Николай Добролюбов - Русская цивилизация, сочиненная г. Жеребцовым
Противодействие ложной идее, старающейся утвердиться посредством ложного толкования фактов, – составляет, по нашему мнению, одну из важнейших обязанностей современной критики. Ложь, облекающаяся покровом научного, серьезного изложения и несколькими блестками либеральных тенденций, всегда и везде опасна, но особенную опасность представляет она в наше время у нас. Мы только что успели еще понять превосходство мысли и науки пред грубою силой и потому рвемся неудержимо ко всему, что имеет хотя вид чего-то мыслящего, хотя только претензию на разумность. Мы так разучились рассуждать, что теперь готовы, разинув рот, слушать всякое рассуждение и приходить от него в восторг только потому, что это все-таки резонное рассуждение, а не бессмысленно заданный урок, который мы должны бессмысленно выучить. Понятно, что в таком состоянии мы беспрестанно подвергаемся опасности сделаться жертвою ловкого шарлатана, который вздумает заговорить нас. Так, при первом вступлении в жизнь, попадаются в сети мошенников неопытные юноши, которых все воспитание строго сообразовалось с одним великим принципом: «Не рассуждать!»
Полное, грубое невежество, презирающее мысль и правду, вовсе не опасно в наше время: над ним уже всякий смеется, зная, что время преобладания грубой силы прошло невозвратно. Сами противники знания и прогресса очень хорошо понимают это и стараются достигать своих целей, прибегая к помощи того же знания, которое они так не любят. Таким образом, знание становится в их руках орудием их личных стремлений; истина признается там только, где она удовлетворяет их вкусу, согласна с их выгодами. Собственно говоря, им до истины и дела нет; им нужно только как-нибудь порезоннее вывести свои результаты, заранее уже готовые, – и это очень часто им удается благодаря тому, что для человека вообще очень трудно бывает отрешиться от личных пристрастий и искать только истины.
Особенно легко впасть и ввести других в заблуждение при исследованиях исторических. История представляет собою то же разнообразие, отрывочность и смешанность разных элементов, какие представляются нам и в самой жизни. Поэтому здесь – чего хочешь, того просишь: можно найти данные для подтверждения какой угодно теории. И даже уличить в неправде трудно, потому что итоги фактов не подведены окончательно и группировку их в наших книжках довольно еще бесхарактерна. Невольно соблазняется даже самый добросовестный исследователь и объясняет факты по тем философским убеждениям, какие уже составились у него в голове. Трудно найти человека, который бы занимался историческими изысканиями, вовсе не предполагая, что из них выйдет, – опровержение ли его убеждений или подтверждение их. Чтобы достигнуть этого, надобно стать выше всех человеческих пристрастий. Можно, конечно, желать этого; но нельзя слишком строго требовать от всякого, занимающегося историею.
Зато можно от каждого требовать по крайней мере добросовестности пред самим собою. Пусть человек приступит к своим занятиям, не вполне свободный от известных идей, заранее им усвоенных; пусть у него вначале будет даже желание разработать факты именно для подтверждения этих идей. По пусть он не простирает пристрастия к своим идеям до того, чтобы для них искажать факты и прибегать к обману. Как бы ни был человек ослеплен пристрастием, но в глубине его сознания всегда остается еще некоторое чувство истины, которое может вывести его на прямую дорогу. Даже мать, желающая превознести и возвеличить детей своих, – может быть приведена к убеждению в их негодности, если ей беспрестанно будут представляться факты, свидетельствующие об их дурном поведении. Тем скорее может и должен повить истину ученый, видя, что факты вовсе не благоприятствуют убеждениям, составленным им заранее. Если человек признает факты и все-таки упорствует в том, что этими фактами опровергается, – это уже явный признак некоторого помешательства или природного идиотства. В пример подобного упорства мы можем привести анекдот, недавно слышанный нами. Один ученый хотел каким-то особенным способом добыть калийную соль. Опыты его не удались: что-то такое получилось, но в этом нем-то калия вовсе не было. Тем не менее ученый остался в полном убеждении, что добытое им что-то было – именно калийная соль; он был очень доволен и рассказывал о результатах своих опытов таким образом: «Я наконец успел добыть калийную соль, и замечательно, что эта соль вовсе не содержит в себе калия!» Такого рода упрямцы безвредны: помешательство их обыкновенно бывает кротко и простодушно. Но настоящую язву общества составляют упрямцы другого рода – недобросовестные. Эти поступают обыкновенно так: если им представляется пять фактов – один в пользу их мнения, один сомнительный и три против них, – то они последние три бросят, сомнительный переделают на свой лад и с особенным ожесточением налягут на тот один, который для них выгоден. С этакими господами нечего уже делать: их не урезонишь, потому что они не хотят убеждения, не хотят правды, а видят и знают только то, что им выгодно. Такого рода обращение с наукою действительно неблагородно и заслуживает того, чтоб быть выведенным на чистую воду. И само собою разумеется, что вывести его можно не простым пересмотром частных погрешностей, а показанием того, как различные неправды исследователя цепляются за одну главную ложь, положенную им в основание своих изысканий.
Обращаясь к г. Жеребцову, мы считаем необходимым отделить в его мнениях две тенденции – одну общую и наружную, которой он старается щегольнуть явно, и другую личную, более глубокую, которую он тщательно, хотя и не совсем искусно, старается прикрыть. Сначала изложим мнения автора, которые он сам хочет поставить на вид.
Общая система мнений, которую избрал г. Жеребцов орудием для своих задушевных целей, – не отличается особенной новостью и оригинальностью. Она представляет довольно монотонные вариации того глубокомысленного замечания, которое поставлено эпиграфом нашей статьи. Автор силится везде провести ту мысль, что все бедствия России происходят оттого, что она заимствовала от Запада цивилизацию, которая там делается прескверно. Чтоб убедиться в этом, довольно прочитать оглавление того отдела, в котором г. Жеребцов представляет «resume analytique» [6] всей своей книги. Вот, например, каким образом резюмирует он русскую историю:
Благочестие и общинное устройство были основаниями общественного развития в России. – Подражание Западу всегда было пагубно для этого развития. – Международные сношения новгородцев. – Феодальные идеи Рюрика, перенесенные в Киев. – Христианство, пришедшее из Константинополя. – Различие направлений в развитии Европы и России. – Две общественные основы приходят в Россию из Константинополя и из Новгорода. – Россия спасает Европу от нашествия монголов. – Во время монгольского ига религия спасает народность. – Она господствует над государственной властью. – Религиозное значение царской власти. – Патриархальный и религиозный характер нравов. – Влияние западных идей произвело погибель патриарха Никона. – Реформа Петра Великого. – Ее характер и форма. – Ограничение влияния церкви. – Материальное развитие идет по пути усовершенствования. – Высший класс развращается. – Император Николай производит возврат к народности и православию. Распространение добрых идей в обществе. Русская партия. Купцы и мещане. Народ.
То же самое отвращение к Западу ясно выражается, например, и в оглавлении следующей статьи, в которой г. Жеребцов излагает общий взгляд на историю распространения знаний в России. Вот какие моменты определяет он (том II, стр. 530):
Знание в древней Руси. – Характер этого знания. – Общее уважение к людям образованным. – Следствие реформы Петра. – Народу нет более времени для приобретения знаний. – Утрата стремления к образованию. – Новое обнаружение этого стремления в продолжение царствования Николая. – Польза соединять приобретение познаний с нравственным воспитанием.
Эти заголовки достаточно уже показывают сущность взгляда автора на исторические события в России. Для желающих знать подробности развития этого взгляда сообщим следующие мысли г. Жеребцова.
История Руси начинается в Новгороде, который еще задолго до IX века находился в цветущем состоянии{30} и простирал свое влияние от Финляндии за Киев и от Двины до Оки (том I, стр. 40). Благосостоянием своим он обязан был тому, что северные славяне не были вовлечены в общее движение гуннов, устремившихся на запад Европы, и вследствие того избегли близких столкновений с Западом (том II, стр. 503). Таким образом, в то время когда на Западе происходили сцены варварства, славяне работали для своего нравственного и общественного развития и имели полную возможность достичь замечательного совершенства в политическом и общественном своем устройстве. Но, к несчастию, новгородцы не были совершенно изолированы от Запада: их торговые дела заставляли иметь сношения с западными народами. При этих сношениях они наслышались о силе и храбрости норманнов и, как народ торговый, призвали их, чтобы те служили для Новгорода чем-то вроде наемного войска (том I, стр. 97). Между тем Рюрик принес с собой в Русь феодальные понятия и законодательные идеи, почерпнутые из капитуляриев Карла Великого{31}. Новгородцы увидели, что дело плохо; произошло восстание против иноземного влияния, под предводительством Вадима. Но варяги одолели, и с тех пор «феодальные сеньоры и грубые норманны раздавили своей тяжелой и стеснительной властью цветущую республику новгородскую; после шести веков непрестанной борьбы с неправо захваченной властью (contre un pouvoir usurpateur) она потеряла наконец свою вольность и сделалась простою провинцией) московской» (том II, стр. 505){32}. Из Новгорода феодальные идеи перешли и в Киев, с Олегом. К счастию, сношения с Константинополем указали русским князьям иной образец государственного устройства: там видели они власть единую и неограниченную; пример этот ослабил феодальные их стремления. Таким образом, вместо настоящего феодализма у нас явилась удельная система. Все бедствия, причиненные ею, должно приписать тому, что мы не убереглись от влияния Запада. Принятие христианства из Константинополя, отдаливши нас от Запада, могло бы, конечно, благодетельно подействовать и в этом отношении. Но, к несчастью, Владимир имел сношения с западными государствами – Стефаном венгерским, Болеславом III богемским и Болеславом I польским. Эти весьма гибельные (bien funestes) сношения поддержали во Владимире феодальную идею, хотя, с другой стороны, его увлекала чисто славянская идея о праве и связях родовых (du droit et des liens de race). Стараясь соединить эти две идеи, Владимир и принял систему уделов (том I, стр. 73). Гибельные следствия этой системы не препятствовали, впрочем, развитию цивилизации в древней Руси, потому что сношения с Западом вскоре прекратились, и Русь развивалась самобытно. В Европе развивались знания и улучшался материальный быт, при постепенном развращении нравов; в России же сохранялась чистота веры и нравственности, причем она не отставала и на пути просвещения, утверждая его на религиозных основаниях. С другой стороны – в Европе и королевская власть и значение народа были унижены феодалами; в России же все власти были уравновешены (том II, стр. 507). Благодаря этим нравственным условиям Русь могла безвредно вынести все бедствия удельных междоусобий. Те же условия помогли ей вынести и монгольское иго. Собственно говоря, Русь могла бы соединиться с монголами и идти на Европу, которая также неизбежно сделалась бы добычею варваров. Но, одушевленные славянской отвагой и христианской ревностью, русские сочли бесчестным союз с нечестивыми монголами и приняли на себя те удары, которые назначались монголами для Западной Европы. Так мстила Русь Западу за все то зло, какое от него потерпела!.. Впрочем, самое владычество монголов, предохранив Россию от близких столкновений с Западом, принесло ей великую пользу: оно развило в русских дух благочестия. Религиозное чувство сделалось особенно сильным и всеобщим, и в это-то время основана большая часть русских монастырей (том I, стр. 156). Сила этого чувства вполне сохранилась и по свержении ига, и под влиянием именно восточного православия утверждалась русская монархия в период царей. Об этом мы приведем в точности собственные слова г. Жеребцова:
