Джонатан Франзен - Дальний остров
«Идеально было бы, если бы какой-нибудь всем известный человек вышел вперед и заявил: „Я не ем амбелопулию, этого нельзя делать“, — сказала мне директор BirdLife Cyprus Клери Папазоглу. — Но тут действует своего рода маленький пакт: не выносить сор из избы. Наш остров не должен плохо выглядеть в глазах остального мира».
«Когда Кипр готовился вступить в ЕС, — сказал Хелликар, — ловцы согласились: „Ладно, мы на время сдадим назад“. Но теперь для восемнадцати— и девятнадцатилетних браконьерство — это такой патриотический мачизм. Символ сопротивления Большому Европейскому Брату».
А у меня с «1984» Оруэлла сильней всего ассоциируется на Кипре внутренняя политика страны. Тридцать шесть лет назад Турция оккупировала север острова, и за эти годы юг, населенный греками, сделал в экономическом плане огромный шаг вперед, но в национальных новостях семь дней в неделю по-прежнему главенствует «кипрская проблема». «Все прочие темы заметаются под ковер, все остальное считается маловажным, — сказал мне кипрский социальный антрополог Яннис Пападакис. — Они говорят: „Как вы смеете тащить нас в Европейский суд из-за такого пустяка, как птицы? Мы судимся с Турцией!“ По поводу вступления в ЕС сколько-нибудь серьезных дебатов у нас не было: это просто-напросто считалось способом решения ‘кипрской проблемы’».
Самый мощный инструмент защиты птиц, имеющийся в распоряжении Евросоюза, — это его этапная директива 1979 года, которая предписывает странам, входящим в Союз, охранять все европейские виды птиц и обеспечивать им подходящую среду обитания. После вступления в ЕС в 2004 году Кипр не раз получал предупреждения от Еврокомиссии из-за нарушений директивы, но ни судебных решений, ни штрафов пока что не было; если законы об окружающей среде страны, входящей в ЕС, на бумаге согласуются с директивой, комиссия не склонна вмешиваться в то, как страна следит за их соблюдением.
Номинально коммунистическая партия, правящая на Кипре, рьяно поддерживает частное развитие территорий. Министерство туризма рекламирует планы по строительству четырнадцати новых гольф-комплексов с проживанием (сейчас их на острове всего три), хотя запасы пресной воды на острове весьма ограниченны. Всякий владелец участка земли, к которому проложена дорога, имеет право на нем строиться, в результате сельская местность сильно фрагментирована. Я побывал в четырех из главных природных заповедников Юго-Восточного Кипра, все они в теории подлежат особой охране в соответствии с правилами ЕС, но их состояние неизменно приводило меня в уныние. Например, большое пересыхающее в сухой сезон озеро близ Паралимни, недалеко от которого я патрулировал местность с людьми из CABS, — это пыльная чаша, полная грохота от действующих в ней нелегального стрельбища и нелегальной трассы для мотокроссов, усеянная стреляными гильзами, заваленная строительным хламом, пришедшей в негодность техникой и бытовым мусором.
И все-таки птицы прилетают на Кипр: у них нет выбора. Возвращаясь уже не под таким белесым небом, патруль CABS остановился полюбоваться на черноголовую овсянку — на золотисто-каштаново-черное чудо, певшее на верхней ветке куста. На минуту напряжение в нас спало, и мы все стали просто любителями птиц, восклицающими на своих родных языках:
— Ah, che bello![19]
— Фантастика!
— Unglaublich schön![20]
Прежде чем закончить на тот день, Рутильяно хотел сделать еще одну, последнюю остановку около сада, где в прошлом году браконьеры избили добровольца из CABS. Когда мы на взятой напрокат машине сворачивали с шоссе на грунтовую дорогу, по дороге приблизился красный четырехместный пикап, и водитель встретил нас красноречивым жестом: ребром ладони провел по шее. А когда пикап выехал на шоссе, двое пассажиров высунулись из окон и показали нам средний палец.
Здравомыслящий немец Хейд предложил немедленно развернуться и двигаться домой, но другие были против: мол, нет причин думать, что они приедут обратно. Мы подъехали к саду и увидели, что там висят четыре мухоловки-белошейки и одна пеночка-трещотка; поскольку пеночка не могла летать, Рутильяно дал ее мне, чтобы я положил в рюкзак. Когда все клейкие палки были сломаны, Хейд опять, уже более нервно, сказал, что надо ехать. Но поодаль виднелся еще один сад, и два итальянца хотели его обследовать.
— У меня нет плохого предчувствия, — сказал Рутильяно.
— Есть английская поговорка: don’t press your luck. Не искушай судьбу, — заметил Конлин.
И в этот миг в поле зрения, двигаясь на хорошей скорости, снова возник красный пикап; он резко, с креном остановился шагах в пятидесяти от нас ниже по склону. Из него выскочили трое мужчин и побежали к нам, подбирая по дороге камни размером с бейсбольный мяч и кидая в нас. Довольно легко, казалось бы, увернуться от нескольких летящих камней, но это было не так уж легко, и в Конлина и Хейда они попали. Рутильяно снимал видео, Менси щелкал фотоаппаратом, и было много беспорядочных криков: «Снимай дальше, снимай дальше!.. Звони в полицию!.. Какой там номер, черт их дери?» Помня про пеночку у меня в рюкзаке и не особенно желая, чтобы меня приняли за члена CABS, я вслед за Хейдом ретировался вверх по склону. Отойдя на не вполне безопасное расстояние, мы остановились и увидели, как двое мужчин напали на Менси, начали стаскивать у него с плеч рюкзак и рвать из рук фотоаппарат. Загорелые, лет тридцати с небольшим, они орали: «Ты зачем это делаешь, а? Зачем снимаешь, а?» Жутко крича, напрягая мышцы до предела, Менси прижимал фотоаппарат к животу. Напавшие ухватились за итальянца, подняли, повалили на землю и рухнули на него; началась беспорядочная потасовка. Рутильяно мне видно не было, но потом я узнал, что его ударили по лицу, сшибли наземь и пинали по ногам и ребрам. Его видеокамеру разбили о камень; Менси ею же стукнули по голове. Конлин стоял посреди заварухи с великолепной армейской выправкой, держал два сотовых телефона и пытался дозвониться в полицию. Позже он сказал мне, что пригрозил напавшим затаскать их по всем судам страны, если они посмеют его тронуть.
Хейд продолжал отходить, что выглядело разумным. Увидев, как он оглянулся, побледнел и бросился бежать со всех ног, я тоже запаниковал.
Бегство от опасности не похоже на другие разновидности бега: ты не смотришь, куда бежишь. Я перескочил каменную ограду, кинулся через поле, заросшее ежевикой, попал ногой в канаву, ударился подбородком о металлическую деталь забора и после этого решил: все, хватит. Меня беспокоила пеночка в рюкзаке. Я увидел Хейда: он пробежал еще немного вверх по склону через большой сад, остановился поговорить с мужчиной средних лет и с испуганным видом бросился дальше. Я подошел к владельцу сада и постарался объяснить ситуацию, но он говорил только по-гречески. Лицо у него было озабоченное и вместе с тем недоверчивое; дочь, которую он привел, сумела объяснить мне по-английски, что я оказался во дворе у директора окружного отделения «Гринпис». Она принесла мне воды, два блюдца с печеньем и пересказала мою историю отцу, который отозвался одним сердитым словом. «Варвары!» — перевела дочь.
Спустившись обратно к машине под тучами, грозившими дождем, я увидел Менси — он осторожно ощупывал свои ребра, обрабатывал многочисленные порезы и ссадины на руках. И фотоаппарат, и рюкзак у него отобрали. Конлин показал мне разбитую видеокамеру, а Рутильяно, потерявший очки и сильно хромавший, признался мне с этакой повседневной одержимостью: «Я хотел, чтобы случилось что-нибудь в таком роде. Но не настолько плохое».
Прибыла вторая группа активистов CABS, они слонялись вокруг с угрюмыми лицами. В их багажнике нашлась пустая коробка из-под вина, и, пока подъезжала полицейская машина, я сумел переселить туда свою пеночку-трещотку; рюкзак не причинил ей вреда, хотя вид у нее был пришибленный. Я был бы довольнее собой из-за ее спасения, не получи я на свой мобильный сообщение от друга-киприота, подтверждающее нашу тайную договоренность о завтрашнем ужине с амбелопулией. Я не слишком убедительно внушал себе, что смогу оставаться наблюдателем, журналистом, что мне не обязательно самому ее есть; но как этого избежать, было далеко не ясно.
Каждую весну примерно пять миллиардов птиц летят из Африки в Евразию выводить птенцов, и каждый год люди преднамеренно убивают миллиард из них, главным образом во время перелета через Средиземноморье. В то время как воды Средиземного моря тщательно прочесывают траулеры, вооруженные гидролокаторами и новейшими сетями, небеса над ним очищаются от перелетных пернатых с помощью чрезвычайно эффективных технологий записи птичьих голосов. С семидесятых годов благодаря директиве Евросоюза об охране птиц и различным природоохранным договорам ситуация с некоторыми видами птиц, находившимися под наибольшей угрозой, несколько улучшилась. Но теперь охотники по всему Средиземноморью, используя это небольшое улучшение как предлог, продавливают выгодные им решения. Кипр недавно в экспериментальном порядке установил весенний сезон охоты на перепелов и горлиц; Мальта в апреле открыла свой весенний сезон; парламент Италии в мае принял закон, продлевающий осенний сезон в этой стране. Каким бы образцом просвещенного отношения к окружающей среде европейцы себя ни считали, как бы они ни поучали Соединенные Штаты и Китай насчет парниковых газов, численность многих неперелетных и перелетных птиц в Европе за последние десять лет снизилась катастрофически. Не надо быть фанатичным любителем птиц, чтобы тебе не хватало кукования кукушки, кружения чибисов над полями, щебета просянок на электрических столбах. Птичий мир, и без того понесший огромный урон из-за сужения среды обитания и интенсивного сельского хозяйства, добивают ловцы и охотники. Весна в Старом Свете, похоже, намного раньше станет временем мертвой тишины, чем в Новом.
