пшеницы, но не менее пышными.
Серые насмешливые глаза, пышные усы — он напоминал портрет Марка Твена. Из-за его спины выглядывал Саша 1-й.
— Заходите, — светловолосый посторонился. — Я — Александр.
В. Ф. понял, что это, должно быть, Саша 2-й.
«Диспозиция» внутри мало напоминала обычное застолье. Стол с напитками и закусками у окна, люди, в основном, у стен (комната — большая, метров тридцать), на стульях и по диванам… Избыток мужчин. Джинсы, свитера, бороды. Никакой музыки, только шум разговоров. «Свобода слова», — подумал В. Ф. Ему хотелось напиться. Время от времени кто-нибудь приближался к столу — наполнить бокал или взять бутерброд. В. Ф. подошел тоже. Поставил свой коньяк, взял бокал, налил вина, осмотрелся. Худая девушка в джинсовом комбинезоне сидела в позе лотоса прямо на паркете. Рядом с ней, как дары на языческом алтаре, — наполовину пустая бутылка венгерского вермута, тарелка с бутербродами. К столу подошел Саша 2-й.
— Я слышал, вы фотограф? Я недавно из экспедиции — Камчатка, Курилы — раздолье для фотографа. Жаль — сплошные погранзоны.
— Я бывал на Дальнем Востоке. Действительно, красиво, — согласился В. Ф… Подумал, не упомянуть ли спутниковые снимки, с которыми приходилось работать по заданию Онегина, но отказался от этой мысли — провокация показалась ему слишком грубой. Саша 2-й, по-видимому, решил, что долг вежливости успешно выполнен, и после того, как они обменялись еще несколькими замечаниями по поводу дальневосточной природы, вежливо отдрейфовал в сторону.
Девушка на паркете казалась центром, осью, вокруг которой медленно кружились, перемещаясь по комнате, присутствующие. То и дело к ней кто-нибудь подсаживался на паркет, выпивал рюмку, съедал бутерброд. Иногда подсаживались двое. Оба Саши куда-то ушли, без них с В. Ф. никто пока не завязывал разговора. Он попытался представить себе в подобной компании Гошу. Затем — себя самого на месте Гоши. Что могло бы его заинтересовать, привлечь его внимание? Девушка на паркете? Или разговоры? Выпил еще вина. Более крепких напитков, с их оглушающе-быстрым действием, пить не хотелось. Пытаясь представить себя на месте Гоши, стал внимательнее прислушиваться к разговорам. Шум как источник смысла…
О трудностях перевода. «Я сейчас в основном перевожу с французского. — Трудный язык? — Да уж потруднее английского…»
Гибель Николая Степановича. «Очевидно, дело было сфабриковано. — Ну да, какой-нибудь лейтенант нуждался в повышении».
Рождение Вселенной. «Космологическая константа… космологическая константа… — Да что вы в самом деле, мы просто проецируем собственные фантазии. — Ну да, небо — черный экран Вселенной…»
В поисках туалета В. Ф. вышел в коридор. Удивительно, что такая большая квартира не была коммунальной. В коридор выходило несколько дверей. Из-за одной доносился магнитофонный голос Галича, за другой мучали коротковолновое радио. В одной из комнат он заметил рыжего Юру Литвина, который в свою очередь заметил В. Ф. и отвернулся. Ближайшая к кухне дверь оказалась дверью туалета.
Никодим. Из туалета хорошо был слышен разговор на кухне. «Кто у них Никодим-то в мастерских? Сейчас не знаю, а раньше, говорят, был Семенов. — Гоша, что ли? — Не может быть. Он же с И. А. дружил. — Верно, до определенного момента, а потом И. А. с ним дружить перестал. — И. А. со всеми дружить перестал, когда изыскания вступили в завершающую фазу. — Не верю, Семенов ему детали заказывал. Если б это он был, то Константин Григорьич про дела И. А. все бы знал. А знал бы — остановил. Как там теперь переполошились, ищут. После того как исчез. — Кстати, И. А. не со всеми дружить перестал. После того как с Семеновым поссорился, как раз секретаря завел. — Молодого? — Ну да, этого, как его, Гошу. — Который пропал с И. А.? — Его самого. — Тише. — А что? — Отец его здесь, зачем зря человека тревожить. Все ведь слухи пустые…»
