Михаил Салтыков-Щедрин - Некрологические заметки

В своей заметке Салтыков не мог, по понятным причинам, указать на одну скрытую сторону в деятельности Е. П. Ковалевского, относящуюся к «Современнику», чьим сотрудником он был с конца 1840 г. Пользуясь тем, что в 1858–1861 гг. его брат Евграф Петрович занимал пост министра народного просвещения и, в этом качестве, являлся главою ведомства политического контроля над печатью, Егор Петрович не раз, по просьбам Некрасова, помогал «Современнику» в его борьбе с цензурой.

ОЗ, 1883, № 9, вкладная страница, с особой нумерацией 1–2 (вып. в свет после 16 сентября). Без подписи. На основании анализа текста авторство установлено Я. Е. Эльсбергом, в сообщении «И. С. Тургенев. Неизвестная статья М. Е. Салтыкова-Щедрина» («Лит. газета», М. 1939, № 5, 26 января, стр. 4). Мемуарные и библиографические свидетельства принадлежности статьи Салтыкову названы С. А. Макашиным в статье «Щедрин и реакция 80-х годов» («Лит. обозрение», М. 1940, № 22, стр. 36–43) и И. Т. Трофимовым в заметке «Новые материалы об авторе некролога «И. С. Тургенев» («Научные доклады высшей школы. Филологические науки», М. 1958, № 2, стр. 153–154). В первом случае в качестве документального источника атрибуции указана статья Виктора Бибикова «Из рассказов о М. Е. Салтыкове» («День», СПб. 1889, № 383, 28 июня, стр. 2–3), во втором – статья Е. П. Кавелиной «И. С. Тургенев в оценке своих ближайших современников» (журн. «Библиограф», год второй, 1886, СПб. 1887, стр. 124, и отд. изд. в том же 1887 г., то есть обе публикации – при жизни Салтыкова).

Обследование в библиотеках Москвы, Ленинграда, а также Иркутска экземпляров сентябрьской за 1883 г. книжки «Отечественных записок» показало, что вкладная страница, с некрологической заметкой о Тургеневе, во многих экземплярах отсутствует. По-видимому, в большую часть тиража заметка не попала, то ли потому, что была написана тогда, когда эта часть была уже отпечатана и сброшюрована, то ли вследствие вмешательства властей, хотя в цензурных документах никаких следов его не найдено.

Известно, что Салтыков обещал – «с величайшей готовностью» – участвовать в посвященном памяти Тургенева вечере Литературного фонда 28 сентября 1883 г. С чем именно намеревался выступить Салтыков – сведений нет. Но вряд ли можно сомневаться, что предполагавшееся выступление должно было заключаться либо в чтении только что написанной заметки, либо в развитии изложенных в ней мыслей. Однако выполнить свое обещание Салтыков не смог. В письме к распорядителю вечера, П. А. Гайдебурову, он сослался на обострение «в последние дни» болезни (письмо появилось в «Неделе» 2 октября 1883 г., № 40, и в тот же день было оглашено на Тургеневском вечере). Но накануне, в день похорон Тургенева (27 сентября), Салтыков был здоров и присутствовал на поминальном по писателю обеде группы литераторов (А. Полтавский. Петербургские письма. – «Крымский вестник», Севастополь, 1889, № 101, 13 мая, стр. 2, и № 104, 17 мая, стр. 2). Вполне возможно, что выступлению Салтыкова помешала не болезнь, а «блюстители порядка», отношение которых к чествованию памяти автора «Записок охотника» В. П. Гаевский охарактеризовал в своем дневнике словами: «Мертвый Тургенев продолжает пугать министров и полицию» («Красный архив», 1940, № 3, стр. 231). Известно, что речи, произнесенные на кладбище, должны были пройти через цензуру петербургского градоначальника Грессера. Также известно, что Тургеневский вечер в Москве, на котором должен был выступить Л. Н. Толстой, распоряжением из Петербурга был отменен (ЛН, т. 76, М. 1967, стр. 328). Нет сомнений, что подготовка и проведение вечера Литературного фонда в столице также были взяты под контроль органами политической полиции.

Среди множества откликов на смерть Тургенева анонимное выступление Салтыкова принадлежит к числу наиболее замечательных. По глубине и масштабности исторического осмысления Тургенева, его значения для русской жизни, с этим выступлением соседствовало в те дни лишь одно – «тургеневская прокламация» народовольцев, написанная П. Ф. Якубовичем и распространявшаяся в Петербурге в день похорон писателя (ЛН, т. 76, М. 1967, стр. 239). В обстановке, когда в русском обществе уже явственно наметился поворот к эстетизму и развертывалась борьба за отказ от наследства 60-х годов, за эмансипацию литературы и искусства от оппозиционных традиций, Салтыков, от имени демократических «Отечественных записок», и Якубович, от имени «действующих революционеров», выступили с оценкой Тургенева, исходя из ясно и громко заявленного примата общественных интересов. Оба выступления резко противостояли ходовому тезису некрологических статей о Тургеневе в большинстве органов печати: «все достоинство его произведений заключается в чистой художественности» («Моск. ведомости», 1883, № 261). С суровой энергией и прямотой «шестидесятника» формулирует Салтыков исходную позицию своей оценки Тургенева. «Как ни замечателен сам по себе художественный талант его, но не в нем заключается тайна той глубокой симпатии и сердечных привязанностей, которые он сумел пробудить к себе во всех мыслящих русских людях, а в том, что воспроизведенные им жизненные образы были полны глубоких поучений».

«Главной и неоцененной заслугой» Тургенева, в просветительско-этическом представлении Салтыкова, является приверженность его «общечеловеческим идеалам» гуманизма и «сознательное постоянство», с которым писатель проводил эти идеалы в русскую жизнь. В этом смысле Салтыков считает Тургенева «прямым продолжателем Пушкина».

Ставя, далее, имя Тургенева в ряд с именами Некрасова, Белинского, Добролюбова и, несомненно, Чернышевского, а может быть, и Герцена, о которых нельзя было упоминать, Салтыков указывал тем самым на «руководящее значение», которое литературная деятельность Тургенева имела для русского общества в деле воспитания в нем гражданского самосознания и политического протеста, то есть в деле освободительной борьбы.

Наконец, предлагая вопрос «что сделал Тургенев для русского народа, в смысле простонародья» и «не обинуясь» отвечая: «Несомненно, сделал очень многое и посредственно, и непосредственно», – Салтыков определяет выдающееся значение автора «Записок охотника» с точки зрения высшего критерия эстетики демократического лагеря – критерия народности.

В заметке Салтыкова сжато и сильно резюмирован своего рода итог его сложно-противоречивого восприятия Тургенева – созданных им образов и самой личности писателя. При этом некоторые из прежних критических суждений Салтыкова, продиктованные в свое время требованиями исторического момента, «интересами минуты», в особенности о Базарове, претерпевают глубокое и принципиальное изменение (ср., например, в т. 5 наст. изд., стр. 581–582).

О литературно-общественных и личных взаимоотношениях Салтыкова и Тургенева см. в комментариях к томам Сочинений и писем наст. изд. (по указателю имен), а также в работах: М. О. Габель «Щедрин и Тургенев» («Науковi зап. Харьковського держ. пед. iн-ту iм. Г. С. Сковороди», т. X, 1947, стр. 48–89) и С. Ф. Баранов «М. Е. Салтыков-Щедрин и И. С. Тургенев» (в кн. того же автора «Великий русский сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин», Иркутск, 1950, стр. 44–71).

Сноски

1

нельзя