В то же время. Эссе и выступления - Сьюзен Зонтаг
Может, причина в том, что он, в отличие от привычных нам фигур писателей, которые только эпизодически участвовали в политической борьбе, — как Иньяцио Силоне, Камю, Артур Кестлер или Оруэлл, — всю жизнь посвятил активизму и агитации? В Бельгии он вступил в ряды Молодых социалистов, подразделение Второго интернационала. Во Франции стал анархистом (из так называемых индивидуалистов), и за намек на сочувствие скандально известной «банде Бонно» в анархистской газете, где он был редактором (о его причастии к банде речи не шло), и отказ выдать своего информатора после ареста банды его приговорили к пяти годам одиночного заключения. После выхода из тюрьмы он оказался в Барселоне, где быстро разочаровался в испанских анархистах-синдикалистах из-за их нежелания предпринимать попытки к захвату власти. По возвращении во Францию в 1917 году его снова отправили в тюрьму на пятнадцать месяцев как (цитируя ордер на арест) «нежелательного элемента, пораженца и сторонника большевиков». В России он вступил в Коммунистическую партию, участвовал в обороне Петрограда во время Гражданской войны, изучал архивы царской охранки (и написал трактат о государственных репрессиях), возглавил управление исполкома Третьего интернационала и участвовал в первых трех съездах и позже, в ужасе от кровавых методов новоявленного Союза Советских Социалистических Республик, по поручению Коминтерна уехал за рубеж в роли советского пропагандиста. (В то время немало иностранных граждан состояло в Коминтерне — по сути, подразделении Коммунистической партии СССР по делам «Мировой революции».) После провала революции в Берлине и последующих лет, проведенных в Вене, в 1926 году Серж вернулся в Советский Союз, где к власти к тому времени пришел Сталин, и официально присоединился к «Левой оппозиции» Троцкого, с которой сотрудничал уже с 1923 года; в 1927 году его исключили из партии и вскоре арестовали. В общей сложности за свою революционную деятельность Серж провел в заключении десять лет. Очень непросто быть писателем и при этом иметь другое занятие, требующее еще больше энергии.
В том ли причина, что, несмотря на все препятствия, он написал так много? К сверхпродуктивности сейчас относятся уже не так благосклонно, а Серж был невероятно плодовит. Его опубликованные труды — большинство из них сейчас уже не переиздаются — включают семь романов, два тома поэзии, собрание рассказов, поздний дневник, мемуары, около тридцати памфлетов и трудов о политике и истории, три политические биографии и сотни статей и очерков. А неизданных было еще больше: мемуары об анархистском движении в довоенной Франции, роман о русской революции, короткий сборник стихов и историческая хроника второго года революции. Когда в 1936 году Сержу наконец позволили покинуть СССР и он обратился в Главлит, орган цензуры, за разрешением на вывоз рукописей, все они были конфискованы. Помимо этих утраченных работ, многие другие, неопубликованные, сейчас хранятся в архивах. Его плодовитость, как сейчас кажется, сыграла против него.
Причина ли в том, что большинство его трудов не относятся к литературе? Серж начал свой первый художественный роман, Люди в тюрьме, в возрасте тридцати девяти лет. К тому моменту он уже двадцать лет писал исторические и политические исследования, бессчетное число статей на политические и культурные темы. Чаще всего его вспоминают — если вспоминают вообще — как отважного коммуниста-диссидента, дальновидного, упорного противника сталинской контрреволюции. (Серж первым назвал СССР «тоталитарным» государством в письме своим друзьям в Париже накануне своего ареста в Ленинграде в феврале 1933 года.) Ни один другой романист ХХ века не был так глубоко вовлечен в революционные движения, не имел такого тесного контакта с эпохальными фигурами, не состоял в диалоге с основоположниками политической мысли. Он знал Ленина — жена Сержа Любовь Русакова работала его стенографисткой в 1921 году; Серж перевел Государство и революцию на французский язык и написал биографию Ленина после его смерти в январе 1924 года. Он был близок с Троцким, хотя после высылки того в 1929 году они больше не встречались; Серж перевел Преданную революцию и другие его поздние труды и потом, в Мексике, где Троцкий до него нашел политическое убежище, вместе с вдовой последнего работал над его биографией. Среди собеседников Сержа были Антонио Грамши и Дьердь Лукач, с которыми в 1924–1925 годах, когда они все жили в Вене, он говорил о том, как быстро, еще под началом Ленина, революция обернулась тиранией. В Деле Тулаева, эпическом романе о сталинских чистках как правоверных партийцев, так и диссидентов в 1930-е годы, Серж пишет о судьбе, которую он сам невероятным образом едва избежал. Романы Сержа уважают в первую очередь как свидетельство, как полемику, вдохновленную публицистику, домысленную историю. Очень трудно по достоинству оценить литературные достижения автора, большая часть наследия которого не является художественной литературой.
В том ли причина, что его нельзя причислить к писателям какой-то определенной страны? Космополит по призванию, он свободно говорил на пяти языках: французском, русском, немецком, испанском и английском. (Часть детства он провел в Англии.) На художественном поприще его следовало бы считать русским писателем, учитывая невероятную преемственность голосов в русской литературе; он был последователем Достоевского (времен Записок из мертвого дома и Бесов), Чехова и находился под влиянием современных ему великих писателей 1920-х, в особенности Бориса Пильняка (времен Голого года), Евгения Замятина и Исаака Бабеля. Но при этом французский оставался языком его художественной прозы. Серж перевел с русского на французский огромное количество текстов: труды Ленина, Троцкого, ранней революционерки Веры Фигнер (1852–1942), которая в своих мемуарах рассказывает о двадцати годах одиночного заключения в царской тюрьме, и, среди прочих романистов и поэтов, Андрея Белого, Федора Гладкова и Владимира Маяковского. Все собственные книги Сержа написаны на французском. Фигура Сержа, русского писателя, писавшего на французском, исключена из истории как русской, так и французской современной литературы — даже в виде сноски.
В том ли причина, что политика всегда накладывала отпечаток на его ценность как писателя, то есть делала ее нравственным достижением? Через узкую призму праведного революционерства сложно усмотреть в литературном голосе иной, недидактический посыл. В конце 1920-х и 1930-х Серж много печатался, по крайней мере во Франции, и имел небольшой, но преданный круг читателей — читателей
