МИХАИЛ БЕРГ - ВЕРЕВОЧНАЯ ЛЕСТНИЦА
2 Там же. С. 372.
3 Там же. С. 144.
4 Там же. С. 393.
5 Там же. С. 330.
6 Там же. С. 337.
7 Там же. С. 207.
8 Там же. С. 341-342.
1994
Блеск и нищета русской интеллигенции
Похоже, что российская интеллигенция прямо на глазах исчезает, проваливается в тот зловещий промежуток, который существует между западным словом «истина» и русским его синонимом – «правда». В минусе – справедливость. Ибо правда по-русски это и истина (то есть все, что есть, – как замечает всегда точный Даль), и справедливость. Российская интеллигенция ощущает себя ненужным балластом – это, как говорится в таких случаях, объективная истина. «Но ведь это несправедливо!» – восклицает российский интеллигент, еще вчера ощущавший себя «солью земли». Однако российская интеллигенция действительно сходит со сцены – политической, социальной, культурной, – и с этим, кажется, ничего нельзя поделать.
Знал ли «певец Москвы» Петр Дмитриевич Боборыкин, что придуманный им еще в 60-е годы ХIХ века неологизм «интеллигенция» перейдет в другие языки на правах таких чисто русских слов, как «водка», «спутник», «перестройка»? И думал ли он, обозначая этим словом человека с «идеями» – литератора, профессора, чиновника, журналиста, – то есть «мыслящую, просвещенную, образованную часть общества», что споры о том, «нужна-не нужна», «плоха-хороша», «спасла-погубила» Россию интеллигенция (да и кто он такой – истинный интеллигент?), будут сотрясать Россию почти полтора века?
Сколько было сломано копий еще при советской власти, чтобы доказать, что интеллигенция есть только в России; в то время как у них, на Западе только интеллектуалы и профессионалы, а у нас – и «говорящая совесть», и «вина перед народом», и «благородное служение». Помните: «Для меня слесарь, тонко чувствующий Чайковского и Рафаэля, или крестьянин, никогда не выезжавший за околицу своей родной деревеньки, но с мудрым прищуром понимающий жизнь точнее, чем иной профессор с двумя верхними, более истинный интеллигент». Или потом: «Есть лица традиционно не производящих профессий. Есть люди с нравственными принципами, которые для них будут всегда дороже физиологических потребностей. Есть люди, которые чувствуют себя неважно, если они не думают о благе ближнего больше, чем о своем или своей семьи».
И где-то в промежутке появляются «полуобразованцы», «ответственность за подготовку кровавого Октября 17-го», споры о том, что можно и как было нужно, демонстративные выходы из интеллигенции, как из партии, либералы и радикалы, обидное словечко «совок», тут же нацепленное язвительным Александром Генисом на советского интеллигента (в его опозоренном варианте Васисуалия Лоханкина) и многое, многое другое.
Однако все это долго носило достаточно абстрактный, отвлеченный характер ничего не решающего, но берущего почему-то за душу спора о смысле жизни (или будущем России, или русском характере, или о том, как быть с евреями, как, впрочем, и о других очень интересных вещах), пока радостно поддержавшая демократические реформы интеллигенция не поняла окончательно, что ее, кажется, использовали, использовали и выбросили за борт жизни, и она реально не нужна в том то ли наступившем, то ли наступающем, то ли вот-вот наступящем на Россию рынке. Не нужна и не интересна никому. В том числе и себе. Ибо «жить духом», читать и спорить с упоением, ходить на все выставки и концерты, вдохновенно ругать бездарную, бессовестную советскую власть, которая платила унизительно низкие совковые зарплаты («Вы знаете, сколько получает врач в Бруклинской больнице для бедных?» – вопрос середины 70-х), было можно, но вот жить (как духовно, так и материально) на десятом году перестройки и на третьем году ельцинских реформ – нельзя, потому что не получается. Просто невозможно.
В «Московских новостях» в рубрике «Социальный барометр» было опубликовано сообщение на тему «Интеллигенция: что от нее осталось?», где на основе метода глубинных интервью исследовалась реакция интеллигенции на вызов времени и все многообразие сочетаний старого и нового в ее поведении и самоощущении, от полного отказа от своего социального статуса до стремления любой ценой сохранить его. И хотя не все выводы Киры Ковалкиной и Алексея Левинсона выглядят одинаково убедительными (о противоречиях этого исследования и о весьма спорных критериях деления мы скажем отдельно), имеет смысл выделить несколько характерных категорий (страт), соответствующих реальному положению различных подвидов интеллигенции в социальной структуре постсоветского общества.
Первый страт – те, кто эмигрировал и тем самым навсегда перестал быть интеллигентом, так как «в социальной структуре обществ, куда вливаются эмигранты-интеллигенты из бывшего СССР, зачастую отсутствует упомянутое “социальное” место. Там просто нет интеллигенции в нашем понимании. А на роль intellectuals или professionals годятся отнюдь не все из уехавших». (За читателем резервируется возможность как соглашаться, так и не соглашаться с приводимой авторами аргументацией.) И о том, насколько много интеллигентов эмигрировало за последние годы, нам предлагается судить по достаточно частому ответу интеллигента-респондента на вопрос о его друзьях: «Все уехали».
Второй страт – те, кто пытается быть интеллектуалом и профессионалом, не уезжая, находя альтернативу отъезду в работе по-западному, то есть устраиваясь в многочисленных совместных предприятиях и немногочисленных отечественных фирмах западного уровня и стиля работы. По оценке исследователей, большинство из этого страта также относятся к числу «порвавших с интеллигенцией», хотя и оставшихся в сферах традиционных «интеллигентских занятий». Но почему они тогда не интеллигенты? Потому что им пришлось поменять образ жизни (режим дня, привычки, отношение к деньгам и друзьям). Вот как ответил один из респондентов: «Не захочешь менять – не получишь эту работу. А заработки такие, что сразу отрывают тебя от привычного для тебя и друзей уровня потребления, возникают сложности в поддержании прежних связей». К этому же страту можно отнести и крупных бизнесменов и предпринимателей – бывших интеллигентов. Выходит, интеллигентность – это образ жизни?
Третий страт – «сидящие между двух стульев». То есть те интеллигенты, которые занимаются бизнесом, но его доходы тратят для поддержания другого, сугубо некоммерческого предприятия. («Русский бизнес» – уже произнес какой-то остряк, это мы можем.) Примеров действительно много: деньги зарабатываются на стороне, а вкладываются в «дело жизни» – некоммерческое издательство, собственную бесплатную школу с оригинальной программой и т. д. Характерен комментарий: «У подобных бизнесменов сохраняется типично интеллигентская этика, включая бессребреничество и неуважение к деньгам. Им удается сравнительно бесконфликтно совмещать такие разные роли, оставаясь верными главному “делу жизни”». Значит, интеллигентность – «неуважение к деньгам» и «верность «главному делу жизни»?
Четвертый страт – те, кто занимается бизнесом (как правило, мелким) в поисках средств пропитания, а иногда и «скромного процветания». При этом формируется чувство вины за измену собственным и общественно значимым ценностям. Эта категория лиц пребывает в состоянии постоянного серьезного напряжения. Они дезориентированы, неустойчивы в политических симпатиях и оценивают как собственное жизненное положение, так и всю ситуацию в обществе как временные, как «ненастоящую жизнь». Преувеличивая собственные тяготы, они склонны и к обобщенно-негативной оценке общественной ситуации. «Чем патологичнее она в их глазах, тем более оправдано их поведение». Значит, интеллигентность – это верность общественно значимым ценностям?
Пятый страт составляют те, кто, сохраняя свое основное занятие, прежнюю работу и круг общения, ввиду невозможности прожить на одну зарплату, подрабатывают на стороне, иногда затевают собственный бизнес, еще чаще присоединяясь к «бизнесу друга и бывшего сослуживца». Однако эта двойная работа, занятость целый день лишает человека досуга и привычных для интеллигента занятий. Прежде всего общения и чтения. Перманентная усталость, которая усиливается хроническим чувством неудовлетворенности. Профессиональная деятельность дает им самоуважение, но не доход. А вынужденное добывание денег связано с побочной работой, им неинтересной. «А раз так, то и денег мало. Они не могут остановить падение своего жизненного уровня. Лишь замедляют его». В основном это бюджетники. Значит, интеллигентность – профессиональный статус, дружеское общение, чтение и определенный (не низкий) уровень жизни?
Шестой страт образует та категория интеллигентов, которая, не отказываясь от многих привычных представлений, пытается обрести устойчивость в религии, области иррационального. К этой категории относятся как ортодоксальные неофиты-христиане, так и последователи многочисленных ныне сект и проповедников, завсегдатаи массовых сборищ религиозно-просветительского толка. Однако в социальной сфере многие из них чувствуют себя невостребованными. Это ощущение приводит к состоянию «социального ступора». Для этой категории характерны склонность к катастрофическому видению реальности либо «депрессивность как черта социального характера». Получается, что «сфера религии и иррационального» не совпадает с областью интеллигентской устойчивости, ибо уход в религию уводит человека из разряда интеллигентов. Особо отметим этот страт.
