Журнал «Парус» №71, 2019 г. - Геннадий Петрович Авласенко

…А если это так, то что есть красота,

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

А.Н. Как говорится, лучше не напишешь. Тут можно сразу сказать и о третьем виде магизма – таблеточно-писательском. Читатель, взявший в руки «ГУЛАГ», вольно или невольно глотает «магическую таблетку» ненависти. И дьяволу все равно, что это за ненависть – к Сталину, к СССР или просто к людям. В человеке нельзя увеличивать количество пустоты.

И.В. Ненависть мне видится, скорее, похожей на огонь…

А.Н. Это единственный огонь, создающий пустоту. Потому что ничего другого он создать не может.

И.В. Да, соглашусь. И поэтому полтора года назад Вы написали «Формулу таланта»?..

А.Н. Я ее не написал и не придумал. «Формула» просто есть, а моя единственная заслуга в том, что я всего лишь прочитал ее. Давайте поговорим о ней чуть позже.

И.В. Хорошо. Тогда еще чуть-чуть о втором виде магизма – «технике литературы». Насколько я поняла, Вы боитесь, что «техника», точнее говоря, «технологичность» литературы может убить саму литературу. Образно говоря, один автомобиль, собранный в гараже, при желании можно назвать произведением искусства, но миллион автомобилей, сходящих с конвейера, уже таковыми не считаются…

А.Н. Все примерно так, но там есть свои нюансы, которые… не знаю, как бы поточнее тут сказать… Как-то раз я как загипнотизированный смотрел на последние кадры одного голливудского (кстати, неплохого) фильма. Они длились едва ли не десять минут, и в них было перечислено едва ли не несколько тысяч человек – создателей этого фильма. Я не против подобной «технологичности». Может быть, если человечество не совершит очередной военный кульбит на пути в светлое будущее, лет через триста художественные фильмы будут создавать не тысячи, а миллионы людей. Не это страшно. Просто нужно, чтобы внутри этой творческой «жемчужины», состоящей из множества людей, находился один человек. Только один человек, понимаете?

И.В. Понимаю. Книга, картина, фильм, музыкальное произведение создаются только для одного человека, а значит и должны создаваться только одним..? Диалог двух людей не стоит превращать в глухой монолог толпы. Улыбнусь: а исключения возможны? Такие, например, как «литературные дуэты»?

А.Н. Ну конечно же.

И.В. А Карл Маркс и Фридрих Энгельс? (смеётся)

А.Н. И меня рассмешили!.. Впрочем, в каждой шутке есть не только доля шутки. Знаете, я вдруг подумал: а что есть само искусство внутри человека-творца: монолог или диалог?..

И.В. Что же это, на Ваш взгляд?

А.Н. Все-таки диалог… Иногда – с Богом, иногда – в сторону Бога, иногда – против Бога. Правда, в последнем случае довольно быстро гаснет огонь в сосуде… Но человеку свойственно гордиться своей смелостью. Кроме того, в искусстве очень сложные законы. Кстати, я повторюсь, придумывать их – глупейшее занятие в мире.

И.В. Сложность законов, уважаемый Алексей Николаевич, не освобождает нас (и особенно Вас! (улыбаюсь)) от ответственности. Итак, мы потратили много времени на вступительную часть беседы и даже на Ваши интуитивные страхи, неясные догадки и туманные предположения. А теперь всё-таки расскажите, как стать писателем. И если Ваш рассказ… то есть, Ваша «рассказка» будет интересна – читатели многое Вам простят.

А.Н. Это очень трудная тема… Трудно начать. Короче говоря, я убежден, что есть очень простой закон, который гласит: «Талант – это высшее проявление искренности»…

И.В. И это говорит человек, который только что заявлял, что он не придумывает законов?!

А.Н. Простите, но если я скажу, что ночью – темно, а днем светит солнышко, разве я выскажу некий теоретический закон? Констатация истины не есть ее измышление.

И.В. И все-таки Ваш закон не совсем внятен… Простите, «высшее проявление искренности» – что это?.. Искренность до самой последней черты?

А.Н. Больше.

И.В. Любопытно. То есть Вы хотите сказать, что писатель должен быть более чем искренен?

А.Н. Я отлично понимаю, что это звучит как предложение прыгнуть выше головы, причем без надлежащей тренировки, но тем не менее это так.

И.В. В предварительной переписке Вы упоминали книгу Виктора Кина «По ту сторону». Что значит для Вас эта книга и почему именно ее Вы выбрали в качестве примера?

А.Н. Это замечательная повесть, написанная талантливым и светлым человеком. В ней яркие и живые образы, простой, удивительно точный язык. Книга была написана в 1928 году, неоднократно издавалась в СССР, повесть ставили на театральной сцене, по ней снимали фильмы…

И.В. И?..

А.Н. Это до удивления антисоветская книга.

И.В. Вы хотите сказать, что в СССР, во времена раннего сталинизма, была издана антисоветская книга, которая пользовалась большой популярностью? Виктора Кина (Суровкина), если не ошибаюсь, расстреляли в 1938 году?

А.Н. По другим сведениям, он погиб раньше, в 1937 году. Но Виктора Кина убили не за повесть. По крайней мере, у меня нет сведений, что ему поставили в вину именно «По ту сторону». У «ежовщины» были свои бесчеловечные законы. Теперь ближе к теме: чтобы наш диалог был более осмысленным, я немного расскажу о повести.

Итак, 1921 год. Двое молодых людей, Безайс и Матвеев, едут на подпольную работу на Дальний Восток. Там еще сохранились остатки белогвардейщины, и восемнадцатилетнему Безайсу и более старшему и рассудительному Матвееву кажется, что они гонятся за легендарным, но уже безвозвратно уходящим временем Революции. Им обоим «приходилось видеть страшные вещи» в своей жизни, но это нисколько не охладило пыл молодых людей.

Вот довольно емкий фрагмент о Безайсе:

«Безайс взялся как-то читать “Преступление и наказание” Достоевского. Дочитав до конца, он удивился:

– Боже мой, – сказал он, – сколько разговоров все только из-за одной старухи.

Когда Безайс нашел свое место, несколько дней он ходил как пьяный. Его томило желание отдать за революцию жизнь, и он искал случая сунуть ее куда-нибудь, – так невыносим и велик был сжигающий его огонь. От этих дней он вынес пристрастие к флагам, демонстрациям и торжественным похоронам. Их бурная пышность давала выход его настроениям…

…Каждый день приносил новую работу. Он водил арестованных из лагеря в чрезвычайную военную тройку, пилил дрова в монастырском лесу, с командировкой наробраза ездил по уезду собирать помещичьи библиотеки… Он был еще мальчиком… но в то время многое делали эти мальчики с веснушками на похудевшем по-взрослому лице…»

Но Безайс – не упрощенный революционный фанатик.

«…Он думал о работе, о городах, о партизанских отрядах, и ко всему этому