Дмитрий Пригов - Журнальные публикации (сборник)

И действительно, многие нынешние славистские исследования вполне далеки от тем, волнующих Вебера. Славистов интересуют вопросы культурологические, проблемы той самой телесности и ее метафоризации, проблемы сочетания жанров и медий. Они изучают изобразительное искусство и кино. Так что свойства письма Тургенева и Гончарова являются не повальным увлечением, а предметом изучения отдельных специалистов. Что поделаешь, такие интересы.

Конечно, поныне существуют (и не только на Западе) люди подобного же образа мышления и подобного же образа мира, как у Вебера. Их много. Замечательно! Если вы такие умные и обиженные, соберитесь, посвятите жизнь настойчивому труду проведения своих идей в жизнь. Откройте свои журналы. Печатайте там Искандера. И если в мире столько людей, страждущих вашего слова (вон, даже в маленьком Граце их неимоверное количество), то и будущее за вами — вам светит и идеологическая победа, и финансовое преуспеяние. А те, другие, — пусть их. Забудьте о них. Вы их не любите, так зачем вам их ответное внимание и любовь? Пусть их поглотит пучина неизвестности и суета мелких подленьких дел.

Переворот

«Октябрь», № 9 за 2006 г.

Действующие лица:

1 — й р е п р о д у к т о р — укреплен справа.

2 — й р е п р о д у к т о р — укреплен слева.

В с е о с т а л ь н ы е.

Сцена представляет собой большую вместительную площадь, насколько эта сцена может вместить. И даже не может. Двумя огромными неумолчными потоками под майским слепящим солнцем заполняют ее людские толпы. По обе стороны Исторического музея они вливаются с лозунгами, на которых начертаны лозунги, и с портретами, на которых, понятно, как мы теперь уже отчетливо видим, изображены портреты. Это понятно. Вид шествия обычен и величав. Люди медленно движутся в довольно узком для такого количества демонстрантов сценическом пространстве. В промежутке между двумя рядами каменных строений разного рода и предназначения. Ну да все это знают, чтобы очень уж распространяться на сей счет.

Да. Вот так.

И все движутся, движутся. Таким образом, впереди идущим ничего не остается, как неумолимо и почти уже безвольно продвигаться вперед, даже быть продвигаемыми неумолимым потоком времени и давлением сзади идущих, топча позднюю осеннюю слякоть, постепенно сходить, сходить, сходить со сцены. Так сказать, покидая действие по присыпанным чистым, белым февральским снежком каменным мостовым, освобождая место мерно и спокойно надвигающимся сзади идущим, еще даже и не подозревающим о своем ближайшем, прямо-таки наиближайшем, всего на расстоянии десяти-двадцати шагов, неизбежном будущем.

Вот так.

Заговаривает 1 — й р е п р о д у к т о р, установленный по правую сторону от нашего движения.

П е р в ы й. Товарищи, держите равнение! (Держат равнение.) Товарищи, спокойнее! Продвигайтесь вперед! (Спокойно продвигаются вперед — чего уж проще.) Товарищи, выше лозунги! (Поднимают выше лозунги. А что, нельзя? — можно.)

В это время во 2 — м р е п р о д у к т о р е, установленном слева по ходу всенародного движения, начинается какое-то, непонятное до поры до времени, словесное копошение, бурчание, квохчение. О чем он? Да ни о чем.

В т о р о й. Бррр-кррр-хррр-кххмм-утррр-кчччч-нет!

П е р в ы й. Да здравствует, товарищи! (Чего уж проще — да здравствует! Да сложнее и не требуется.)

Т о л п а. Урррра!

В т о р о й. Бррр-крррр-хрррр-кхххммм-ммм-нет-нет-нет! (Понятно? Непонятно? Понятно?)

П е р в ы й. Да здравствует, товарищи! (Понятно? Понятно.)

Т о л п а. Ура! Ура! Ура! (Понятно, понятно.)

Итак, все это называется Переворот. Иначе — Революция. Ну не совсем революция. Как бы революция. Конечно, название вполне условно. Да и какая, собственно, революция? Какай переворот? Вы сами приглядитесь, наклонитесь поближе, возьмите в руки, повертите из стороны в сторону, поднесите поближе к глазам. Ну?

Идет толпа? Идет. Выходит на огромную прекрасную площадь. Вытирает со лба обильный пот под ярким ослепительным, сжигающим июльским солнцем. Скапливается, в смысле, накапливается в узком проходе меж всемирно известных каменных строений. Ну и что? Это же мы видели.

Так что вполне название условное. А и неважно. Просто на сцене — площадь. А на площади — демонстрация.

П е р в ы й. Внимание, товарищи! Равняйте ряды! Пропустите вперед правую колонну! (Хотят пропустить — это и понятно.)

В т о р о й. Почему правую? (Прислушиваются — действительно, почему?)

П е р в ы й. Пропустите вперед правую колонну, товарищи! (Хотят пропустить.)

В т о р о й. Почему вперед? (Прислушиваются.)

П е р в ы й. Пропустите вперед правую колонну, товарищи! (Хотят, хотят, ведь, действительно, хотят пропустить.)

В т о р о й. Почему пропустить? (А ведь, действительно, — почему? А? Я вас спрашиваю — почему? Вот то-то.)

П е р в ы й. Пропустите вперед правую колонну, товарищи! Почему затор, товарищи?

В т о р о й. Товарищи!

П е р в ы й. Товарищи!

В т о р о й. Товарищи!

На сцене возникает затор. Сцена ведь небольшая, так что затору и возникнуть-то ничего не стоит. Просто раз плюнуть. Проходи, проходи! — Куда проходи! — Я тебе сейчас покажу, куда проходи! — Покажи! Покажи! Тут подбегают специальные люди, растаскивают, уводят, исчезают. Но это здесь. А там, чуть в стороне, за Историческим музеем, за ГУМом, за Раменками, Балашихой, Бологим, Ростовом, Кавказом, Тихим океаном, за столпами Геркулесовами, за бездною Маракотовой, за пучиною безумной, немеряной, необъятной, — там все спокойно. Сияют в ночи огни телеграфа на улице Горького, ярко светит солнце над прозрачной синей и соседней непрозрачной водяной гладью. Летит салют. Временно закрыт проезд для транспорта. Толпа гуляет. Танцуют самбо и тарантеллу. Веселятся группами и парами. Мороженщицы продают мороженое, пиво, апельсиновый сок, сок агавы. В сельпо распроданы вина и водка.

А у нас на сцене затор.

П е р в ы й. Почему затор, товарищи?! (Действительно, почему? — ишь, будто не знаешь?)

В т о р о й. Товарищи!

П е р в ы й. Товарищи!

В т о р о й. Товарищи!

П е р в ы й. Пушкин, товарищи!

В т о р о й. Нет, Пушкин, товарищи!

П е р в ы й. Лермонтов, товарищи!

В т о р о й. Нет, Лермонтов, товарищи!

П е р в ы й. Некрасов, Добролюбов, Чернышевский, товарищи!

В т о р о й. Карамзин, Хомяков, Соловьев, товарищи!

П е р в ы й. Горький, Маяковский, Багрицкий, товарищи!

В т о р о й. Тютчев, Толстой, Достоевский, товарищи!

П е р в ы й. Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, товарищи!

В т о р о й. Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Иоанн Кронштадтский, товарищи!

П е р в ы й. Шолохов, э-э-э, товарищи!

В т о р о й. Розанов, Булгаков, Флоренский, товарищи!

П е р в ы й. Э-э-э, Фадеев, товарищи!

В т о р о й. Ремизов, Платонов, Ахматова, товарищи!

П е р в ы й. Э-э-э! Кхрпррркх-хх! (Что-то в нем портится! — Удивительно! — Ничего удивительного!) Гав… гов… ский… дер… ов… зм… щи!

В т о р о й. Александр Первый, Александр Второй, Александр Третий, товарищи!

И что? А ничего. Толпа замирает. Что ей эти имена? А вот ты и не прав, вот ты и не прав. Имена и суть сконцентрированная энергия полагания. Энергия времени и действия! А кроме-то, собственно, и нет ничего. — Понятно? — Понятно.

А там продолжается затор.

В т о р о й. Равноправие, товарищи!

Т о л п а. Ура!

П е р в ы й. Социализм, товарищи!

Т о л п а. Ура!

В т о р о й. Православие, товарищи!

Т о л п а. Ура! (Они кричат: “Ура! — Господи!” Я бы и сам крикнул. Да и кричал ведь. А что?)

П е р в ы й. Коммунизм, товарищи!

Т о л п а. Ура! (Они еще кричат: “Ура! — Господи! Господи!”)

В т о р о й. Народность, товарищи!

Т о л п а. Народность!

П е р в ы й. Интернационализм, товарищи!

Т о л п а. Интернационализм!

В т о р о й. Свобода, товарищи!

Т о л п а. Свобода!

П е р в ы й. Социализм, коммунизм, интернационализм, товарищи!

Т о л п а. Социализм, коммунизм, интернационализм!

В т о р о й. Самодержавие, православие, народность, товарищи!

Т о л п а. Самодержавие, православие, народность, товарищи!

П е р в ы й. Сувана Фуми, Фуми Насована, товарищи!

Т о л п а. Сувана Фуми! Фуми Насована! Сувана Фуми! Фуми Насована! Сувана Фуми! Фуми Насована! Сувана Фуми! Фуми Насована! Сувана Фуми! Фуми Насована! Сувана Фуми! Фуми Насована! Сувана Фуми! Фуми Насована! Сувана Фуми! Фуми Насована! (И дальше, дальше, насколько можно. Пока не покроет все точки и пазухи пространства.)

В т о р о й. Элои! Элои! Лама савахфани, товарищи!

Т о л п а. Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! (И дальше, дальше по нарастающей.) Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани! Лама савахфани!